Обозреватель РИА Новости Анатолий Королев.
1. Диктат прибыли
После распада СССР ситуация в искусстве резко переменилась - прежний патронаж партии над художниками сменили анархия и хаос. Особенно серьезно изменилось положение литераторов. Прежде писатели принадлежали к верхушке общества. Стать членом Союза писателей было очень непросто, порой на это у молодого литератора уходили годы жизни. Зато членство в Союзе позволяло пользоваться специальной отлаженной системой обслуживания: приобретение дефицитных продуктов, лечение в спецклинике, свой закрытый для посторонних книжный магазин, Дома Творчества на берегу Балтийского и Черного моря, фешенебельные санатории, а еще огромные гонорары за книгу. Среди советских писателей было несколько долларовых миллионеров, например, некто Георгий Марков, который тогда возглавлял Союз писателей, имя которого напрочь забыто.
От писателей требовалось только одно - лояльность.
Перемены абсолютно разрушили сложившийся институт.
Сам Союз распался на несколько враждующих группировок, закрылись практически все государственные издательства, 6 000 писателей оказались безработными и лишились всех благ.
Рынок стал определять место в литературе и уровень жизни писателя. В лидеры вышли новые издательства, такие например, как «АСТ», «Эксмо», «Олма-пресс». Они и стали проводить новую издательскую политику.
Заинтересованные в прибыли, а не в качестве литературного высказывания издательства сделали важнейший шаг к контролю над общественным вкусом, (а значит и мнением), сознательно нарушив европейскую традицию подачи чтива на книжный рынок. Секрет прост - книгу мягкой обложки, книгу для масскульта у нас подают и продают в престижной твердой обложке как серьезную литературу, проституируя наработанный в стране престиж классической книги.
Последовательная реализация культурного подлога уже через пару лет привела к успеху, масскульт вошел в сознание публики как нечто вполне достойное.
В лидеры рынка вышли авторы серийных детективов, любовных романов, мистических приключений: Александра Маринина, Дарья Донцова, Борис Акунин и др.
Проекты «Маринина» и особенно «Акунин» серьезно исказили прежнюю иерархию радикальных ценностей литературного истеблишмента, читатель отвернулся от литературы серьезных тонов в сторону потребления текстов, где иллюзия бытия подменила жизнь, поданную как гарнир к событию, и историю, препарированную как приключение.
Одновременно были брошены внушительные деньги в рекламу продвинутых имен на телевидении и радио.
Оказалось, что деньги гораздо более жестокий регулятор, чем цензура. Авторитет толстых журналов, тиражи которых упали до смехотворных нескольких тысяч экземпляров, (половина из которых оплачивалась Соросом), уже не мог и не может защитить серьезную литературу и придать ей статус законодателя вкусов.
Глянцевые журналы перехватили лидерство и сформировали активную группу поддержки прибыльных имен. Практически все герои глянцевых журналов - лики той или иной формы проплаченной скрытой рекламы.
Этой тактике - чтиво, как мода и классика - сумели противостоять только несколько человек из радикальных писателей, прежде всего Сорокин и Пелевин, бренды которых были признаны годными для раскрутки.
Парадокс, но одновременно с грандиозной рекламой чтива, заработки авторов макулатуры упали до сущих грошей. (В среднем гигант «АСТ» платит сегодня детективщику около 10 тысяч рублей за книжку) только группы литературных рабов - все это засекречено - получают хорошие деньги.
Пытаясь исправить фикции издательского пиара, литературная общественность создала целую сеть новейших литературных премий, от самых скромных типа премии Андрея Белого (бутылка белого сухого вина) до громкой премии имени Аполлона Григорьева (50 тысяч долларов), которую присуждает новообразованная академия российской словесности. Добавим сюда же премию «Триумф», премию имени Белкина, премию «Антибукер» (недавно она перестала существовать).
Отчасти ситуацию удалось выправить, среди лауреатов этой премиальной сети появился ряд серьезных писателей новой волны, например, Сергей Гандлевский и Андрей Дмитриев ... но одновременно с этим в ранг высокой литературы и премий «твердообложечников» попали беллетристы масскульта, например проект «Акунин» или сериал «Улицкая».
