Автор Петр Романов.
Свою заветную мечту «рубануть саблей» по Парижскому договору (итог проигранной Крымской войны) канцлеру Александру Горчакову удалось осуществить в 1870 году. Для этого русская дипломатия воспользовалась начавшейся франко-прусской войной, которая, естественно, внесла в европейские дела немалый сумбур. 19 августа был обнародован циркуляр, направленный всем русским посольствам, где Петербург, поставив Европу перед фактом, объявил: отныне Россия не намерена больше соблюдать ту статью Парижского трактата, что ограничивает ее действия на Черном море.
Думается, что мысленно этот циркуляр Горчаков написал очень давно, чуть ли не сразу же после назначения его министром иностранных дел, поскольку аргументация документа полностью базируется на высказанных когда-то князем словах по поводу мелких нарушений другими державами Парижского трактата: «Я очень доволен, что этому трактату наносят удары перочинным ножом». Просто теперь ту же самую мысль русские облачили в соответствующую дипломатическую форму.
«Зрелое обсуждение этого вопроса, - писал Горчаков, - привело его величество к следующим заключениям. По отношению к праву наш августейший государь не может допустить, чтобы трактаты, нарушенные во многих существенных и общих статьях своих, оставались обязательными по тем статьям, которые касаются прямых интересов его Империи». Если перевести этот витиеватый дипломатический язык на простой человеческий, мы получим в результате всего лишь два слова: «Сами нарушали!»
Тютчева, фрейлина императрицы Марии Александровны, в эти дни в своем дневнике записала: «Получен номер «Правительственного вестника», в котором помещена циркулярная нота князя Горчакова... Эта нота произвела сильное впечатление. С одной стороны, смелая выходка русского правительства льстит русскому, столь пострадавшему политическому самолюбию, с другой - все страшатся войны, к которой мы, вероятно, не довольно подготовлены... Английские газеты, в особенности Times, ужасно восстают против намерения России и говорят, что нужно ему воспрепятствовать во что бы то ни стало».
Эта запись довольно точно отражает реакцию на циркуляр, как в самой России, так и в Европе, где тогда прислушивались к тому, что говорят в Берлине, Вене и Лондоне. Мнение Парижа, терпевшего крушение в столкновении с пруссаками, в этот момент стоило немного. Между тем, в главных европейских столицах совершенно по-разному смотрели не только на данный дипломатический демарш, но и на всю внешнюю политику Александра II и Горчакова: Бисмарк считал ее наивной, австрийцы постоянно обвиняли русских в нахальстве, а англичане с тревогой наблюдали за усилением русских позиций на Кавказе и в Азии, считая, что это напрямую угрожает их собственным колониальным планам. С их точки зрения, русская политика была отнюдь не наивной, а крайне опасной.
«Если бы они, в Петербурге, были беззастенчивы, - писал Бисмарк, то воздержались бы от подобных заявлений, стали бы спокойно строить суда на Черном море и ждать, пока их о том запросят. Тогда они сказали бы, что им ничего неизвестно, что нужно осведомиться, и затянули бы дело. Оно могло бы продлиться при русских порядках и, в конце концов, с ним бы свыклись». «Если бы русская дипломатия не была такой наивной (candide), - продолжал Бисмарк, - то она совершенно разорвала бы Парижский трактат. Тогда ей были бы благодарны за то, что она снова признала бы некоторые из его условий и удовольствовалась бы восстановлением своих державных прав на Черном море».
Иначе смотрели на внешнюю политику России в Вене. Как заявил русскому послу австрийский канцлер Бейст, решение, принятое Петербургом по Парижскому трактату, компрометирует не только существующие международные договоренности, но и те, что могут быть заключены в будущем: оно может облегчить их заключение, но отнюдь не содействовать их прочности. На замечание русского посла, что австрийцы сами однажды поднимали вопрос о восстановлении державных прав России на Черном море, Бейст раздраженно и язвительно заметил: «Мы предлагали раскрыть перед вами дверь, вы же ломитесь в окно; а это совсем не то же самое».
Англичанам было не до нотаций в стиле Бисмарка и не до иронии в стиле Бейста, они пытались понять, можно ли остановить русских и спасти Парижский трактат. Для переговоров в Пруссию англичане направили своего специального уполномоченного Одо Русселя. Вот как передает разговор англичанина с Бисмарком историк Татищев: «В первой же беседе с британским посланцем на вопрос его - останется ли Германия нейтральною в случае войны Англии с Россией, Бисмарк отвечал, что это зависит от обстоятельств, но что пока он не усматривает поводов к вмешательству в их распрю. Положение Германии, пояснил он, изменилось (потеснив Австрию, Пруссия стала во главе Германского союза) и ей незачем услуживать другим, доколе она не уверена, что ей самой отплатят услугой за услугу. «Какую же услугу может оказать Англия Германии?» - спросил Руссель. «Открытие Дарданелл и Босфора для военных судов всех наций, - был ответ канцлера. - Это было бы приятно России, открыв ей доступ из Черного моря в Средиземное, а также и Турции, ибо она могла бы тогда всегда иметь друзей своих под рукою, и американцам, у которых отняло бы один из поводов к сближению с Россией, а именно удовлетворив их желанию плавать во всех морях».
Подобная рекомендация Великобритании, трепетно оберегавшей свой статус крупнейшей морской державы, подходила, конечно, мало, поэтому англичане вместе с австрийцами предпочли смириться и переписать часть статей Парижского договора. «Наивная», «наглая» и «опасная» Россия получила то, что так страстно желала.
Обижаться на все эти малоприятные эпитеты русским не стоит, потому что в определенной мере они верны.
