Автор Петр Романов.
Царствование Анны Иоанновны ничем не хуже и не лучше двух предыдущих (Екатерины I и Петра II), а также последующего (правительницы Анны Леопольдовны). Если говорить о внутренних преобразованиях, то эпоха Анны Иоанновны запомнилась указом о заведении по всей империи почт и полиции в городах, возобновлением строительства Петербурга, совершенно захиревшего после переезда двора в Москву при Петре II, а так же бурным развитием коневодства благодаря Бирону.
В других областях экономики и промышленности все в целом шло своим чередом. Продвижения вперед не было, разве что в кожевенном производстве. Еще Петр Великий, увидев, что русские дельцы кож не обрабатывают, а продают сырье за границу, откуда затем втридорога ввозят кожевенные изделия, повелел организовать производство дома. Этот указ, как и многие другие, своевременно выполнен не был, и только при Анне Иоанновне в 1736 году в России появилась первая кожевенная фабрика, тут же получившая привилегию на поставку своей продукции в армию.
В старом русле шло и сотрудничество с иностранными купцами. В 1731 году власть подтвердила их право торговать по всей России, но только оптом, а не в розницу. Особыми льготами пользовались разве что англичане, их дворы в Петербурге официально освобождались от военного постоя. Те же свободы, что и раньше, предоставлялись иностранцам и в области вероисповедания. Так же сурово пресекались все попытки переманить православных в другую веру. Сама Анна Иоанновна, будучи окружена немцами, тем не менее осталась верна православию и ревниво следила за тем, чтобы ее подданные не покидали лона православной церкви.
Армия при Анне Иоанновне, и это доказала война с турками, оставалась в целом боеспособной, а вот флот сгнил и развалился. Единственный из государственных деятелей того времени, кто болезненно реагировал на развал петровского флота и пытался что-то сделать, был фельдмаршал Миних, но его доводы никто не слушал. Занимаясь укреплением Кронштадта, Миних обращал внимание императрицы на то, что в гавани на берегу лежат кучами ветхие военные корабли, следовало бы их разобрать, да не хватает рабочих рук и денег.
Эта эпоха действительно славна катастрофическим безденежьем. Денег не хватало ни на что, кроме императорских развлечений и прокорма двора. Все попытки власти решить вопрос с налоговыми недоимками закончились полным провалом. В 1736 году казна оказалась настолько пуста, что гражданским чиновникам жалованье выплачивали сибирскими мехами и китайскими товарами, а в 1739-м чиновникам, служившим в Москве и провинции, платили половину жалованья по сравнению с Петербургом.
Свидетельством полной беспомощности правительства стали полчища разбойников, безнаказанно грабивших всех подряд в окрестностях Москвы и Петербурга, на Волге и Оке. Особенно много стало грабителей в 1735 году после двух неурожайных лет. Попытки отловить разбойников успеха не имели. В конце концов, власть сдалась на милость победителей, вывесив белый флаг. Единственное, что смогло придумать тогда правительство, это приказать вырубить леса вдоль дороги из Москвы в Петербург, чтобы там не прятались бандиты.
Позитивные подвижки произошли в высшем образовании и науке благодаря гению Михаила Ломоносова и таланту многих иностранных ученых. Процесс, правда, шел не без серьезных интриг, но столкновения обычно происходили не на научной, а на национально-патриотической почве.
В России не любят вспоминать о том, что Ломоносов-естественник куда выше Ломоносова-историка. Первый был космополитом, второй крайним патриотом. Немцы не раз злобно кусали русского самородка, но и он в отместку чуть не загрыз талантливого вестфальца Герарда-Фридриха Миллера, приехавшего в Россию в 1725 году. Всю свою жизнь этот немец посвятил русской истории, объездил почти всю Сибирь и оставил в наследство исследователям знаменитые «портфели Миллера» (258 портфелей), где собраны уникальные по ценности материалы по русской этнографии и истории. Ими пользуются и сегодня. Он же с 1732 по 1765 год выпустил 9 томов статей, касающихся России, - «Sammlung der russischen Geschichte». Это первое серьезное научное издание, познакомившее иностранцев с русской землей и ее историей.
Миллер серьезно страдал от бесконечных нападок Ломоносова, упорно преследовавшего иностранца и в эпоху бироновщины и уж, тем более, позже - во времена подъема патриотических настроений при Елизавете. Дискуссия чем-то неуловимо напоминала сталинские времена, поскольку Миллер обвинялся в самом страшном для историка грехе - сознательном искажении русской истории.
Историк Костомаров пишет, что Ломоносов выступал с «псевдопатриотической точки зрения: он ставил Миллеру в осуждение, что тот пропустил удобный случай похвалить славянский народ, не признает славянами скифов, очень поздно определяет прибытие славян в здешние места; что полагает расселение славян в России гораздо позже времен апостольских, тогда как церковь ежегодно вспоминает прибытие апостола Андрея в Новгород, где и крест им поставлен; что такое мнение недалеко до критики и на орден святого Андрея Первозванного; что первых русских князей Миллер производит от безвестных скандинавов; ...что Миллер производит имя Российского государства от чухонцев; ...и, наконец, приводимые им описания частых побед скандинавов над россиянами - «досадительны». Как легко заметить, спор получался далеко не научный, в нем можно расслышать эхо выстрелов под Нарвой и Полтавой. Заметим, кстати, что выводы Мюллера взяли затем на вооружение все крупнейшие русские историки, в частности, Карамзин, Соловьев, Ключевский.
