Есть город, который я очень люблю. Это Будапешт.
Столица Венгрии была первой и единственной в моей жизни «заграницей», где в молодости, в доме на перекрестке улиц Тёкёли и Лумумбы, я жил со всей своей семьей. До того, как я повидал Париж и Шанхай, Вальпараисо и Сантьяго, Осло и Агру, Каир и Рим, Вашингтон, Краков, Венецию и Неаполь, много других прекрасных городов, я считал его самым очаровательным. Сейчас это убеждение чуточку ослабло. Может, из-за возраста и жизненного опыта, но мои чувства к Будапешту, как к непреходящей первой любви, наверное, останутся в сердце навсегда.
Там над голубым Дунаем, воспетой легендарным Штраусом, стоит Цепной мост, вход на который охраняют четыре безъязыких льва. А за ним, через площадь, что носит имя его строителя, тянется прорубленный в Будайской горе туннель. Говорят, ночью, когда идет дождь, мост прячется от непогоды под его сводами. В легенду легко поверить, так как длина моста и туннеля примерно равны.
А еще в Будапеште до сих пор работает самое старое на европейском континенте метро. Когда-то его вагончики, больше похожие на старинные кареты или дилижансы, тянула четверка лошадей. Сейчас подземка переведена на электрическую тягу, но те реликтовые вагончики иногда опять выкатываются на рельсы, напоминая нам всем о том, что история и сегодняшний день неразделимы. А ходят эти вагончики, как и сто десять лет назад, от Варошлигет (Городской рощи) до знаменитой улочки Ваци и площади Вёрёшмарти, где сосредоточены самые роскошные, но неповторимо красивые и оригинальные магазины, рестораны и кафе, где, как на Монмартре и на Старом Арбате, торгуют своими картинами художники...
В этой роще, где стоит, отражаясь в пруду, изумительный по изяществу рыцарский замок «Вайдахуняд», в расположенном на ее окраине «Индейском городке», в его крепости и вигвамах, играли мои старшие дети, - они родились в Будапеште. Мимо рощи, по улице Дожи Дьёрдя, мимо правительственной трибуны на Площади парадов, мимо Площади героев с памятником тысячелетия страны, над которой распростер свои крылья архангел Гавриил, мимо Выставочного зала «Мючарнок» и Музея изобразительных искусств я пять лет подряд ежедневно ездил на работу в редакцию.
В семьдесят пятом, накануне празднования тридцатой годовщины освобождения страны от фашизма, с правительственной трибуны вдруг сняли металлическую облицовку, что скрывала разбитые в октябре пятьдесят шестого барельефы, изображавшие ликование венгров, встречавших в сорок пятом Красную Армию-освободительницу. Я проезжал мимо на троллейбусе и видел, как на центральном постаменте, что возвышался над трибуной, где когда-то стоял памятник «вождю всех народов», рабочие добивали перфораторами остатки сталинских сапог, что в горячке революционных дней не успели выкорчевать восставшие. Потом трибуну задрапировали. Шла ее полная реставрация. Конечно же, без оглядки на прошлое.
Тем не менее, это прошлое, как показывают события последнего времени, не отпускает мой любимый город. И дело тут не только в праздновании 50-летия Венгерской революции 1956 года, которую уже назвали «началом конца коммунистической империи». Не в непрекращающихся демонстрациях и протестах оппозиции нынешнего венгерского руководства и ее требованиях об отставке правительства, подкрепленных баррикадами, погромами и камнями, что летят в витрины магазинов, в полицейских, в случайных прохожих... Речь идет о тех уроках, которые все мы, независимо от страны проживания, извлекли или не извлекли из венгерских событий пятьдесят шестого года. И, в первую очередь, о том, что сегодня почему-то не принято вспоминать.
А вспомнить нужно. Началом революции пятьдесят шестого были не одни демонстрации. Но и страшные провокации. Одна из них со стрельбой по мирным студентам и интеллигенции с крыши домов, что выходят на площадь Кошута, той самой, у Парламента, где проходят демонстрации и сегодня, которая привела к штурму здания венгерского радио, а затем и здания КГБ. Как 19 сентября нынешнего года, правда, без стрельбы по мирным людям, похожая провокация привела к штурму телецентра. Только сейчас жертв почти не было, если не считать разбитых голов и синяков, разграбленных и раскуроченных телестудий. А в пятьдесят шестом - захваченных в КГБ солдат и офицеров, одетых в коричневые ботинки, толпа буквально растерзала, а тех, кого не успели убить на месте, потом повесили за ноги в той самой роще - Варошлигет. Там на платанах вешали всех, кто почему-то носил эти злополучные коричневые ботинки.
