Геннадий Бордюгов, доцент МГУ имени М.В. Ломоносова, член Экспертного совета РИА Новости.
В обсуждении проблем новых межгосударственных отношений в последнее время крайне редко звучит голос историков. Их приглашают прокомментировать ситуацию лишь тогда, когда новые власти в той или иной стране, образовавшейся после распада СССР, в отсутствии ресурса легитимности вынимают из колоды «историческую карту», как правило, с названием «русские оккупанты», «русские шпионы» и даже «русские империалисты».
Между тем, без глубокого понимания прошлого в межнациональных отношениях невозможно понять настоящее. История, как остроумно заметил однажды английский журнал «Экономист», не похожа на микстуру, которая продаётся в склянке с этикеткой, предупреждающей покупателя: «Внимание! Превышать предписанную дозу опасно». История - это то, что делает нации такими, какие они есть в настоящем. Она сообщает им неповторимость, характер, общественные институты, идентичность. Сравнительные исследования, проведенные в странах СНГ на рубеже веков, зафиксировали важное обстоятельство: характер, глубина и успешность проводимых реформ тесно связаны с оценкой населением этих стран своего недавнего прошлого. Те страны, которые страдают от недостатка истории, могут легко стать жертвой соблазна выдумать её. Вот почему после исчезновения Союза и образования новых государств мы наблюдаем расцвет национальных историй, пересмотр представлений о самих себе.
Этот сложный процесс сопровождался кризисом самосознания и болезненными политическими проекциями. Стало очевидным, что когда русские и представители других национальностей размышляют над своим прошлым, им тяжело говорить на одном и том же языке. И дело не только в интеллектуальной борьбе за приоритетное право на престижное наследие или в замалчивании позорящих страниц. Важным импульсом современных исторических построений выступило стремление избавить собственные народы от статуса исторической и культурной периферии, от роли ведомого и, наоборот, найти аргументы в пользу того, что их достижения сопоставимы с общепризнанными высокими образцами мировой цивилизации. Вот почему для созданных национальных историй характерны тенденции к героизации, удревнению своей государственности. Часто собственное самоутверждение делалось за счёт соседей.
Учёные России кризис идентичности видят в возвращении к «русской идее». Некоторые таджикские историки размышляют над причинами и последствиями того «вольнодумства», которое переросло в негативистскую саморефлексию. Для украинских коллег «болевой» является проблема этногенеза украинцев и места в нём Киевской Руси, а для молдавских - запутанность исторических отношений основного этноса - молдаван - с Россией и Румынией.
Важно проанализировать в этом контексте трансформацию «кавказской темы» в современном историознании, а также в учебной литературе, которая транслирует различные аспекты этой темы новым поколениям.
На изменение подходов к Кавказу повлияли как известные политические обстоятельства, так и определённые субъективные факторы социально-психологического характера. К примеру, некоторые учёные Армении говорят о «карабахизации» своей национальной истории. То есть, если раньше тема армяно-азербайджанских взаимоотношений находилась под запретом или заменялась маловразумительными сюжетами братской дружбы, то теперь востребовано знание, связанное исключительно с доказательством исконности проживания армян на этой территории, незаконности её передачи Азербайджану. При этом забавным образом незаконность передачи Карабаха Азербайджану одним решением партийно-советского органа обосновывается предыдущим решением о передаче его Армении другим, столь же легитимным партийным органом.
В России в последние годы можно наблюдать своего рода эффект «робости» в отношении Кавказа как темы болезненной и запутанной, раскрывать которую, а тем более, представлять на суд массовому читателю - студентам и школьникам - историки считают, видимо, неактуальным или слишком сложным делом.
Подобный подход, как справедливо считают многие исследователи, приводит к «маргинализации» истории стран Южного Кавказа. Стратегически важный для судеб Евразии регион как бы «зависает» между двумя курсами - отечественной и зарубежной истории, не будучи представлен полноценно ни в одном из них. До своего включения в орбиту империи Кавказ предстает «белым пятном». Немногим меняется ситуация при изложении событий XIX века, когда край находился в составе Российского государства, являлся местом зарождения или особенно яркого проявления общероссийских социально-политических процессов, а также ХХ века, когда Закавказье входило в состав СССР.
В итоге картина исторического развития, формируемая в массовом сознании, получается нецелостной.
