Политический обозреватель РИА Новости Андрей Колесников.
«Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!». Эти слова из третьей Программы КПСС 1961 года, которая была опубликована в газете «Правда» 45 лет назад, 30 июля 1961 года, стали хрестоматийными. И, пожалуй, единственными, которые помнит рядовой обыватель, переживший - в буквальном смысле - коммунизм, вместо которого наступила Московская Олимпиада с Мишкой пера художника Чижикова.
По поводу этой Программы с приложенным к ней Моральным кодексом строителя коммунизма, из которого следовало, что человек человеку друг, товарищ и брат, но при этом, кто не работает, тот, несмотря на братские отношения, не ест, за четыре с половиной десятилетия сказано немало язвительных слов. Она и в самом деле была одной из самых нелепых утопий, которые, выражаясь ленинским слогом, «выработало человечество». И особенно в экономической части. В логике все того же догоняющего развития Программа задавала невиданные темпы роста всего и вся и, в частности, предполагала... удвоение.
Только не ВВП, а промышленного производства: «...в течение ближайших 10 лет примерно в два с половиной раза (увеличить рост производства. - А.К.) и превзойти уровень промышленного производства США; в течение 20 лет - не менее чем в 6 раз и оставить далеко позади нынешний объем производства США». Цифры, разумеется, брались с потолка, и о существовании столь произвольных расчетов не знал, например, даже тогдашний зампред Совмина Союза Алексей Косыгин, весьма кисло воспринявший фантазии Никиты Сергеевича Хрущева.
В сущности, Программа была личным проектом Хрущева, его визитной карточкой, выражением его характера и политических предпочтений. После сумрачных сталинских десятилетий, после «выполнения» предыдущей программы, датировавшейся 1919 годом, после «полной и окончательной» победы социализма, случившейся по указанию партии в конце 1950-х, первый секретарь хотел зарядить страну энергией, воплотить собственную харизму в задиристом утопическом документе, вселявшем надежду и раздвигавшем временной горизонт. Странным образом в этом смысле Программа была продолжением линии XX съезда, хотя и несколько карикатурным: научившись разделываться с прошлым, коммунисты так и не обрели способность адекватно планировать будущее. (Что, кстати, проявилось и в том, что ни одна из 12 советских пятилеток так и не была на самом деле выполнена.)
Знаменитый советский философ профессор Теодор Ойзерман вспоминал, как после утверждения новой Программы КПСС одна из аспиранток кафедры исторического материализма сформулировала тему своей диссертации так: «Счастье как социологическая категория». Не утвердить эту тему было нельзя, потому что она ссылалась на текст Программы, где было сказано, что коммунизм сделает счастливыми всех членов общества. А значит, эквивалентами счастья, согласно тексту Программы, были бесклассовый общественный строй, сформированный новый человек, не знающий различий между умственным и физическим трудом, а также городом и деревней, единая коммунистическая собственность, полная электрификация, комплексная механизация и автоматизация производственных процессов, не говоря уже о широком применении химии в народном хозяйстве...
Химию применили, а счастье так и не наступило. Зато Программа зафиксировала передовой по тем временам тезис о перерастании государства диктатуры пролетариата в общенародное государство. Эту мантру научного коммунизма, навязшую в зубах у всех, кто заканчивал вузы в советское время, на самом деле отстояли партийные либералы в яростной борьбе с ортодоксами, не желавшими расставаться с диктатурой, ставшей им родной. Этот тезис, авторство которого приписывается Федору Бурлацкому, при поддержке секретаря ЦК Отто Куусинена еще в конце 1950-х обкатали во внутренних цековских документах и учебнике «Основы марксизма-ленинизма», а потом поместили в программный документ.
Страшно сказать, но при подготовке Программы либерально настроенные партийные интеллектуалы, корпя над текстом на утонувших в подмосковной листве государственных дачах, пытались предлагать всенародные выборы двухпалатного парламента, президента, учреждение суда присяжных. Потом эти идеи перекочевали в наброски новой Конституции, над которой начинали работать уже ближе к отставке Хрущева его спичрайтеры.
Новой конституционной утопии не суждено было сбыться.
В октябре 1961 года Программа КПСС была принята XXII съездом партии. Это был последний съезд Хрущева. Его звезда закатилась спустя ровно три года, когда в результате «бархатного» переворота он перестал занимать пост первого лица государства. XXIII съезд был уже первым форумом Леонида Брежнева, персонажа, которого тогда многие считали технической и переходной фигурой. Технический генсек задержался на долгие 18 лет, пережил вместе со всем народом обещанную дату построения коммунизма и спустя два года после этого умер.
Можно считать, что коммунизм к тому времени действительно был построен. Только воплощение на практике утопии-долгостроя оказалось началом ее конца. Не помогли даже дружеские отношения товарища и брата. Эпоха оставила анекдот: «Армянское радио спрашивают: «При капитализме человек эксплуатирует человека. А при социализме?». Отвечаем: «При социализме все наоборот».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
