Мало кто из западных политиков так хорошо знал Россию, как знаменитый пруссак Отто Эдуард Леопольд фон Шенхаузен Бисмарк. Мало кто из западных политиков принес России такую пользу и такой вред своей деятельностью.
Удивляться здесь нечему. Переиначивая слова самого Бисмарка («Россия правильно делает, что ведет не прусскую, а русскую политику, потому что именно в этом заключается ее долг и интерес»), то же самое можно повторить о нем самом: Бисмарк был призван проводить не русскую, а прусскую политику, а потому там, где интересы России и Пруссии совпадали, этот блестящий дипломат усиливал русскую позицию, а там, где интересы двух держав расходились, делал все, чтобы русскую позицию подорвать. Во время польского кризиса Бисмарк русским серьезно подыграл, а в канун русско-турецкой войны, наоборот, не только интриговал против России, но и активно втягивал русских в войну, цинично играя на их чувствах солидарности к славянам, страдавшим под турецким игом.
В свое время, покидая Петербург, где он проработал несколько лет на посту прусского представителя, Бисмарк сказал: «Если бы я мог только допустить мысль, что стану когда-нибудь враждебно относиться к императору и к России, то я почел бы себя изменником». Думаю, фраза эта не только протокольно-дипломатическая, но и в значительной степени искренняя, поскольку Пруссия многие годы зависела от России и была признательна ей за поддержку.
К концу царствования Александра II европейская политическая карта претерпела, однако, уже немалые изменения, в частности на ней появилась мощная Пруссия, ставшая лидером в Германском союзе. Изменилась расстановка сил, изменились и чувства. Объятия Бисмарка постепенно становились для русских все более опасными, поистине удушающими. Это была своего рода «дружба насмерть», когда чуть ли не каждый второй «дружеский совет» хитроумного пруссака оказывался на деле западней.
К тому же в 1875 году между последним русским канцлером Горчаковым и Бисмарком пробежала «черная кошка». Когда возникла угроза очередного столкновения между Германией и Францией, Россия сделала все возможное, чтобы это столкновение предотвратить, и добилась своего. В личном разговоре с императором Вильгельмом и Бисмарком Александр II весьма твердо заявил им, что озабоченность Франции своей безопасностью это еще не повод для агрессии против нее. Немцам пришлось умерить пыл, а Горчаков, желая укрепить авторитет России, поспешил разослать циркуляр со словами: «Отныне мир обеспечен!», которые тут же попали в европейскую прессу. В результате этого далеко не бесспорного рекламного шага Россия на короткое время сумела украсить свою голову лаврами миротворца, зато получила в противовес до крайности раздраженного Бисмарка.
«Если уж вам так захотелось быть прославленным в Париже, - язвительно шутил Бисмарк в беседе с Горчаковым, - то незачем из-за этого портить наши отношения к России, а я готов приказать начеканить в Берлине монеты с надписью на ободке: «Горчаков покровительствует Франции». Или мы можем устроить театр в германском посольстве в Париже, чтобы показывать вас французскому обществу с тою же надписью в виде ангела-хранителя в белой одежде, с крыльями, освещенными бенгальским огнем». Вслед за шутками последовала и прямая угроза: «Скажу вам откровенно: я добрый друг моих друзей и враг моих врагов».
Как показали дальнейшие события, словами Бисмарк зря не бросался. Когда летом 1875 года на Балканах вновь стало жарко (сначала восстала Герцеговина, затем ситуация обострилась в Сербии, Черногории и далее), пруссак затеял против России большую интригу.
В отличие от своего отца, без особых сомнений ринувшегося в водоворот Восточной (Крымской) войны, Александр II в свою собственную Восточную войну входил крайне неохотно. Главным делом его жизни в отличие от отца было стремление помочь не «славянским братьям», а своим собственным согражданам, проводя либеральные реформы. Исходя из этого, российский МИД старался урегулировать кризис на Балканах мирным путем, а если не получится, то, по крайней мере, избежать (в случае столкновения с Турцией) общеевропейской изоляции, как это произошло с Николаем I. В августе 1872 года в Берлине прошла встреча русского, германского и австрийского монархов, результатом которой стало создание «Союза трех императоров», а в следующем году были подписаны русско-германская военная конвенция о взаимопомощи и русско-австрийский договор «о совместной линии поведения».
