Автор Петр Романов.
Восхождение Софьи-Августы, провинциальной и бедной немецкой принцессы Ангальт-Цербстской на русский престол (Екатерина II) описывалось историками столь часто, что повторять все подробности не имеет смысла. Стоит лишь обратить внимание на те моменты, что в потоке прочей информации, как правило, теряются или редко анализируются. Не грех, например, понять, какие иностранные силы активно содействовали воцарению Екатерины, а главное, с какой целью? Не секрет, что Екатерину многие в России поначалу считали креатурой Фридриха, да и сам он признавал, что надеялся с ее помощью усилить прусские позиции в Петербурге.
В принципе укрепить матримониальными узами отношения Берлина и Петербурга прусский король и императрица Елизавета Петровна желали оба, но вот в выборе невесты для Петра III поначалу стороны расходились. Елизавета хотела женить своего племянника на сестре Фридриха, но тот отправлять сестру в «медвежью» Россию пожалел, предложив взамен принцессу Ангальт-Цербтскую, дочь своего фельдмаршала.
Найти замену было нетрудно: под рукой находилась Северо-Западная Германия - известный по тем временам питомник для европейских принцев и принцесс. В этом уголке Европы, разделенном на множество мелких феодальных княжеств, уже давно забыли о звоне монет. Зато здесь всегда в изобилии хватало бедных, но честолюбивых принцев, готовых стать наемниками в любой европейской армии. И принцесс-бесприданниц, жаждущих пойти под венец с кем угодно, независимо от достоинств жениха, его вероисповедания и удаленности его владений. Была бы корона!
Кстати, сама Екатерина, нужно отдать ей должное, в своих записках откровенно признавалась, что русская корона ей нравилась много больше, чем сам жених. Да и позже, выбирая, между верностью мужу, императору Петру III, и возможностью единолично сесть на престол, она без колебаний выбрала российский трон. Было бы несправедливо объяснять принятое Екатериной решение только психологией «наемницы», для которой личная выгода превыше всего. Это, конечно, не так. Здесь работали и другие факторы. Екатерина уже тогда искренне полагала, что может не без пользы послужить России. И, тем не менее, следует признать: психологические установки, царившие в германском «институте благородных девиц», наверняка сыграли немалую роль в прагматичном решении Екатерины демонстративно отойти в сторону от непопулярного мужа, чтобы начать самостоятельную борьбу за корону Российской империи.
Прусские планы, которые в Петербурге чересчур энергично пыталась реализовать мать Екатерины («ходячая интрига», как метко назвал ее один историк), довольно быстро рухнули. Решение императрицы Елизаветы Петровны выслать из страны беспокойную родственницу, очевидного агента Фридриха, сама дочь восприняла скорее с облегчением, чем с сожалением. А вот стать в свою очередь прусским агентом в России Екатерина и не могла, и не желала.
Не могла, потому что контроль за немкой в Петербурге установили весьма жесткий. Даже екатерининские письма к родителям проходили цензуру Коллегии иностранных дел.
Но гораздо важнее, что не хотела. Немецкое происхождение, как считала сама Екатерина, ей только мешало. Определенная мнительность - как бы вдруг кому-нибудь не показалось, что она защищает не национальные российские, а чьи-то иностранные, особенно прусские, интересы - была присуща ей довольно долго. Узнав, что ее родной брат собирается посетить Россию, она с неудовольствием заметила: «Зачем? В России и без него немцев предостаточно». Раздражение вызвал, естественно, не факт приезда в Российскую империю еще одного немца: одним больше, одним меньше, какая разница? А то, что именно этот немец мог лишний раз напомнить окружающим о родословной императрицы или, того хуже, посеять подозрение, что государыня протежирует своей родне.
С иронией Екатерина смогла говорить по поводу своих комплексов лишь много позже, когда уже давно и прочно сидела на русском троне. Однажды, когда ей делали обычное тогда в медицинской практике кровопускание, императрица пошутила: «Ну вот, теперь все дела пойдут намного лучше, последнюю немецкую кровь выпустили!» Ироничная шутка била дуплетом: поскольку в одинаковой степени относилась и к тем русским, которые полагают, будто все беды на Руси от иностранцев, и к себе самой, к своим настойчивым попыткам обрусеть.
Екатерина отличалась огромным честолюбием и думала о своих интересах, а никак не об интересах прусского короля. Даже в самые трудные для нее времена, когда ее третировал и муж, и «тетушка Елизавета», Екатерину не покидала мысль о русском престоле. «Одно честолюбие меня поддерживало, - признавалась Екатерина в своих записках, - в глубине души моей было я не знаю что такое, что ни на минуту не оставляло во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь своего, сделаюсь самодержавной русской императрицей... Все, что я ни делала, всегда клонилось к этому, и вся моя жизнь была изысканием средств, как этого достигнуть».
Столь желанной цели удалось достичь, потому что самые главные средства, то есть ум и характер, у Екатерины имелись изначально. Любопытно, что едва ли не первым обратил на это внимание ее муж Петр. Наполовину в шутку, наполовину всерьез он называл жену «мадам la Ressource», то есть «мадам Возможности» или «мадам Средства», и утверждал, что его жена «разбирается во всем».