Раскусив важность премий, издательства масскульта, например, «Пальмира», объявили свои премии, среди которых по размаху выделилась премия «Национальный бестселлер», которая, отметив серьезного детективщика Леонида Юзефовича (в год открытия), затем дает премию господину Александру Проханову за роман «Господин Гексоген», который не выдерживает никаких серьезных критериев, если не считать высокую степень продаваемости романа.
Одним словом, книга окончательно стала продуктом кулинарии.
Фикция и дух «все понарошку» стал кровью (пойлом) выморочной ситуации отмены литературы.
Сфабрикованная реальность, как ни странно стала в известном смысле копией прежней сфабрикованной реальности социалистического реализма. Только на новом уровне. И там и здесь первой жертвой текста становится истинность бытия и существование человека, читателю предлагается сфабрикованная реальность прежде по рецептам политическим, сегодня пошитая по лекалам рынка.
Таким же одиозным перекосам оппозиции истина - ложь подвержен рынок переводной прозы, где в лидеры может выйти, например, третьесортный версификатор Паоло Коэльо.
Существовать под прессом пиара оказалось для серьезной литературы идеальных движений духа так же непросто как в годы тотальной советской цензуры. У писателей поиска языка, например, такого волшебника как питерец Николай Исаев практически нет никаких шансов быть замеченными.
Сегодня более или менее объективная картина существования современной российской литературы складывается либо у редких славистов, которым интересна современная литература, либо у филологов высших учебных заведений. Например, на кафедре русской литературы петербургского педагогического университета имени Герцена, где сам дух научной истины требует панорамного линейного анализа всего, что есть (против иерархической вертикальной тактики издательского пиара), в перечне обязательного чтения по современной прозе можно встретить и Белова, и Распутина, и Пелевина, и Сорокина, и Марину Палей, и Шарова, и Мамлеева, и Битова, и Маканина.
Тем временем внутри самого литературного процесса я могу отметить исчерпанность радикализма и эстетическую усталость Большого стиля постмодерна. Модель, по которой работала литература последнего времени (где реальность становилась искажением, язык - материалом для языка же, абстрактное сменялось духовным, мечта - путешествием в миф, портрет вырастал до ландшафта и ареала, а серьез становился поводом для игры) серьезно себя исчерпала.
2. Назад в СССР
Недавно завершилась очередная художественная ярмарка АРТ Москва.
10-ая по счету.
На этот раз все четыре этажа Центрального Дома Художника были полностью отданы современному искусству. И не только русскому. Среди участников панорамы были галереи из Нью-Йорка, Лондона, Парижа.
10-летие - повод подвести предварительные итоги.
Так вот, наше искусство - парадокс, - все еще остается советским. Внешне оно кажется антисоветским: мускулистый голый Ильич, он же на дне коробки в инсталляции группы Синие носы: мумия жива и то и дело переворачивается в гробу. Ленин - зеркало для ванной рядом с другими иконами поп-арта: Элвис Пресли, Гагарин и Елизавета Вторая. Скульптура Витаса Стасюника, где от памятника Ильичу осталась только рука с кепкой да ленинские ботинки.
Одним словом, Ильич продолжает двигать искусство, пусть даже как повод для издевки.
Практически каждый художественный жест отсылает к символам, жестам и фобиям советской эпохи. Там секса не было, что ж, зато сейчас мы покажем такие размеры, что мало не покажется. Был человек с ружьем сегодня кролик с автоматом Калашникова, был плакат НЕ Болтай, сегодня Андрей Бартенев устами марсианина говорит тоже самое.
Советский бензин двигает, например машину известного скандалиста Мамышева-Монро, когда тот на экране видеоинсталляции пожирает демоническими глазами зачуханную бабу в кафе.
Эти отсылки к советскому контексту запретов и моральной шизофрении постоянно ставили меня в тупик: где же современность, в ее чистом виде без оглядки на славное прошлое? Согласитесь, рисовать усы Моне Лизе в духе Марселя Дюшана слишком легко.