Исходя из этих договоренностей, Россия и строила свою политику. Излагая официальный взгляд на очередной балканский кризис, «Правительственный Вестник» в то время писал: «Важные политические события, совершающиеся ныне на Балканском полуострове, застали Россию не одну, а в союзе с двумя державами, одинаково с нею одушевленными желанием сохранить и упрочить европейский мир». Это было ошибочное заявление. На самом деле Пруссия и Австрия отнюдь не горели желанием сохранить мир. Новый Балканский кризис их устраивал и сулил немалые дивиденды. В этом тройственном союзе только на поверхности царили тишина и покой, зато на самом дне подводных течений хватало с избытком: австрийцы и пруссаки вместе играли против России, а параллельно с первой интригой Бисмарк вел вторую, сугубо индивидуальную антирусскую игру, используя здесь австрийцев уже втемную.
Пока Россия пыталась найти выход из балканского тупика, Вена втайне от Петербурга договорилась с Берлином о том, что так или иначе итогом кризиса должно стать присоединение к Австрии территорий Боснии и Герцеговины. К этой давней мечте императора Франца-Иосифа Бисмарк отнесся с полным пониманием, поскольку считал, что Вена заслуживает компенсации, раз уж Пруссия потеснила ее в Германском Союзе на задний план. Именно поэтому, австрийцев и пруссаков не устраивал ни вариант примирения в Боснии и Герцоговине, чего хотела бы Турция, ни вариант обретения этими территориями независимости, что полностью устраивало Россию. Дипломатическая игра, что вели в этот период Вена и Берлин, не имела ничего общего с политикой Петербурга. Союзники подыгрывали русским везде, где это отвечало их собственным интересам, и противодействовали им там, где действия Петербурга могли поставить под угрозу реализацию мечты Франца-Иосифа.
Русская дипломатия, не имевшая представление о сговоре, между тем не раз ломала голову над, казалось бы, не вполне логичными маневрами своих партнеров. В оправдание чрезмерной доверчивости России в этот период следует признать, что, торпедируя усилия русского МИДа, союзники (они же заговорщики) действовали необычайно изобретательно. Когда Горчаков заявил, что, с его точки зрения, целью дипломатического вмешательства Европы должно стать постепенное образование из христианских областей Оттоманской империи вассальных, но автономных княжеств с номинальным подчинением султану, на это сразу же последовало резкое возражение австрийцев. Вена заявила, что выступает против автономии, особенно в Боснии и Герцеговине, поскольку это приведет не к миру, а к увековечению борьбы между местными христианами и мусульманами. Как образно заявил от имени Австрии граф Андраши, «христиане и мусульмане будут драться, как два льва до тех пор, пока от каждого не останется лишь по хвосту». Распознать, где здесь скрывается подвох, для непосвященного в тайные дела, было, конечно, трудно. Озабоченность австрийцев выглядела весьма правдоподобно.
Еще труднее было предположить, что Бисмарк, обеспокоенный русско-австрийским договором о «совместной линии поведения», начнет обманывать сразу и Вену, и Петербург, сталкивая их лбами. Вот как эту историю передает Сергей Татищев: «Считая состоявшийся между Россией и Австро-Венгрией уговор неодолимым препятствием к осуществлению заветного своего замысла: примирив Австро-Венгрию с Германией, приковать ее к ней и подчинить своему политическому руководству, - князь Бисмарк решился расстроить в зародыше австро-русское соглашение. С этой целью он не поколебался доверительно сообщить графу Андраши, что венскому двору следует остерегаться России, таящей самые черные и коварные замыслы против своей юго-западной соседки; что... русский император ... запросил Бисмарка, останется ли Германия нейтральной в случае войны между Россией и Австрией... Вследствие категорического отказа император Александр решил войска, собранные в Бессарабии для нападения на Австрию и вторжения в Восточную Галицию, обратить против Турции, а с Австрией вступить в доверительные переговоры; что, таким образом, только отказу Германии вступить в заговор с Россией против Австрии последняя обязана своим спасением».
Правда о хитроумной игре Бисмарка стала известна лишь после смерти Александра II, сначала из обнародованного в 1889 году донесения французского посла при германском дворе, а затем и из мемуаров самого прусского затейника.