В другой раз предметом спора стала фигура знаменитого покорителя Сибири - Ермака. Патриот Ломоносов никак не мог согласиться с утверждением ученого Миллера о том, что казак Ермак до своих славных сибирских подвигов промышлял грабежами на юге России. И этот вывод ученого немца сегодня никто не оспаривает. Что было, то было.
Ломоносов нападал на Миллера, не извлекая никаких уроков из своего собственного жизненного опыта. Он будто не замечал, что нечто подобное происходило раньше с ним самим, когда его собственный талант старались не замечать, когда его работам мешали, когда научные аргументы в споре подменялись демагогией. Несмотря ни на что, Миллер заслуженно вошел в историю русской науки. Как туда вошел и гениальный русский ученый Ломоносов, которому очень мешали в его работе вовсе не немцы, как почему-то принято утверждать, а беспринципные интриганы. Русские в том числе. Национальность была делом второстепенным. На первом месте стояли зависть и некомпетентность.
Во внешней политике Анны Иоанновны можно выделить победы русского оружия над турками и полную беспомощность русской дипломатии. Российская дипломатия оказалась неспособной извлечь из военного успеха фельдмаршала Миниха никаких дивидендов. Плоды от русской победы собрали австрийцы, на поле боя уступившие всем, кому смогли. Союз с Австрией и противостояние с турками и Францией Анна Иоанновна унаследовала от предшественников. С турками воевал Петр, с Францией поссорился он же после того, как расстроился брак его дочери Елизаветы с Людовиком XV.
Единственным сторонником перемены курса - за союз с Францией и против союза с Австрией - в это время был лишь фельдмаршал Миних, убежденный в том, что австрийцы попытаются загребать жар русскими руками. Миних оказался прав, но не смог противостоять влиятельному премьеру - другому немцу Остерману.
В итоге Россия оказалась втянутой на стороне австрийцев в спор вокруг польского престола и направила свою армию в Польшу. Расхлебывать кашу, заваренную Остерманом, по долгу службы пришлось как раз Миниху. Под его командованием русские войска осадили Данциг (Гданьск), где вынудили к сдаче смешанный польско-французский гарнизон. Затем, когда не без помощи французской дипломатии, обострились отношения с турками и Россия влезла в персидские дела, снова именно ему, фельдмаршалу Миниху, пришлось воевать с турками. Под его начальством русская армия разорила Крым, завоевала Молдавию, одержала блестящую, невиданную еще в истории России победу над турками в Ставучанах, за что русские военные историки ставят фельдмаршала в один ряд с крупнейшими отечественными полководцами.
Все эти столь дорогие для русских виктории перечеркнул так называемый Белградский мир 1739 года. Многие историки считают этот мир самым постыдным в русской истории. Австрийцы начали сепаратные переговоры с турками, по сути, предав Россию. Остерман, проявив преступное недомыслие, присоединился к переговорам слишком поздно, когда все вопросы были уже решены без русских дипломатов. В результате, принеся огромные жертвы, Россия по этому миру не получила ничего в отличие от Австрии. Некоторые статьи договора с Османской империей являлись для России просто позорными. Укрепления крепости Азов согласно Белградскому миру должны были быть разрушены, а сам город становился границей - «барриерою» между двумя империями. России запрещалось держать флот на Азовском и Черном морях, торговля с Османской империей могла вестись исключительно на турецких кораблях и так далее.
Рассказывают, что, когда к Миниху приехал после этого позорного соглашения французский парламентер, фельдмаршал горько жаловался собеседнику: «Я уже говорил, что австрийский император всегда привык обращаться со своими союзниками, как с вассалами... теперь они оправдались».
Слова Миниха о России, с которой обращаются как с вассалом, это своего рода обоюдоострый меч, поскольку упрек обращен не только в адрес австрийцев, но и в адрес русского двора, и лично Анны Иоанновны. Вырвавшись уже перезрелой 37-летней дамой из провинциального затворничества в Митаве, курляндская герцогиня так и не смогла стать настоящей императрицей. По своему менталитету она оставалась среднестатистической русской помещицей, вдруг получившей счастливую возможность расширить свое имение до размеров всей России и хлестать по щекам, когда вздумается, теперь не только своих, но и всех соседских горничных. Стоит ли после этого удивляться, что из пограничных областей России жители в те времена валом валили за рубеж. Многие пограничные районы совершенно обезлюдели, будто там прошла война или случился мор.
Анна Иоанновна не имела ни малейшего представления о том, в чем, собственно, заключается роль императрицы - по определению государственного деятеля. От своего дяди Петра Великого она умудрилась унаследовать только привязанность к шутам. Самыми художественными и профессиональными местами в ее переписке оказываются те, где речь идет о стирке императорского белья. Это единственное, в чем она знала толк.
Многие указы той эпохи вошли в историю благодаря своей анекдотичности. Чего стоит, например, указ Анны Иоанновны составить Синод «в числе 11 членов из двух равных половин, великорусской и малороссийской». Ничего удивительного, если учесть, что кабинет министров занимался тем, что просматривал счета за кружева для императрицы и решал важнейший вопрос выписки зайцев для двора, чтобы пострелять в них, сидя в кресле, не выезжая на утомительную охоту.
Единственным из высших чиновников, всерьез болевшим за Государство Российское, оказался в ту пору Миних. Остальные курляндские и вестфальские выходцы в силу их провинциальной психологии воспринимали Австрию и Францию политическими гигантами, а самих себя, а заодно и Россию - лилипутами.
Петр Великий заставил русского человека расправить плечи и встать во весь свой огромный рост, а двор Анны Иоанновны силой заставлял подданных снова согнуться, чтобы, не дай Бог, они не выглядели выше австрийского соседа.
Это было одно из самых неудачных царствований в русской истории.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Блог Петра Романова