Кстати, когда я увидел знаменитые одеяла Роберта Раушенберга стало ясно, как все это устарело. Грязное крашеное тряпье на стене и только. В 50-ом году это был шок, но оказалось, что у шока короткое дыхание он перестает шокировать.
Именно эта установка на шок и приводит к тому, что многие мастера паразитируют на советском тексте. Пожалуй, самым свежим выглядит один Поролон, художник Сергей Шеховцев, который режет свои фигуры, мотоциклы и парочки в кино из заурядного упаковочного поролона. Тут нет никаких отсылок в страну СССР, там не было культа упаковки товара. Зато сегодня упаковка стала проблемой для человечества. Как избавиться от бутылок, пакетов, коробок, батареек Дюрасел и прочего спама. Вот почему поролон так годится для современной скульптуры. Она лишена стоимости, это всего лишь затоваренная бочкотара.
Рядом с Шеховцевым я бы назвал еще фотомастера Рауфа Мамедова. Его парафраз Леонардо да Винчи Тайная вечеря. Только роль апостолов исполняют дауны. И это не трюк, а поступок художника. А цена у поступка весьма высока.
Вот чего не хватает современному вызову - поступка.
Собачка от Олега Кулика которая снесла старикам на радость золотое яичко. И полотно Константина Звездочетова «Битва русского с советским» тоже хохма. Комикс размером с батальное полотно. Увы, в этом нет риска. Пудель поднял ногу на Красной площади и только.
Пожалуй, самым ярким воплощением тотального комикса стала работа Ербола Мельдибекова: Гаттамелата в шкуре Чингисхана. Гаттамелата знаменитая конная статуя работы Донателло. У Мельдибекова от коня и всадника остались лишь четыре конских ноги с подковами.
Таким вот бедным козликом выглядит на выставке наша эпоха.
От нее остались только рожки да ножки.
Рожки Ленина и ножки Мэрилин Монро.
3. Кремль или музей?
Юбилейная дата - 200 лет со дня указа императора Александра Первого о преобразовании оружейного хранилища в общедоступный музей, - хорошая причина для мысленной прогулки по истории Кремля. А прогулка - повод задать вопросы, которые давно вертятся на языке любого вдумчивого наблюдателя.
Так вот, Кремль в том виде каким все его знают был создан трудами великого русского государя Ивана III, который сначала женился на дочери византийского императора Софье, а затем затеял грандиозную перестройку прежней каменной крепости. Итальянские мастера в течении 10 лет возводили изумительные башни и стены, соборы и терема самого крупного военного замка в Европе. Здесь находились резиденция императора, а так же дворец патриарха русской православной церкви. То есть, это было органическое единство светской и духовной власти тогдашнего государства.
300 лет назад, в 1712 году, Петр I перенес столицу из Москвы в Петербург и Кремль надолго потерял свою державную роль, хотя часть государственных функций за ним осталась: здесь, например, располагались Сенат и Синод. Большевистский государственный переворот, вновь повернул историческое колесо. В 1918 году Ленин перенес столицу из Петербурга в Москву, и советское правительство наспех разместили частично в самом Кремле, частью в окружающих гостиницах. При этом Кремль был подвергнут варварской реконструкции, часть его дворцов была уничтожена в целях удобства и безопасности, а храмы и монастыри закрыты. В годы сталинской диктатуры Кремль был превращен в самую секретную и неприступную цитадель власти на земле и только после смерти вождя постепенно шаг за шагом бастион тирании стал доступен москвичам и туристам.
Сегодня от этих бурных времен остался весьма странный конгломерат зданий, храмов, дворцов, казарм, хранилищ. Во-первых, здесь находится резиденция президента России. Часть правительственных зданий по-прежнему закрыта для свободного доступа и охраняется самым строжайшим образом. Сюда входят здание Сената, где расположен кабинет президента и Большой Кремлевский дворец, где проходят торжественные заседания Госдумы и прочие протокольные мероприятия. Тут же квартируется полк охраны Кремля, казармы для солдат и прочие военные объекты. А это весьма внушительная часть Кремля. Во-вторых, тут разместилось пестрое хозяйство под общим названием «Государственный историко-культурный музей-заповедник Московский Кремль», которому принадлежит несколько зданий, в первую очередь здание Оружейной палаты и Алмазного фонда России, а так же кремлевские храмы. Тут-то и скрыта самая болезненная проблема.