Внешняя политика «двух Александров» - Романова и Горчакова - действительно в чем-то оставалась еще наивной, поскольку появилась не на пустом месте, а была отягощена николаевским наследием и славянофильскими иллюзиями. Новая Балканская война с Турцией это покажет наглядно. Но, с другой стороны, та же внешняя политика России была уже и на буржуазный, западноевропейский лад инициативной, наступательной и в чем-то даже дерзкой. Александр II и сам Горчаков, преследуя национальные интересы, умели принимать решения одновременно рискованные и расчетливые. Еще не оправившись полностью от поражения в Крымской войне, русские не раз в своей европейской политике на глазах у изумленной публики вызывающе смело прошли по канату, не раз дернули могучего английского льва за усы. А это и есть, в конце концов, своего рода «политическое нахальство».
Наконец, политика России в этот период оставалась и экспансионистской, а значит, в определенном смысле «опасной». Но и здесь Александр II и Горчаков вели себя абсолютно так же, как и большинство современных им западноевропейских политиков. Все тогда страдали приблизительно одними и теми же предрассудками.
Примечателен циркуляр, направленный Горчаковым иностранным державам в связи с действиями русских войск в Средней Азии. «Положение России в Средней Азии, - писал он, - одинаково с положением всех образованных государств, которые приходят в соприкосновение с народами полудикими, бродячими, без твердой общественной организации. В подобном случае интересы безопасности границ и торговых сношений всегда требуют, чтобы более образованное государство имело известную власть над соседями, которых дикие и буйные нравы делают весьма неудобными... Если государство ограничится наказанием хищников и потом удалиться, то урок скоро забудется; удаление будет приписано слабости: азиатские народы по преимуществу уважают только видимую и осязательную силу; нравственная сила ума и интересов образования еще нисколько не действует на них. Поэтому работа должна начинаться снова... Таким образом, государство должно решиться на что-нибудь одно: или отказаться от этой непрерывной работы и обречь свои границы на постоянные неурядицы, делающие невозможными здесь благосостояние, безопасность и просвещение, или же все более и более подвигаться в глубь диких стран... Такова была участь всех государств, поставленных в те же условия. Соединенные Штаты в Америке, Франция в Африке, Голландия в своих колониях, Англия в Ост-Индии - все неизбежно увлекались на путь движения вперед, в котором менее честолюбия, чем крайней необходимости, и где величайшая трудность состоит в умении остановиться».
Конечно, современный человек может внести в эту «теорию обреченного экспансионизма» свои существенные поправки и будет прав. Но это был всего лишь XIX, а не XXI век, поэтому не стоит от Горчакова требовать невозможного. Тем более что азиатские походы русских, точно так же, как и походы англичан, диктовались (помимо мотивов, изложенных министром) и очевидными экономическими соображениями.
Среднеазиатские ханства и Иран стали тогда для русских промышленников, вытесненных англичанами из Китая, важнейшим рынком сбыта. С другой стороны, продвижение русских в Азию - это результат негативных последствий гражданской войны в США, вызвавшей острейший хлопковый голод в Европе. Хлопчатобумажная промышленность России, на 90% работавшая на американском сырье, оказалась в катастрофическом положении. Хлопковый голод и гнал русских в Среднюю Азию.
Когда англичане говорили об «опасности» русских, то в их голове возникала мысль о безопасности не азиатов, а лишь собственных экономических интересов. Особенно тревожила Англию судьба ее Ост-Индских владений. В 1869 году под впечатлением записки, составленной сэром Генри Раулинсоном, где утверждалось, что, если русские дойдут до Мерва, в их руках окажется ключ от Индии, английское правительство сочло необходимым договориться с Петербургом о разделе зон влияния в Азиатском регионе.
Россия на переговоры с англичанами пошла, хотя бесконечные разговоры в Лондоне о том, как и когда русские захватят Индию и Константинополь, Петербург уже начали раздражать. В одном из своих писем русскому послу в Лондон Горчаков искренне выражает недоумение, как могут здравомыслящие англичане так долго и настойчиво пережевывать старую жвачку, то есть выстраивать современную политику на основе мифологии - фальшивого завещания Петра Великого. В результате трехлетних переговоров между Петербургом и Лондоном стороны договорились, что буферной зоной, разделяющей русских и англичан в Азии, станет Афганистан.
Для полноты картины стоит добавить, что внешняя политика России в этот период была не только «наивной», «наглой» и «опасной», но еще и мирной. Без кавычек. Россия Александра II выступила с целым рядом гуманных инициатив. Часть из них Европа одобрила, другие отвергла. В 1868 году, например, по инициативе русских в Петербурге прошла представительная международная конференция (в ней участвовали 16 европейских стран), где было принято обязательство не использовать в ходе военных действий на суше и на море разрывных пуль, их признали «противными законам человеколюбия». В 1874 году, и снова по инициативе России, в Брюсселе прошла еще одна международная конференция, обсудившая составленный российским МИДом проект конвенции о законах и обычаях войны. Речь шла о правах воюющих сторон в отношении частных лиц, о сношениях между воюющими сторонами и о репрессалиях. С точки зрения русских, такие договоренности укрепили бы и развили процесс, начатый подписанием в 1864 году в Женеве договора о Красном Кресте и в 1868 году в Петербурге договора о разрывных пулях.
К сожалению, конференция закончилась неудачей. В первую очередь из-за решительного нежелания Англии договариваться по всем этим вопросам. С точки зрения Лондона, русские предложения ущемляли право англичан на самооборону в случае иностранного вторжения.
Как легко заметить, русская внешняя политика шла тогда в ногу со временем и была ничуть не хуже политики других европейских держав.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
