Автор Петр Романов.
Если во времена Павла I отношения России с Ватиканом достигли своей вершины, то во времена Александра II они оказались на дне. Причиной этому послужила Польша. Ватикан клеймил «нечестивое русское воинство», а Петербург «нечестивых пастырей», призывающих верующих с церковного амвона к бунту и кровопролитию. Российская власть, привыкшая со времен Петра Великого к полному повиновению православной церкви, искренне не понимала, как может католическая церковь столь глубоко увязнуть в политике, да еще и подстрекать к свержению существующего строя.
В ходе подготовки к восстанию польский костел действительно стал чем-то вроде политического клуба, а сами ксендзы взяли на себя роль народных трибунов. Практически каждое богослужение включало в себя русофобские заявления и заканчивалось пением революционных гимнов, а в ходе церковных процессий толпа несла лозунги, весьма далекие от богоугодных.
Довольно долго Петербург стоически переносил оскорбления, но постепенно терпение истощилось. В сентябре 1861 года в письме русскому наместнику Ламберту император пишет уже с нескрываемым раздражением: «Из Литвы со времени объявления военного положения известия удовлетворительны, что меня еще более подтверждает в необходимости принятия той же меры в царстве, в случае возобновления подобных беспорядков, как в Варшавском соборе 30-го августа. Давно пора их прекратить». (30 августа в день именин государя в соборе опять пели и говорили не то, что хотелось бы Петербургу.)
В октябре произошло уже и прямое столкновение русской армии и польской церкви. Когда в очередной раз во всех столичных костелах начались революционные песнопения, войска окружили три варшавских храма (Святого Яна, Бернардинов и Святого Креста) и потребовали «очистить помещения». В ответ на это требование верующие забаррикадировались в храмах и стали петь громче прежнего. К ночи, когда распространился слух, что архиепископ Белобржеский собирает процессию, чтобы под колокольный звон во главе всего духовенства идти «освобождать из-под ареста Христа и Святыни», русские, посовещавшись, решили взломать двери и ввести в храмы безоружных солдат. Что и было сделано. Женщин и детей отпустили, а мужчин арестовали. Под арестом, впрочем, «певцы» провели лишь ночь, наутро все они были отпущены на свободу.
Инцидент на этом не закончился. В ответ на «осквернение» храмов архиепископ Белобржеский приказал прекратить богослужение во всех костелах Варшавской епархии. Речь шла уже об откровенном церковном бунте. За это распоряжение Белобржеского сначала приговорили к смертной казни, затем помиловали, а в результате архиепископ просидел в Бобруйской крепости ровно год.
Разговор русских и поляков все больше напоминал беседу слепоглухонемых: для первых осквернением храмов являлось то, что их превратили в революционные клубы, для вторых - оскорбительным кощунством представлялся сам ввод в храм солдат, пусть даже и безоружных. В итоге скандалом занялись на самом высоком уровне. Русскому посланнику в Риме поручили обратить внимание Папы Пия IX на мятежные действия польского духовенства. В ответ через кардинала Антонелли русский посланник получил довольно уклончивое заявление, что «Святейший Отец конфиденциально выразил порицание поведению польского духовенства», а открыто Папе трудно высказываться из-за жалоб, поступающих в Ватикан на действия русских властей.
«Конфиденциальным порицанием» мятежных польских ксендзов Петербург остался, естественно, неудовлетворен. И уж, тем более, русских возмутило, когда при осмотре бумаг умершего архиепископа Варшавского Фиалковского обнаружилось тайное папское бреве, где все действия польского духовенства полностью одобрялись. Безотносительно к тому, кто был прав, а кто не прав в обсуждаемом вопросе, факт двуличия Ватикана в его отношениях с Петербургом стал вполне очевидным.
И уж совсем беспомощным выглядело объяснение, данное русским властям по поводу папского бреве все тем же кардиналом Антонелли. Пытаясь оправдаться, кардинал объяснил, что обращение Папы к архиепископу Варшавскому является не формальным бреве, а лишь простым письмом, поскольку оно написано не на пергаменте. Ложь Антонелли подтвердили и дальнейшие события, уже в 1866 году это якобы частное письмо Папы вошло в сборник официальных документов Ватикана.
Не улучшила взаимоотношений Петербурга и Ватикана даже переписка на высшем уровне между самим Папой и царем. Пий IX, жалуясь на притеснения католической церкви в Польше, по понятным причинам требовал для себя права напрямую без всякого правительственного контроля сноситься с местными епископами, а для духовенства - восстановления его влияния на народное образование. Император, в свою очередь, хотел положить конец участию католического духовенства в революционной борьбе. «Этот союз, - писал Александр II, - пастырей церкви с виновниками беспорядков, угрожающих обществу, - одно из возмутительнейших явлений нашего времени. Ваше святейшество должны не менее меня желать его прекращения». «Его святейшество», однако, не пожелал.