Храмы внутри Кремля - Успенский, Благовещенский и Архангельский соборы - старейшие храмы Москвы. К ним нужно добавить еще и колокольню Ивана Великого - центральную визуальную доминанту крепости. Сегодня все эти храмы закрыты для верующих и существуют как части музейного комплекса. Лишь иногда, в дни религиозных торжеств, здесь проходят церковные службы, которые служит сам патриарх Всея Руси.
Храм, где горят не свечи, а электролампочки и люстры, храм, в котором проходят экскурсии и дремлют на стульях служители производит по меньшей мере странное впечатление. Особенно трагичен дух главного заупокойного храма древней России - Архангельский собор. Здесь похоронены великие цари и князья, в том числе великий Иван III, Иван Калита, царь Иван Грозный, князь Дмитрий Донской... всего 46 гробниц. По замыслу в заупокойном храме должна проходить ежедневная служба.
Одним словом, моя мысль понятна.
Функции светского музея и храма абсолютно несовместимы. Все попытки совместить эти функции - неудачны. Последний раз я был здесь осенью, на выставке сокровищ из кунсткамеры австрийских Габсбургов. Экспонаты разместили в здании бывшей звонницы Успенского собора. Бог мой, какая тут теснотища! Практически осмотреть экспонаты было невозможно, в пространстве рассчитанном на нескольких монахов-звонарей идущих по лестницам к колоколам, разместили: доспехи, картины, модели игрушек, витрины для кубков и щитов, мечи. Вежливо толкаясь, я то и дело думал, что эта толкучка в центре государства недостойна ни Кремля, ни Москвы, ни новой России.
Нынешняя юбилейная выставка «Российские императоры и Оружейная палата» разместилась все в той же звоннице, к которой добавили, правда, отреставрированную палату в Патриаршем дворце. В центре экспозиции экспонаты, привезенные из лондонского музея Виктории и Альберта. Увы, это ювелирные ценности Российской короны, проданные большевиками на аукционе Кристи, а уже позже завещанные владельцами лондонскому музею.
Но подведем черту.
Функционирование Кремля сразу в трех ипостасях - уже давно превратилось в анахронизм, чуть ли не в нонсенс.
Каждая из перечисленных ролей слишком важна, чтобы не мешать друг другу. И как бы мы ни тянули время, однажды все равно придется решать, кому отдать первенство: резиденции ли президента, православной ли церкви или музею. Как однажды был отдан музеям Лувра королевский дворец в Париже, как однажды столица Бразилии переехала из Рио де Жанейро в Бразилиа, а римский форум цезарей был отдан под пешие прогулки туристов со всех концов мира.
5. Год Шостаковича
Музыка Шостаковича полностью вернулась в театры и концертные залы России, в репертуары ведущих сцен страны. В Мариинском театре в Санкт-Петербурге и в Большом театре Москвы идут раннее запрещенные авангардные балеты Шостаковича: «Светлый ручей» и «Нос», а к 100-летию композитора (2006) новый балетмейстер Большого театра Алексей Ратманский ставит балет «Болт».
Шостакович уникальный пример гениального композитора, который сделал ставку на компромисс с советской властью и пытался полным подчинением заслужить право на творчество. Он начинал очень сильно, Первая симфония молодого пианиста, студента Ленинградской консерватории ошеломила знатоков и публику. Сам мэтр авангарда Мейерхольд пригласил Шостаковича в 1927 в Москву написать музыку к спектаклю «Клоп» по пьесе Маяковского. На легендарной фотографии тех лет Маяковский и Мейерхольд с обожанием внимают музыке юного вундеркинда в круглых очках за роялем. Шостаковичу тогда шел всего 21 год.