Затем толпа революционеров и к ним примкнувших штурмовала городскую тюрьму. Вместе с безвинно осужденными политиками и противниками той власти на улицы были выпущены сотни уголовников. Они под видом восставших врывались в квартиры горожан, грабили, убивали, не жалели ни стариков, ни женщин, ни детей... Хватало жертв и в семьях советских офицеров. Не только в Будапеште. Их вырезали практически поголовно, вешали на балконах, выбрасывали детишек из окон и с балконов верхних этажей на мостовую... Во время революционных событий офицеров собрали в частях по тревоге, их семьи оказались беззащитными. Сколько гробов увезли тогда в Советский Союз, никто до сих пор не назвал. Известно, что в ходе боев «по восстановлению конституционного порядка» погибло около 700 советских военнослужащих. Часть из них покоится на городском кладбище Керепеши, - я видел эти могилы, а где похоронены дети и жены наших офицеров, никто сегодня не скажет.
Кто-то заметит: такова судьба всех оккупантов. Но советские офицеры, их жены и дети не были «оккупантами». Они не руководили жизнью страны, ничего ей не диктовали, они находились в Венгрии и Будапеште, как когда-то и я, потому что их туда послали. Они не могли отвечать за политику своего правительства, - просто в меру добросовестно выполняли свой воинский долг и ни в кого не стреляли, пока их не заставили это делать. В том числе, и из-за тех страшных преступлений, которые совершили над ни в чем неповинными людьми восставшие. И особенно те, для кого революция стала поводом для неприкрытых грабежей, убийства и насилия. Эти преступления были совершены не только против советских граждан, но и против самих венгров, кто по тем или иным причинам не разделял идей революционеров, был как-то связан с коммунистами или офицерами КГБ, а, может, и просто попал под горячую руку распоясавшихся бандитов.
Моя соседка тетя Магда, дочь венгерского коммуниста, умершего в Москве еще в двадцатые годы, и вернувшаяся со своим сыном Володей на родину в мае пятьдесят шестого, рассказывала мне. В конце октября пятьдесят шестого они две недели просидели без кусочка хлеба за дубовыми дверями у себя в квартире, дрожа от каждого стука и выстрела за окнами. К ним несколько раз ломились в квартиру, но дубовая дверь выдержала осаду. А Вовку, уже даже после окончания тех событий, товарищи по классу то ли в шутку, то ли всерьез подвешивали за пионерский галстук на школьной вешалке, и он чуть не задохнулся, едва-едва доставая носками ботинок до пола.
Старший лейтенант венгерской армии Володя Чинков, с которым мы когда-то крепко подружились на почве общего увлечения фотографией, вырос в ярого антисоветчика, а его мама - тетя Магда осталась, как когда-то в юности, настоящей коммунисткой. Думаю, доживи она сегодня в Москве, - не в Будапеште до наших дней, - выходила бы на демонстрации в колоннах Зюганова и Ампилова, как и некоторые наши старушки... Но это отдельная история.
А у венгерских событий пятьдесят шестого года, у народного возмущения и революционных выступлений были весомые и объективные основания. Это, конечно, и сталинизация внутренней политики с упором на диктатуру пролетариата, а точнее на тиранию той части коммунистической власти, которая в данный момент одержала победу во внутрифракционной борьбе. В тюрьмы, как у нас в тридцатые годы, были брошены все несогласные. Их пытали, над ними издевались, их расстреливали без суда и следствия. Продолжались и настойчивые, хотя и неудачные попытки провести коллективизацию. В стране, где для каждого крестьянина собственный клочок земли был дороже жизни, это переполняло чашу народного терпения. И, конечно, нельзя сбрасывать со счета и затянувшееся пребывание в Венгрии советских войск, которое не было обусловлено никакими соглашениями, разве что Варшавским договором, хотя в его тексте не указывалось на непременное присутствие армии Страны Советов на чужой территории...
Много было причин для восстания. И оно, несомненно, могло быть успешным. Если бы не то страшное насилие, в которое вылилась народная революция. Как с одной, так и с другой стороны. Но мне кажется, что спровоцировало повторный ввод советской армии в Будапешт и разгром восстания, а этот разгром был жестоким, безжалостным и показательным, как урок для той же Польши, ГДР, Чехословакии и других «стран народной демократии», именно это чрезмерное кровопролитие, которое устроили люди, вышедшие из-под контроля руководителей венгерской революции. А еще постоянно подзуживающие и по-своему поддерживающие их на словах, обещавшие «золотые горы» радио «Свободная Европа», другие западные голоса, американские и западногерманские политики, даже католическая церковь... Правда, они даже пальцем не пошевелили, чтобы чем-то реально помочь восставшим.
