В стране уже довольно давно сформировалась группа населения, члены которой постоянно и публично высказывают свои мнения, дают оценки текущим событиям, знакомят всех желающих с результатами самодеятельного анализа ситуации.
Когда-то попасть в эту группу было непросто: требовалось сделать нечто заметное именно в той области, которой касался комментарий. Об открытиях судили крупные ученые соответствующего научного профиля, о достижениях культуры - критики или действующие создатели культурных ценностей, о политике - профессиональные аналитики, многократно доказавшие свое умение делать подтверждавшиеся впоследствии выводы, или сами политики... В последние же годы к ним присоединились и даже сильно потеснили их люди, которых обобщенно называют «ньюсмейкеры». Очередную эту английскую замену обычного русского слова - в данном случае «знаменитости» - ввели в обиход журналисты, вообще сыгравшие роковую роль в создании нового языка вместо русского, пользоваться которым для работы им приходилось, и который они приспособили к своим возможностям. Они же понемногу и самих себя назначили если не главными, то равноправными ньюсмейкерами, совершенно вопреки естественному положению вещей, при котором делают новости одни люди, а другие - именно журналисты - о новостях лишь рассказывают.
В результате сейчас по телевидению и радио, в газетах и журналах и, конечно, прежде всего в Интернете выражают общественное мнение - точнее, формируют его с помощью этих мощных средств - самоназначенные пропагандисты. Энергичные молодые люди, в лучшем случае умеющие более или менее складно составлять фразу на ими же придуманном современном русском и создавать видимость логики в своих рассуждениях. Заурядные журналисты, получившие в силу служебных возможностей почти неконтролируемый доступ к камере, микрофону, газетной полосе - а еще проще, к Сети, куда доступ открыт любому и где самым заметным неизбежно становится самый скандальный. Они и сделались властителями дум, а иных властителей благополучно вытеснили, поскольку сами не только вещают, но и решают, кому вещать. Прорываются сквозь их сомкнутые, невзирая на идейные разногласия, ряды только те, кто может соревноваться с ними в напоре и самоуверенности. Публично судят обо всем на свете беллетристы, вообразившие себя мыслителями, бизнесмены с амбициями учителей жизни, самодеятельные философы с общегуманитарной подготовкой и просто светские тунеядцы, непонятным образом получившие доступ к роскоши и постоянно фигурирующие в непристойной хронике...
Такую ситуацию, в сущности, можно было бы считать вполне естественным следствием свободы слова (об утеснении которой постоянно и громогласно горюют перечисленные ее дети), но есть одно странное обстоятельство: по какой-то необъяснимой закономерности все высказывания этих отечественных пророков точно укладываются в строго очерченный круг идей. Наши вольнодумцы и фрондеры, консерваторы и прогрессисты дисциплинированно, стройным многоголосием поют одну песню на модный мотив и утвержденные слова. Слов этих немного, мотив простой, моде и улавливаемым чутким ухом пожеланиям начальства следуют неукоснительно, позволяя разнообразие только в нюансах. Шаг влево и шаг вправо допустимы. А поэтому и нарушителей почти нет, далеко из шеренги никто не рвется, так что стрелять конвою не приходится.
Есть несколько главных тем для уместного самовыражения.
Во-первых, утраченное величие державы. Стоны и рыдания хорошо аранжированы в диапазоне от высочайше одобренной тоски по всему советскому (некогда начавшейся со вроде бы невинных «Старых песен о главном») до робких обличений власти, превратившей страну, черт возьми, в сырьевой придаток (как будто сами по себе, от природы, мы склонны к высоким технологиям). В проявлениях возможны варианты. Например, защита начальства от злокозненных критиканов или, наоборот, защита «народа» от «кровавого режима». И в том, и в другом достигнуты вершины жанра. Например, некто публицист N., рискуя быть затравленным разными наемными писаками, смело вступается за военное ведомство и его начальника, которых обвиняют в том, что наших солдат страшнее калечат сослуживцы в казармах, чем враги на войне. Весьма способный автор N. и до этого был известен своей постоянно обновляющейся принципиальностью. А после столь острого выступления он стал окончательно знаменит, понятие же «нерукопожатность» уже давно не в ходу, и наши знаменитости совершенно не опасаются получить аплодисменты по щекам. Оценки есть две: «круто» и «отстой».
