Аавтор Петр Романов.
Русско-немецкий договор в Бьерке 1905 года, о котором пойдет речь ниже, некоторые историки считают своего рода дипломатическим казусом, поскольку жизнь документа оказалась короткой, а сам дух договора противоречил логике развития событий в тогдашней предвоенной Европе: все главные участники будущего вселенского побоища, как казалось, уже определились, на чьей стороне драться, а некоторые из них даже приняли боевую cтойку. Суетливые метания на этом фоне Николая II действительно выглядят нелепо.
Тем не менее, договор появился, конечно, не случайно, если вспомнить о своеобразных отношениях, сложившихся между российским императором Николаем II (для друзей - Ники) и германским императором Вильгельмом II (для друзей - Вилли).
Для того, чтобы понять природу этих отношений следует заглянуть чуть глубже - в эпоху отца Николая - Александра III, который, хотя и был немцем по крови, Германию и своих немецких родственников не любил чрезвычайно. Как исторический анекдот рассказывают об ответе, данном русским царем Вильгельму на его предложение «поделить мир между Россией и Германией»: «Не веди себя Вилли, как танцующий дервиш. Полюбуйся на себя в зеркало». Объяснение тому, откуда возник странный на первый взгляд образ танцующего дервиша, можно найти в воспоминаниях Витте: «Вильгельм не подходил к характеру императора Александра III. Вильгельм по своим манерам, по всем своим выходкам, так сказать, ферт; он являлся полной противоположностью... типичнейшим прусским гвардейским офицером с закрученными усами, со всеми вывертами при ходьбе».
Делить мир Александр III не собирался совершенно, а уж тем более на пару с «фертом» - танцующим прусским дервишем. Вильгельм это презрительное отношение к себе, конечно, чувствовал и, по многим свидетельствам, побаивался своего антипода: огромного, как медведь и прямолинейного в своей откровенности Александра III. Любопытную историю о встрече русского императора и Вильгельма, в ту пору еще наследника престола, рассказал все тот же Сергей Витте: «Когда мы подъехали к станции Брест, то не успел государь выйти, как с другой стороны, по направлению из Варшавы, подходил поезд, в котором ехал молодой Вильгельм. Император Александр III вышел на платформу, он был в прусском мундире и в своей русской шинели; тут же стоял почетный караул. Когда поезд принца Вильгельма подходил к платформе... Александр III снял шинель и отдал ее своему казаку.
Государь встретил молодого Вильгельма, а затем прошелся около почетного караула, и когда эта церемония была окончена, то император обернулся и громко закричал своему казаку, который в это время несколько отдалился: «Дай шинель!» Тогда Вильгельм, понимавший несколько слов по-русски, сразу бегом направился к казаку, схватил шинель, сейчас же притащил ее императору и надел ее ему на плечи.
Я тогда политикой совсем не занимался, но, видя это, подумал: и боится же Вильгельм Александра III. И действительно, когда Вильгельм сделался императором, то страх, который внушал к себе император Александр III принцу Вильгельму, остался и у императора Вильгельма».
После смерти Александра III и вступления на престол Николая роли в русско-германском императорском тандеме поменялись диаметрально. Теперь уже Вильгельм II, чему есть немало свидетельств, действовал на русского царя, как удав на кролика. Вильгельм гипнотизировал Николая, кажется, не без удовольствия. Словно, беря тем самым реванш за прошлые обиды.
Так что, было бы странным, если бы решительный кайзер, используя свое влияние на царя, не попытался оторвать Россию от союзников по формировавшейся в ту пору Антанте и, в первую очередь, от Франции. Роли Красной Шапочки и Серого Волка в этой пьесе судьбой были уже давно предопределены, поэтому каждый персонаж играл в Бьерке в строгом соответствии со своим характером.
Ни для кого не было секретом, что именно Париж является ключевым звеном в создаваемом тогда тройственном союзе французов, русских и англичан. С одной стороны, со времен Александра III значительно укрепились русско-французские связи, с другой - после подписания англо-французских соглашений 1904 года относительно Египта и Марокко были устранены разногласия между Парижем и Лондоном. Чтобы окончательно оформить Антанту, оставалось лишь сблизить Петербург и Лондон, чем энергично и занимались французы.
В свою очередь немцы не менее энергично этому мешали. Берлин, который еще вчера активно подталкивал Россию к войне с Японией, а Японию к войне с Россией, теперь старался убедить Николая II в необходимости создания русско-германо-французского союза, направленного против англичан и японцев. Первым шагом к новой коалиции, по мысли Вильгельма, должно было стать подписание тайного договора между Россией и Германией. Францию, убеждал царя Вильгельм, до времени ставить в известность не следует, поскольку это лишь усложнит дело, французы неизбежно присоединятся к немцам и русским позже.
Царь, очень расстроенный событиями на дальневосточном фронте и предельно запутавшийся в политических комбинациях Вильгельма, колебался. Особенно его смущал тот факт, что все эти грандиозные дипломатические перестроения, совершаются тайно от союзников - французов. 23 ноября 1904 года Николай направляет кайзеру следующую телеграмму: «Прежде чем подписать предполагаемый договор, я считаю необходимым представить его на рассмотрение Франции». На что немедленно получает ответ: «Если Франция будет осведомлена, что русско-германский договор только проект... она немедленно сообщит об этом своему другу... Англии... Последствием этого осведомления, несомненно, явится немедленное нападение обеих союзных держав - Англии и Японии - на Германию».