Что же касается деятельности не подпольной, а явной, то не было в этот период на Западе политика более лояльного по отношению к России, чем Бисмарк. Когда в конце декабря 1876 года Порта отвергла предложения международной конференции, предложившей компромиссное решение балканской проблемы, Бисмарк выступил перед русским послом с горячей речью, призывая Россию к немедленному вступлению в войну: «Россия пойдет вперед, она должна идти; необходимо, чтобы она открыла пальбу... Я, вероятно, мобилизовал бы армию, не возвещая о том, не предупреждая всю Европу о намерении занять турецкие области... Россия должна действовать. Нельзя допустить, чтобы сказали, что она отступила перед турками. Это будет стоить человеческих жертв. Я первый скорблю о том. Причинит это вам и материальные потери, но они поправимы... Колебание было бы плохим расчетом. Что будет, если Россия не извлечет меча? Это отразится на внутреннем положении, потому что вопрос касается народной чести и страна дорожит и имеет полное право дорожить законными своими преданиями. Она, конечно, примет всякое решение императора. В первый месяц его еще не будут осуждать, но вскоре посыплются насмешки и колкости, которые уронят правительство в общественном уважении. Это вызовет внутри страны положение беспокойное, и я первый буду скорбеть о том, потому что желаю видеть Россию довольною, не хочу, в интересах Европы, чтобы страна в 70 миллионов жителей являлась недовольною и оскорбленною. Я постоянно твержу императору: России нужно несколько бунчуков и победная пальба в Москве. По-моему это необходимо... Политическое положение для вас благоприятно. Державы материка не могут вас стеснить. Со временем вашей сделки за вас стоит Австрия, а также и Германия... То же и Италия. Франция не должна внушать вам опасений. Даже Англия не выкажет вам враждебности ввиду такого поведения континентальных держав. При этих условиях она, по всей вероятности, вмешается лишь в случае, если вы злоупотребите победой. Я, быть может, напрасно повторяю вам все это. Лучше бы мне молчать. Но так говорил бы я императору, вашему августейшему государю, если бы был русским».
В другом разговоре с русскими дипломатами канцлер заявил, что «повторение австрийской измены в последней Восточной войне представляется совершенно невозможной, доколе он, Бисмарк, находится у власти». Наконец, когда русские заговорили о финансовых трудностях, которые вызовет война, Бисмарк решительно заверил, что «поскольку состояние русского бюджета и кредита России вполне удовлетворительны» у нее нет повода сомневаться в возможности получения внешнего займа. «Банкир Блейхредер, - услужливо предложил канцлер - берется поместить в Германии русский заем в 100 миллионов металлических рублей».
Славянофилы, страстно рвавшиеся тогда в бой с турками, готовы были подписаться под каждым словом Бисмарка. Отправляясь умирать за «братьев-славян», они не подозревали, что в результате отдадут свою жизнь не столько за сербов и болгар, сколько за прусско-австрийские интересы.
Что же касается самой войны, то она закончилась так, как и должна была закончиться, учитывая тогдашний баланс сил и интересов в Европе. На поле брани русские убедительно победили, а вот за столом переговоров проиграли, поскольку здесь против русских единым фронтом выступила вся Европа. Последнюю точку в Восточной войне поставила Берлинская конференция. Место встречи было предложено Бисмарком, заявившим, что Германия ограничится ролью «честного маклера». В результате Берлинская конференция стала одной из самых циничных в истории дипломатии. Уже открывая ее, «маклер» Бисмарк заявил: «Господа, мы собрались здесь не для того, чтобы совещаться о счастье болгар». В итоге Турция оказалась обворованной своими же покровителями: не воевавшая Англия получила Кипр, а не воевавшая Австро-Венгрия, как она и планировала, Боснию и Герцеговину. Русским вернули лишь отобранный у них после предыдущей Восточной войны кусочек Бессарабии, зато территорию Болгарии уменьшили втрое. Не великий успех, если вспомнить о том, каким количеством вдов и калек обогатилась при этом Россия.
Один из главных героев очередной восточной войны генерал Скобелев, подводя ее итоги, с горечью заметил, что Россия это единственная страна в мире, позволяющая себе роскошь воевать из чувства сострадания. Балканские славяне слов генерала по достоинству, однако, не оценили. Во многих балканских странах тогда говорили о том, что русские могли бы сделать для братьев гораздо больше.
«Когда я вернулся из Берлина, вспоминал Горчаков, в мемуаре, поданном Государю Императору, я написал так: «Берлинский трактат есть самая черная страница в моей служебной карьере». Государь Император изволил приписать: «И в моей также».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