Судьба Маяковского и Мейерхольда сложилась трагически - поэт застрелился, а режиссер был расстрелян. Из этой тройки бунтарей выжил только Шостакович хотя, казалось, был обречен. Первый гром грянул над головой молодого гения в начале тридцатых годов, когда началась компания по борьбе с западной музыкой. Нарком Луначарский, ругая фокстрот, сказал с трибуны, что «буржуазия хотела бы, чтобы человек жил не головой, а половыми органами».
Казалось бы причем здесь Шостакович?
Но тот вдруг панически вспомнил, что в его балете «Золотой век» есть короткая стилизация в духе фокстрота «Чай для двоих». Вряд ли бы кто-нибудь из партийных бонз заметил эти три минуты музыки. Но Шостакович пишет покаянное письмо в редакцию газеты «Пролетарский музыкант» и каясь в этой безделице, называет виновным дирижера Николая Малько, который дирижировал его Первой симфонией и сделал знаменитым.
«Считаю политической ошибкой со своей стороны то, что дал дирижеру Малько разрешение на аранжировку моей композиции «Таити Трот», потому что «Таити Трот», при исполнении в надлежащей аранжировке, может создать впечатление, что я сторонник легкого жанра».
Это покаяние гениального вундеркинда в том, в чем его не обвиняли, было немедленно замечено властью и отныне Шостакович был выбран как пример для бесконечной порки, которую всегда сопровождали покаянные письма, выступления на съездах, клятвы с трибун.
При этом в музыке композитор демонстрировал исключительный дар, а образцом конформист выбрал не кого-нибудь, а бунтаря Бетховена, портрет которого украшал его кабинет.
В этой странной изломанной ситуации гения на коленях Шостакович одновременно писал в стол гениальную Четвертую симфонию, которую спрятал на 25 лет, и одновременно сочинял песни про энтузиастов, песни про летчиков и про Родину, и делал бесконечные приседания перед Сталиным. Такого конформизма не позволяли себе даже бездарности. И отношение к Шостаковичу сложилось в профессиональной среде исключительно противоречивое.
Причем даже явные поделки Шостаковича, например, «Песня о встречном» во славу советской страны отмечены исключительной красотой и являют собой подлинные шедевры.
Что ж, вихри политических репрессий не уронили и волоса с его головы. Разгромные статьи Жданова об ошибках Шостаковича никак не сказались на его личном благополучии, он был обеспечен как чиновник крупного ранга, имел дачу, машину, прислугу. В годы войны его специальным самолетом вывезли из осажденного Ленинграда. Его посылали в бесконечные командировки за рубеж, где Шостакович уныло сидел в президиумах бесконечных конференций борцов за мир. Он то возглавлял Союз композиторов, то публично отстранялся.
При этом его вкус к авангарду оставался безупречным он, например, обожал Бенджамина Бриттена, его слава во всем мире была легендарна, а музыка превосходна. Такие дарования как Шостакович рождаются раз в два столетия.
Но даже смерть Сталина не освободила гения от инерции жить в страхе перед казнью, и хотя Шостакович робко решился поддержать авангардного композитора Эдисона Денисова, уже в 1968 году, когда Солженицын продемонстрировал полную деградации власти и ее слабость, Шостакович выступая с трибуны говорил, что «Решения Апрельского Пленума ЦК партии возлагают на нас...» и прочую верноподданическую чепуху.
Такая жизнь превратила гения в комок нервов.
«Он грызет не только ногти, но и пальцы. Кривит губы. Беспрестанно курит. Поправляет очки. А когда говорит, его коленки трясутся». Записал в своем дневнике режиссер Роберт Крафт, описывая композитора всего лишь на торжественном приеме у министра культуры.
Смерть композитора в 1975 году на 69 году партия превратила в грандиозные похороны такого масштаба, который едва не затмил похороны Сталина, на прощании с телом гения была вся верхушка СССР.
Пишут, что в гробу Шостакович лежал с улыбкой на лице.
Он, наконец, вырвался на свободу.
Что ж, композитор переплыл через океанский шторм времени, сегодня его музыка вне критики, он признанный гений нового государства и гордость новой России.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