Поскольку царь по-прежнему колебался и отмалчивался, не зная, что предпринять, Вильгельм решил «дожать» Николая при личной встрече. В этом случае он мог, как пишет бывший министр иностранных дел России Извольский, рассчитывать на успех «совершенно определенно, так как всегда, когда оба императора бывали вместе, порывистая личность германского императора неизменно доминировала над слабой и менее одаренной личностью Николая II, который, со своей стороны, сознавал это неравенство и не чувствовал себя способным сопротивляться».
По настоянию Вильгельма встреча прошла в обстановке абсолютной секретности. Когда яхта кайзера «Гогенцоллерн» встретилась в балтийских водах с яхтой царя «Полярная звезда» около острова Бьерке, то на борту последней не оказалось ни одного профессионального дипломата, способного помешать царю совершить глупость. «Психическая атака» продолжалась трое суток и увенчалась успехом лишь за несколько минут до отъезда Вильгельма.
В документе, который дрожащей рукой подписал Николай, говорилось:
«Статья I. Если какое-либо из европейских государств нападет на одну из империй, другая договаривающаяся сторона обязуется помочь своему союзнику всеми имеющимися в ее распоряжении силами на суше и на море.
Статья II. Высокие договаривающиеся стороны обязуются не заключать сепаратного мира с какой-либо из враждебных стран.
Статья III. Настоящий договор входит в силу с момента заключения мира между Россией и Японией и может быть расторгнут только после предварительного предупреждения за год.
Статья IV. Когда настоящий договор войдет в силу, Россия предпринимает необходимые шаги, чтобы осведомить о его содержании Францию и пригласить ее как союзника подписаться под ним».
Поскольку кайзер настаивал на том, чтобы документ был контрассигнован, то есть, заверен подписью не только государей, но и министров, а царь министра иностранных дел с собой не взял, с русской стороны договор подписал адмирал Бирилев. Рассказывают, что когда адмирал подписывался внизу страницы, Николай верхнюю ее часть прикрывал рукой. Так что не только по содержанию, но и по форме все это больше напоминало сговор, нежели договор.
Франция о неожиданной встрече императоров в Бьерке, естественно, узнала и серьезно обеспокоилась, однако французам пришлось довольствоваться лишь слухами, а русские дипломаты заверили Париж, что курс России неизменен. Сам текст договора французы смогли прочитать только в августе 1917 года, когда правительство большевиков опубликовало ряд секретных документов царского МИДа. Даже тогда документ вызвал скандал, а французская пресса квалифицировала действия царя как измену.
Можно представить себе, что было бы, если бы документ действительно вступил в силу. При всем том, что формально договор носил оборонительный характер, его далеко не мирный подтекст расшифровать нетрудно. Конечно, слово «измена», мелькавшее на страницах французской прессы, было, пожалуй, чересчур сильным, поскольку договор направлен не против Парижа, а против англичан, перед которыми в ту пору русские никаких обязательств еще не имели, но вот говорить о предельно некорректном по отношению к французским союзникам поведении царя совершенно справедливо. Договор в Бьерке в корне противоречил духу русско-французских отношений и подрывал их.
Всю грандиозность допущенной им оплошности Николай II понял буквально сразу же, как только вышел из «гипнотического транса». Вернувшись в Петербург, царь пятнадцать дней не решался никому признаться в своей ошибке, стыдясь содеянного. В ужасе пребывали и те немногие государственные деятели России, которые узнали правду. Витте, вспоминая о поздравлениях, что получил царь в связи с подписанием Портсмутского мира, который подвел итог русско-японскому кровопролитию, пишет: «Его поздравил также самым восторженным образом германский император, и это понятно - император этот уже успел в Бьорках втянуть Россию в новое несчастье, может быть, еще горшее, нежели японская война, на случай если состоится мир в Портсмуте».
Вся дальнейшая история договора связана с настойчивыми попытками русских отказаться от своих обязательств и сделать вид, будто ничего не произошло, и не менее настойчивыми попытками немцев заставить Николая выполнить соглашение. Аргументируя тем, что договор не был контрассигнован, как это положено, русским министром иностранных дел, российская сторона уведомила Берлин, что считает документ недействительным. Вилли протестовал, взывая к этике и даже господу Богу: «Твой союзник (Франция) совершенно покинул тебя в течение всей войны, в то время как Германия помогала тебе, чем могла, не нарушая нейтралитета. Это создает со стороны России моральные обязательства по отношению к нам - «do ut des» («даю, чтобы ты мне дал»)... Мы соединили руки и подписали договор пред лицом Бога, который слышал наши обеты... Что подписано, то подписано».
Не подействовало. Когда императорам спустя два года предстояло снова встретиться лицом к лицу, Николай сделал все, чтобы исключить в ходе переговоров даже само упоминание о злополучном договоре.
«Когда в 1907 году состоялась их встреча в Свинемюнде, на которой я присутствовал в качестве министра иностранных дел, - вспоминал Извольский, - царь настолько боялся возобновления настояний кайзера, что просил меня предупредить германского канцлера, что договор в Бьерке должен рассматриваться как совершенно уничтоженный и что он не может выслушивать никакие аргументы со стороны германского императора в пользу его возобновления».
Вторично испытывать судьбу Красная Шапочка не пожелала.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Блог Петра Романова