Петр оказался для Екатерины и самым лучшим учителем, нужно было лишь внимательно следить за ним и делать все наоборот. Полукровка Петр-Ульрих не хотел быть русским, не хотел учить русский язык, одеваться в русское платье, не скрывал ненависти к православию, во всем опирался исключительно на своих приятелей из Голштинии. Чистокровная немка Екатерина делала все, чтобы обрусеть: упорно и успешно учила русский язык, при любой возможности одевалась в русское платье (будучи уже на престоле, даже создала, как утверждают специалисты, целое направление в моде), подчеркнуто чтила все православные обычаи, предпочитала окружать себя русскими людьми.
Петр III оскорблял окружающих. Екатерина пыталась нравиться всем, причем особенно старалась завоевать дружбу тех, кто ее не любил. Эту позицию Екатерина занимала не только на пути к трону, но упорно отстаивала ее и позже: «Боже избави играть печальную роль вождя партии, - напротив, следует постоянно стараться приобрести расположение всех подданных».
Страстью Петра стали оловянные солдатики. Императрица читала столько, сколько не читала ни одна другая женщина в России. Пока муж играл, его жена изучала людей, используя как силу, так и слабость своих подданных.
Фридрих II явно ошибся в выборе кандидата на должность прусского агента в России, не сумев просчитать масштаб личности Екатерины. В результате неудачной интриги вместо «своего человека» король получил в России амбициозного политического игрока, настроенного отнюдь не в пользу Пруссии. Когда Екатерина взошла на престол, то вместо безоглядной русской поддержки времен Петра III Фридрих столкнулся с подчеркнуто недоброжелательным русским нейтралитетом, который и остановил Семилетнюю войну в Европе. Этот леденящий прусскую душу нейтралитет было то единственное, что Екатерина сочла возможным предложить королю, но и этот жест показался ему подарком судьбы. Сам Фридрих, кажется, ожидал много худшего. Узнав о воцарении Екатерины, король так перепугался, что приказал ночью тайно перевезти государственную казну из Берлина в Магдебург, на случай, если придется бежать.
Нового сильного игрока на русской политической сцене - жену Петра III - попытались немедленно использовать в своих интересах представители многих европейских держав. Удачливее всех оказался посланник Великобритании Хенбери-Уильямс, он в отличие от Фридриха сразу же оценил большой потенциал Екатерины.
В одной из своих депеш английский посол отмечает, что с момента своего приезда в Россию немка «всеми возможными для себя способами старалась завоевать любовь народа». В другом послании, описывая беседу с Екатериной, он говорит о том, что ее блестящий ум можно сравнить одновременно с гением кардинала Ришелье и Мольера. Сочетание столь разнородных фигур в характеристике поначалу смущает, однако, если вдуматься, то Екатерина действительно умела, в зависимости от обстоятельств, демонстрировать и хитроумие Ришелье, и творческую изобретательность Мольера. До переворота ей больше помогало первое качество, а после переворота она не раз блестяще демонстрировала второе.
На престоле еще Елизавета, а английский посланник, как и положено опытному дипломату, просчитывая все варианты, сообщает, что в случае смерти ныне царствующей императрицы так или иначе править будет Екатерина, поскольку Петр, несмотря на свою мелочность, позерство и безмерное самолюбие, в важных делах всегда прислушивается к мнению жены. Опасаясь влияния французов, английский посланник налаживает самые тесные контакты с Екатериной. Именно из этого источника черпает она советы и немалые средства, направляемые на установление необходимых связей с всесильными гвардейцами. В апреле 1756 года Екатерина пишет своему английскому другу: «Чем я только не обязана провидению, которое послало вас сюда, словно ангела-хранителя, и соединило меня с вами узами дружбы? Вот увидите, если я когда-нибудь и буду носить корону, то этим я частично буду обязана вашим советам». А летом того же года подробно излагает иностранному дипломату свой план действий на случай внезапной смерти императрицы Елизаветы.
Очевидно, что идея захвата власти поселилась в голове Екатерины не без участия англичан. Это в истории России уже бывало. Елизавета взошла на трон, получив моральную и финансовую поддержку Франции, а Екатерина - Англии. Разница заключалась в том, что Елизавета в канун переворота колебалась, боясь провала заговора, и сделать решительный шаг ее заставил лишь личный врач Лесток, припугнув монастырем. А Екатерина боялась только одного - не оправдать чужих надежд. «Нет женщины храбрее меня, - говорила она, оценивая свои возможности. - Моя храбрость - самого бесшабашного и отчаянного пошиба».
И одновременно признавалась Хенбери-Уильямсу: «Скажу вам по секрету, что я очень боюсь оказаться недостойной имени, которое слишком быстро стало знаменитым». «Вы рождены повелевать и царствовать, - успокаивал Екатерину английский посланник накануне переворота. - Вы просто не осознаете своих способностей. Они огромны».
Любопытно, что в то же самое время посол Франции Бретейль, демонстрируя полное непонимание ситуации, докладывал в Париж, что Екатерина подавлена и «старается вооружиться философией, хотя это и противно ее характеру». «Люди, видевшие императрицу, - сообщает посол, - говорят, что она неузнаваема, чахнет и, вероятно, скоро сойдет в могилу». Его предшественник Шетарди, что помог подняться на престол Елизавете Петровне, явно лучше владел дипломатическим ремеслом.
Хотя участие англичан в заговоре - факт известный, ни один русский историк не ставит им этого в упрек: настолько очевидно, что в перевороте больше всех была заинтересована не Англия, а сама Россия. Устранение от власти Петра III объективно отвечало русским национальным интересам.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Блог Петра Романова