Второй модный тренд - гламурный фашизм. Быть фашистом, слыть фашистом, дружить с фашистом - стильно. Ввел глянцевую моду на фашизм известный пожилой литератор, любитель молодежи. А распространилась она усилиями светских хроникеров, деятелей радикального, «актуального» искусства, политиков, осторожно борющихся за власть (как бы не победить!) и потому готовых протестовать на одном гектаре с кем угодно, и все тех же журналистов, готовых сделать знаменитостью любого, лишь бы заодно и самим стать знаменитостями или хотя бы рядом. Самозваные законодатели мод сделали свое дело. Теперь фашизм устраивает всех - власти он кстати как очевидный и живописный противник, враг из таких врагов, которые полезней друзей, а публика смотрит с удовольствием, во многом эстетическим: еще не забыты элегантные штандартенфюреры советского кино. Молодежь оттягивается, поскольку повязки с почти свастикой хорошо сочетаются с черными косухами, а хулиганство с идеологической подкладкой более привлекательно, чем обычное унылое бесчинство в подъездах. Что касается приличий, то при чем здесь приличия? Фашизм - это круто.
Далее следует левизна, как пожизненная болезнь интеллигенции вообще и тех современных российских граждан, которые в нее себя записали. С одной стороны - безусловно круто, поскольку вроде бы против власти. С другой - еще более круто, поскольку власть не очень против. И вот популярный писатель S. комментирует взрыв на московском рынке. Во-первых, говорит он, хитрые кавказцы сами себя взорвали в своих хитрых целях; во-вторых, студенты, которые взорвали (противоречие? ах, оставьте, это же писатель, а не математик), и должны взрывать, потому что русские студенты всегда взрывали, это их благородное и романтическое дело. И никто не скажет этому интеллигенту, прославленному автору изысканных книг, что он рассуждает, как людоед, что он оправдывает убийство детей, никто не напомнит о «Бесах», которых он, верно, читал... Нет, все в восторге: оригинально мыслит, недаром же знаменит, и сказал смело. Оправдывать бомбистов - это круто. Интервьюер в восторге: такая крутизна и не противоречит ни выводам прокуратуры, ни умонастроениям народным!
Ну и, наконец, национализм, ксенофобия и борьба против них. Тут наши поп-мыслители стараются ступать по одной, поверенной тропинке, ограниченной почти одинаковой ненавистью граждан к инородцам и полицейским силам. Население целого города начинает форменный погром, а милиция не знает, что делать. Те, кого громят, сами беспредельничают, но дань платят регулярно, так что поддержать погромщиков милиционеры не решаются, да и начальство пока не велит, те же, кто громит, свои ребята, так что и против них принять серьезные меры не поднимается милицейская рука, да и опять же начальство не велит... Что же думают по этому поводу наши вечные комментаторы? А ничего особенного, всего те две мысли - во-первых, черно... обнаглели, во-вторых, менты все продались. Глубоко, тонко, конструктивно, не правда ли? Да при чем здесь все это! Зато светский юноша, который так прямо и сказал в микрофон «хачи заколебали», и журналист, который раз десять за пять минут обличил «продажных ментов» - оба круты. Их имена запомнят, не с этого раза, так со следующего, когда они так же умно и достойно прокомментируют очередной кошмар.
И при этом все абсолютно предсказуемо. Все смелые речи безошибочно попадают в интервал между «можно» и «модно», между руководящими требованиями и народными потребностями. На этой чуткости и поднимаются наши интеллектуальные и духовные пастыри, проповедники и наставники. Скажи или напиши раз десять подряд именно то, чего от тебя ждут наверху и внизу - вот и слава, вот ты и востребован для комментирования всего на свете, от терактов до театральных премьер.
По сути дела, сама эта заметка - не что иное, как проявление той же тенденции. Вообще-то прозаику приличествует писать романы и рассказы, газетно-журнальному редактору править чужие тексты, и обе эти мои профессии вовсе не предполагают комментирования ситуации на отечественном рынке популярных идей и мнений. Впрочем, отчасти извиняет автора отсутствие в тексте рецептов и даже советов. Только некоторые наблюдения.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