Если мы вспомним советское время, то общая парадигма, в рамках которой историки рассматривали Кавказ, была довольно проста: это - окраина, но исконно и, безусловно, «наша» окраина. Сердцем же исторического прогресса и центром всех инноваций на всём пространстве бывшего СССР была Великороссия. На неё был наведен основной фокус при изложении событий. Но в конце каждого крупного раздела стандартного учебника для школы или вуза обязательно следовала глава «Народы нашей страны», в которой присутствовал параграф «Народы Закавказья». Подобный стиль изложения имел некоторые исключения. В частности, более подробно рассматривалась тема «Рабовладельческий строй в Закавказье». Учащиеся узнавали о государстве Урарту - сопернике Ассирии, о древней Армении, о Кавказской Албании.
Сегодня Закавказье присутствует в новейшей научной литературе в качестве скорее географического, нежели исторического понятия. Для российских историков Кавказ - это дальний фронтир Империи, причём отдалённый не только географически, но и культурно, психологически, цивилизационно. За рамками книг, рассчитанных на массовую аудиторию, остаются этнические, социальные, экономические контакты. Вместо получения знаний об этом неискушённый читатель способен вынести для себя лишь одно: война и нестабильность - вечный удел этого края. Вехи истории Кавказа прослеживаются, главным образом, по мирным договорам. К тому же, в изложении их содержания превалирует вопрос об изменении линии границ, а не судьба целых стран и народов. Отрывочные сведения о «расширении границ Империи» и «прорыве России к тёплым морям» не позволяет сложить сколько-нибудь целостной картины цивилизационных путей самого Закавказья.
Чрезвычайно мало в российской учебной литературе встречается персоналий, исторических портретов, деятелей национальной культуры и просвещения. Практически отсутствует рассказ о многочисленных выходцах с Кавказа, которые на протяжении столетий успешно пополняли российскую политическую и духовную элиту.
Методологическая и дидактическая маргинальность проблемы исторического прошлого стран Южного Кавказа подтверждается содержанием добротного словаря-справочника «История Отечества в терминах и понятиях». Из 1500 имеющихся в нём статей Кавказ непосредственно упоминается лишь в трёх случаях: «Георгиевский трактат», «Кавказская война» и «Наместник».
Каковы же последствия эффекта так называемой «робости» в отношении прошлого Кавказа? Мне удалось опросить группу студентов, будущих журналистов в МГУ им. М.В. Ломоносова и Кавказском институте СМИ в Ереване по довольно простым, но весьма показательным вопросам, связанным с прошлым стран Южного Кавказа и России, а именно: где раньше было принято христианство?, когда и как (добровольно, в результате вооружённого завоевания или соглашения третьих стран) вошли в состав Российской империи Азербайджан, Армения и Грузия?, в чём состояло историческое влияние кавказских государств на Россию и наоборот?
Если армянские студенты на первый вопрос ответили совершенно верно, поставив на первое место Армению, а затем Грузию, то российские, за исключением двух ответов, на первое место поставили Россию. Ответы на второй вопрос также заставляют задуматься. Для армянских журналистов однозначно, что Армения и Азербайджан были завоёваны Российской империей, а Грузия вошла добровольно, однако, ни один из опрошенных московских журналистов не засомневался в том, что страны Южного Кавказа вошли в состав империи добровольно. Вопросы о взаимовлиянии не вызвали у обеих сторон особого желания задуматься. Ответы довольно тривиальны - речь шла о политике, экономике и культуре. Никто не назвал ни одного имени из выдающихся деятелей прошлого. Правда, два российских молодых человека вспомнили, что армяне повлияли на Россию своим умением возделывать землю, а Грузия - умением красиво петь, произносить тосты и делать вино.
Трудно сказать, какие образы о Кавказе при таком подходе будут преобладать через десять лет. Но чтобы остановить процесс маргинализации представлений о наших странах, требуется безотлагательно принять достаточно простые, но важные решения: ввести в курсы всеобщей истории в гимназиях и университетах разделы о прошлом стран СНГ и Балтии, издать учебник по истории постсоветских государств и учить по нему школьников хотя бы на факультативной основе. Но главное надо, наконец, серьезно осознать, что история выполняет определённую коммуникативную функцию, что она отвечает на социальные потребности, которые, может быть, она сама и родила.
Важно не забывать слова Михаила Бахтина о том, что «чужая» культура только в глазах другой способна раскрыть себя полнее, что только соприкосновение одного смысла с другим способно раскрыть глубины обоих. Действительно, именно диалог преодолевает замкнутость и односторонность смыслов. Через вопросы «чужому» прошлому и его расшифровку можно найти ответы на «свою» историю. А значит, определить и особые способы примирения «своего» и «чужого» прошлого.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