Если бы не эти провокаторы, не это страшное кровопролитное насилие, история Венгрии и Будапешта могла быть другой. ЦК КПСС, новое, «демократическое» руководство коммунистической партии Советского Союза и ее лидер Никита Хрущев, как свидетельствуют историки, после прошедшего в начале года ХХ съезда КПСС, где был разоблачен культ личности Сталина и связанные с ним перегибы и преступления, склонялись к тому, чтобы не вмешиваться в венгерские события. Они хотели предоставить возможность венгерскому народу, его руководству, в том числе и премьеру Имре Надю, самим найти выход из национального кризиса. Тем более, что поначалу ничто не указывало на то, что Венгрия выламывается из социалистического лагеря, порывает с Варшавским Договором...
Но руководители восстания и его лидер не сумели справиться с революционным террором. Наиболее громкие и кровавые погромы 30 октября, которые прокатились по Будапешту и провинции, реакционное крыло КПСС, да и просьбы венгерских товарищей заставили Москву принять немедленные меры по подавлению революции. Это решение, кстати, поддержал даже лидер югославских коммунистов Иосиф Броз Тито, который поначалу был на стороне восставшего против советской и коммунистической тирании народа Венгрии.
Советские танки, тяжелые самоходные артиллерийские установки, реактивные системы залпового огня «Катюши» при поддержке части местных коммунистов и военизированной рабочей милиции сделали свое дело. Восстание было задушено за несколько дней, хотя отдельные выступления продолжались до марта 1957 года. В районе того перекрестка, где я жил в семидесятых, в те годы располагались казармы венгерского полка, который перешел на сторону восставших. Их смешали с землей «Катюши». Потом там построили жилой район. Я узнал об этом много позже, уже в Москве. Имре Надь и несколько человек из его правительства были приговорены к повешенью. Казнили еще больше 300 активных участников революции. К разным срокам приговорили около 22 тысяч. 200 тысяч граждан Венгрии стали беженцами. «Знамя революции 1956 года» эстергомский епископ Йожеф Миндсенти, которого тоже, но заочно приговорили к казни, свыше двадцати лет скрывался в здании Посольства США на площади Свободы в Будапеште, как раз напротив здания Радио и Телевидения, пока в середине семидесятых не был отпущен за границу, в Ватикан. Видимо, в ответ на тайное предсмертное возвращение в столицу Матияша Ракоши, коммунистического диктатора, изгнанного из Венгрии восставшими...
Новая коммунистическая власть, которая установилась в стране под руководством Яноша Кадара (его октябрьская революция 1956 года, кстати, освободила из тюрьмы, куда его засадили боровшиеся за лидерство в партии функционеры), была названа Венгерской социалистической рабочей партией. Она оказалась, пожалуй, самой либеральной среди всех аналогичных властей Восточной Европы. Ей ничуть не мешала и Советская армия, которая оставалась в стране до начала девяностых годов прошлого века...
А что до уроков восстания, то, мне думается, они до конца не выучены ни венгерским обществом, ни нами. Насилие, как показывают нынешние события в Будапеште, пусть и не такие кровавые и жестокие, как пятьдесят лет тому назад, в 1956 году, не выброшено на свалку истории. Несмотря на то, что Венгрия стала членом Европейского Союза, членом НАТО, считается, что вполне справедливо, одной из самых демократичных и открытых стран старого континента. И опять западные страны ни слова не говорят о том, что там происходит и как исправлять ситуацию. Что делать в Афганистане, в Пхеньяне и в Тегеране, знают, что у себя под боком - нет. Почему так, в чем причина, однозначного ответа у меня нет. Знаю только, что сталинское наследие в Будапеште, видимо, и сегодня никуда не исчезло вместе с остатками сталинских сапог, которые выкорчевали рабочие уже в далеком семьдесят пятом году.
В Будапеште остался памятник Сталину. Хотя об этом мало кто знает. Это троллейбус номер 70, который ходит от Варошлигет (Городской рощи), от того места, где когда-то стоял памятник «вождю всех нардов», до площади Кошута, что перед Парламентом. Первую в столице Венгрии троллейбусную линию подарило городу советское правительство в 1949 году, когда отмечалось 70-летие со дня рождения Иосифа Виссарионовича. В честь этого события первому троллейбусу и присвоили номер 70.
С тех пор в Будапеште появились другие троллейбусные линии. Номер 71, 72, 73... 79, но нет троллейбуса номер 1,2, 3 и даже 69, а троллейбус 70, как ходил от Варошлигет до площади Кошута, так и ходит до сих пор. Все по тому же маршруту, как и почти шестьдесят лет назад.
Но на меня этот факт никак не воздействует. Я, как любил Будапешт, так и буду его любить, чтобы там не происходило. Буду помнить его таким же прекрасным, каким он остался в моем сердце. Но оказаться там сегодня я бы не хотел. По самым разным причинам. Может, и потому, что очень остры параллели с тем, пятьдесят шестым, с невыученными уроками того октября.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
