Якова Чернихова нельзя отнести к какому-то определенному направлению в архитектуре и живописи, хотя его творческое становление, безусловно, проходило под сильным влиянием различных направлений авангарда. В его работах есть лаконичность и сдержанность конструктивизма, свойственное супрематизму внимание к цвету, футуристическая геометричность форм, присущий "производственному искусству" пафос индустриализации... Однако местами почти барочная избыточность его творчества всегда выводит Чернихова за узкие рамки определенного стиля. Так, например, ему чужда та фетишизация машинных форм, которая позволила Бердяеву говорить о "кризисе" современного искусства, его развоплощении. В вышедшей в 1931 году книге "Конструкция архитектурных и машинных форм" Чернихов определяет конструктивизм прежде всего как явление, присущее природе и организованной жизни вообще: "хорошо сконструированная машина всегда действует на наше сознание не только своей компактностью, но и рациональным сочетанием своих частей..."
Эстетика рациональности - это, пожалуй, то, что позволяет отнести Чернихова к общему движению "новой", (пост)революционной культуры, вдохновлявшейся не формами, но идеями (зачатки позднейшего концептуализма), среди которых главной, пожалуй, была идея создания идеального общества, Утопии, Царства Божьего на земле. Именно поэтому, кстати, он не увлекался аскетизмом, свойственным многим архитектурным проектам той эпохи: по его мнению, сооружения, подражающие или приноравливающиеся к машинам, (также, кстати, как и к природным формам) "по своему духу чужды архитектуре, так как основаны на ложном понимании главного стимула строительства как такового", а "аскетизм" формы современной архитектуры есть "явление временное, с чисто экономической подкладкой". Рациональность - не то же, что аскетизм, ведь и "машина - не мертвое механическое сооружение служебного порядка, а нечто самодовлеющее и, в известном смысле, не чуждое искусству", как отмечал он в одной из своих работ. Чернихов воспевает не Машину как таковую и подражает не Машине в своих работах, но Красоте, заключенной в Машине. И в этом плане он, был, пожалуй, еще художником модерна... или просто - художником.
Рациональность его построений, безупречная выверенность композиций, пропорций, цветов, сочетаний не делает их, однако, чисто утилитарными, готовыми к употреблению. "Архитектура становится искусством с того момента, когда его образы-творения воспринимаются как ценности художественного порядка...", - говорил он. В созвучии форм Чернихов, как новый пифагореец, искал "мелодию", гармоничное звучание. "Чувство, переживаемое при взгляде на удачно решенные конструкции, равносильно возникающему при созерцании предметов высокого искусства. То прекрасное, что таится в совершенных конструкциях, осознается благодаря непосредственному воздействию объектов, созданных руками человека. Это в одинаковой степени относится и к сооружениям, и к машинам. На человека действует вся совокупность элементов, собранных в определенной гамме. На целом ряде композиционных решений мне хочется создать ту возвышенную парадность и то радостное окружение человека архитектурными объектами, которое должно соответствовать требованиям и задачам нашего социалистического строя", - отмечал он в одной из работ.
И вот это чувство прекрасного выделяет его из ряда многих художников начала ХХ века, намеренно стремившихся к разрушению "органичности" в целях смутно понятой "борьбы с мещанством". Чернихову - не до мещанства. Он скорее вне его, чем против него.
Сам Яков Чернихов определял свои работы как "архитектурные сказки", "архитектурные фантазии". "Зодчий не должен ограничивать сферу своей работы узкими рамками и рабскими подражаниями, а в нужных случаях, путем своей могучей фантазии, преодолевать препятствия и смело забегать вперед. Неправильно и неверно мыслят все те, кто полагает, что деятельность архитектора должна охватывать собой только текущие реальные требования", - говорил он.