О том, какая обстановка тогда царила в Польше и католической церкви, свидетельствует судьба патера Фелинского, назначенного папской буллой вместо Фиалковского на должность Варшавского архиепископа. Уже первая его проповедь во вновь открытом и освещенном кафедральном соборе Святого Яна вызвала у польской оппозиции ярость. «Почитаю себя счастливым, - сказал новый архиепископ, - открывая ныне церкви, в которых опять начнем молиться; но заклинаю вас, во имя любви к краю, перестаньте петь воспрещенные песни... Ныне прихожу к вам, чтобы объявить, обрадовать вас доброю вестью, что Монарх истинно желает удовлетворить нужды края. Я говорил с Монархом, говорил долго, и он сказал мне, что не хочет лишать нас ни народности, ни веры нашей; что обещания свои выполнит и что все даст, чего желаем; но с одним условием - чтобы край успокоился, чтобы пение воспрещенных песен прекратилось».
Паства, однако, заклинаний нового архиепископа не услышала и уж совсем не обрадовалась его доверительной беседе с «Монархом». Уже на следующий день специальная делегация прихожан предъявила архиепископу ультиматум: или он продолжит свою деятельность в том же духе, что и его предшественник, или он не сможет более читать свои проповеди в Польше. То, что это не простая угроза, архиепископу дали понять очень быстро. Во время ближайшего же богослужения, в котором снова отсутствовали какие-либо революционные призывы, проповедь была прервана шумом и свистом, а народ изгнан из храма агитаторами подпольщиков.
С другой стороны, давление на Фелинского предпринял и сам понтифик, тайно вызвавший архиепископа в Ватикан. Столь жесткий прессинг дал свои результаты. Вернувшись из Рима, «зомбированный» Фелинский заговорил уже как пламенный революционер. Однажды, например, он заявил русским, что предпочтет видеть на земле десять тысяч трупов человеческих, чем отказаться от самой незначительной доли прав, присвоенных ему каноническими уставами. Революционные песнопения в костелах возобновились, а скоро пришло время и для трупов.
Подавив в Польше восстание, Петербург счел необходимым провести там ревизию, в том числе и церковного хозяйства. Было принято решение об упразднении в крае более сотни католических монастырей. Соответствующий царский указ так аргументировал эту меру: «В 1861 и 1862 годах, даруя жителям Царства разные льготы и преимущества, мы распространили оные и на римско-католическое духовенство... С тем большею скорбью усмотрели мы, что во время возникших вслед за тем в Царстве волнений некоторая часть духовенства римско-католического не оказалась верной ни долгу пастырей, ни долгу подданных. Даже монахи, забыв заповеди Евангелия и презрев добровольно принесенные пред алтарем обеты иноческого звания, оскверняли стены обителей, принимая в них святотатственные присяги на совершение злодеяний, а некоторые вступали сами в ряды мятежников и обагряли руки свои кровью невинных жертв... Мы убедились в невозможности оставить монастыри Царства в том исключительном состоянии, которое предоставлялось им доселе по особенному снисхождению правительства,».
Всего согласно этому указу в Польше за соучастие в мятеже ликвидировали 39 мужских монастырей с 674 монахами. Еще 71 монастырь с 304 монахами и 4 женских монастыря с 14 монахинями закрыли формально «по малолюдству», хотя, конечно, и здесь политические мотивы доминировали над каноническими.
Последней точкой в этом жестком противостоянии Петербурга и Ватикана, спровоцированного польскими событиями, можно считать скандальную аудиенцию, данную Святейшим Папой 15 декабря 1865 года российскому поверенному барону Мейендорфу. Когда на очередные жалобы понтифика Мейендорф ответил, что в Польше католицизм сам отождествил себя с революцией, Папа, не сумев сдержать гнева, воскликнул: «Я уважаю и почитаю его величество императора, но не могу сказать того же о его поверенном в делах, который, конечно, в противность императорской воле, оскорбляет меня в моем собственном кабинете!»
В результате столь бурного обмена любезностями оскорбленными сочли себя обе стороны. Мейендорфа, высказавшего Папе, естественно, не свою собственную позицию, а мнение Александра II, Россия тут же отозвала в знак протеста: обидев русского поверенного, Папа обидел русского императора. В свою очередь Ватикан заявил, что с момента оскорбительного заявления Мейендорфа он более не признает русской дипломатической миссии.
27 ноября 1866 года указ русского императора упразднил конкордат с Римом. Впрочем, это являлось уже пустой формальностью.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Блог Петра Романова