Но фантазия для него не означала обязательную "бумажность" архитектуры, ее невоплотимость. Идеал "самого утилитарного из искусств" в самую утилитарную из творческих эпох - служение человеку - никуда не делся. Как писал одни из теоретиков "производственного искусства": "...будут не изображать красивое тело, а воспитывать настоящего живого гармоничного человека; не рисовать лес, а выращивать парки и сады; не украшать стены картинами, а окрашивать эти стены..." Трагического разрыва между фантазией и реальностью тут не ощущалось. "Я ни в коем случае не лишу себя высокого удовольствия присовокупить ансамбли архитектуры "будущего", - писал Чернихов. - Заранее знаю, что это будут фантастические решения, но мне кажется, что многие, даже утопические - фантастические решения обладают способностью через некоторое протяжение времени превращаться в реальные факты. История человечества все время подтверждает эту точку зрения. Только в полном единении прошлого, настоящего и будущего я мыслю себе те архитектурные ансамбли, которые наметил к своему осуществлению".
Вообще, Чернихова, как истинного представителя своей эпохи, эпохи "крушения гуманизма" - но крушения ослепительного - отличает поразительная вера в преобразовательную силу человеческой фантазии, которая отличала гуманистическую мысль еще с периода Реформации. Недаром его называли "советским Пиранези". В конце ХVIII века именно Пиранези стал первым архитектором, который отошел от обыденной реставрации архитектурного объекта и дал волю богатой фантазии, эмоциям и романтике. Однако его же можно считать и ярчайшим представителем "бумажной архитектуры": "Судьбе было угодно, чтобы он заполнил изображениями на медных пластинах площадь, гораздо большую, чем все итальянские граверы XVIII века, вместе взятые, и при этом воплотил в жизнь только единственную архитектурную работу - проект украшения фасада церкви св. Марии на Авентине, в которой был погребен". Чернихов был, без сомнения, продолжателем традиции "архитектурной фантастики" Пиранези. "Мне мыслится, что человек должен использовать необъятные пространства воздуха, недра земли и силу волн и пр. Не может быть, чтобы человек не использовал в будущем необъятные водные пространства. Также не может быть, чтобы человек оставил без своего пытливого внимания необычные свойства горных массивов, недр земли и стратосферу... Использовав все свое прошлое и перешагнув через многое, даже совершенные свои творения, человек покажет всю мощь своего гения, изобретательства, искусства и выдумки в новых, невиданных и прекрасных строениях... Одним из особых отделов архитектуры будущего будут так называемые, "подвижные сооружения" на суше, воде и воздухе..." - утверждал он.
Однако большая часть его творений так и не была "воплощена". Там, где художник превращается в демиурга - там наиболее ярко проявляется его творческая свобода, но там же преследует его то ветхозаветное "смешение языков", которое не позволяет реализовать смелые замыслы. "Если бы реализовать все задуманное тогда! - воскликнул позже Константин Мельников, имея в виду 1920-е годы. - Мы обездолили искусством несколько поколений".
"...Никогда еще так остро не стояла проблема отношения искусства и жизни, творчества и бытия, никогда еще не было такой жажды перейти от творчества произведений искусства к творчеству самой жизни, новой жизни. ...Наше время одинаково знает и небывалое творческое дерзновение и небывалую творческую слабость. Человек последнего творческого дня хочет сотворить еще никогда не бывшее и в своем творческом исступлении переступает все пределы и все границы..." - в этих словах Николая Бердяева, произнесенных 1 ноября 1917 года, нашла свое отражение важнейшая мысль, движущая развитие "нового", авангардного искусства: мысль о теургическом преобразовании мира, о покорении предметности и ее преодолении художником в "свободном формотворчестве". Мысль, ставшая итогом многовекового развития гуманистической мысли с ее пафосом личного творчества, и, в конечном итоге, как писал Блок, приведшая к "разделению" и "раздробленности" европейской культуры.
Именно эта раздробленность - человека и человечества, - позволяющая достичь невиданных, невообразимых высот фантазии, болезненно контрастирует с невозможностью их окончательной реализации. Как писал Бердяев: человек последнего творческого дня "не создает уже таких совершенных и прекрасных произведений, какие создавал более скромный человек былых эпох..."
Фотолента "Фантастическая архитектура Чернихова"
При подготовке использовались материалы сайта icif.ru
Материал подготовлен интернет-редакцией www.rian.ru на основе информации Агентства РИА Новости и других источников
