Версия об интеллигентском характере революции 1917 года западному человеку известна, пожалуй, больше, чем русскому, поскольку в советские времена подобная мысль считалась крамольной. Если она и выжила в России, то лишь потому, что забилась в самый дальний угол книжного шкафа. Между тем, среди ее сторонников есть весьма авторитетные люди. Академик Владимир Вернадский - один из великих умов XX века - считал, что «передовая» русская интеллигенция поколеньями с энергией и страстностью подготовляла большевистский строй. В 1923 году Вернадский писал кадету Петрункевичу: «Как химическая реакция - полученный результат освещает весь процесс».
Между тем, толком ответить на вопрос, что есть русская интеллигенция, не смог пока еще никто. Говоря об этом феномене, проще обозначить полюса, чем попасть в цель: полюса притягивают как магнит, отклоняя стрелу то в одну, то в другую сторону. Что это за полюса, легко понять из высказываний двух русских писателей Федора Достоевского и Леонида Андреева.
«У нас создался веками еще не виданный высший тип, которого нет в целом мире, тип всемирного боления за всех. Он хранит в себе будущее России, - замечает Достоевский. - Нас, может быть, всего тысяча человек».
«Оторванный от народной трудящейся массы, - отвечает на это Андреев, - вознесенный куда-то в беспредельную высь, объевшийся до расстройства желудка хлебом духовным... количественно ничтожный, но мнящий себя единственным, тощий, как фараонова корова, и ненасытный, как она, сидит он (интеллигент) в какой-то чудной бане и во всю мочь парится вениками вечного и дикого покаяния. Владения его огромны: с севера они ограничиваются Иваном Ивановичем, с востока Петром Ивановичем... В пределах означенного горизонта интеллигент решает мировые вопросы и вопросы о существовании России, ставит для себя задачи и неблагополучно оные разрешает».
Не трудно заметить, насколько противоположны позиции. Есть, однако, и два совпадения. Во-первых, очевидно, что интеллигентский круг крайне узок. Во-вторых, главной отличительной чертой русского интеллигента является (тут оппоненты снова совпадают) не университетский диплом или интеллектуальный труд, а «всемирное боление за всех». Интеллигентность - самообразование ума и души. На «интеллигента» не учат: ни на юридическом факультете, ни на искусствоведческом.
Что же касается столь различной реакции на сам феномен, то она понятна. Одни находят в интеллигентских попытках обустроить мир на справедливых началах высшую ступень развития человека, а другие в том же самом видят утопию или, того хуже, трагикомедию. Скептицизм объясним. Примерно так выглядел в глазах многих зрителей и Давид, вызвавший на бой Голиафа. Необъятность человеческого горя, с одной стороны, и количественная ничтожность интеллигенции, с другой, столь контрастны и несопоставимы, что поверить в успех героического предприятия - излечить вселенские недуги - сложно. К тому же, как показала история, у интеллигенции, а это живой и ранимый организм, есть и свои собственные далеко не безопасные хвори.
Наиболее квалифицированная попытка исследовать патанатомию русского интеллигента была предпринята в 1909 году авторами известного сборника «Вехи». Слово патанатомия здесь ключевое, поскольку авторы сборника, ничуть не отвергая позитивной (здоровой) роли интеллигенции в развитии общества, исследовали типичные болезни российского Давида и то, насколько они опасны для окружающих.
«Патологоанатомы» - крупнейшие русские философы и интеллектуалы той поры, знали, о чем пишут, поскольку в замке из слоновой кости никто из них не жил. Все они в молодости пережили эпоху народовольческого террора и перманентной интеллигентской оппозиции власти, позже на их глазах закреплялся в обществе марксизм, а незадолго до появления «Вех» те же философы, пусть и не на баррикадах, но вблизи, прямо из окна, наблюдали революцию 1905 года.
Не оставляла политика их и дальше. После Октябрьской революции чуть ли не все авторы «Вех» не по своей воле расстались с родиной. Кого-то за рубеж выслали большевики, кто-то бежал сам, спасаясь от репрессий. Многие из авторов «Вех» оказались в 1922 году пассажирами знаменитого парохода, что пришел из Советской России в Штеттин. Это был пароход даже не интеллигенции, как принято называть его в нашей истории, а интеллектуалов, величайших русских философов, высланных за «ненадобностью и вредность характера» самим Лениным. (Между интеллигентом и интеллектуалом - дистанция огромного размера).
Напомню о некоторых выводах столетней давности, поскольку они не потеряли своей актуальности и сегодня. Нынешний русский интеллигент, как в свое время говорили о Бурбонах, ничего не забыл и ничему не научился. Он все так же в оппозиции власти, он все так же либо обожает, либо яростно ненавидит Запад, он все так же мечтает в очередной раз «обустроить» Россию, а при возможности и весь остальной мир.
Итак, «Вехи». Философ Николай Бердяев: «С русской интеллигенцией... случилось вот какое несчастье: любовь к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине». Или там же: «Интеллигенция готова принять на веру всякую философию под тем условием, чтобы она санкционировала ее социальные идеалы, и без критики отвергнет всякую, самую глубокую и истинную философию, если она будет заподозрена в неблагоприятном или просто критическом отношении к этим традиционным настроениям и идеалам".
Философ, богослов и экономист Сергей Булгаков: «Свойства (русской интеллигенции) воспитывались... с одной стороны, правительственными преследованиями, создававшими в ней самочувствие мученичества, с другой - насильственной оторванностью от жизни, развивавшей мечтательность... утопизм, вообще недостаточное чувство действительности.... Героический интеллигент не довольствуется ролью скромного работника, его мечта - быть спасителем человечества или, по крайней мере, русского народа... Максимализм есть неотъемлемая черта интеллигентского героизма... Он (интеллигент) делает исторический прыжок в своем воображении и, мало интересуясь перепрыгнутым путем, вперяет свой взор в светлую точку на краю исторического горизонта. Такой максимализм имеет признаки идейной одержимости, самогипноза, он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни. Этим дается ответ и на тот исторический вопрос, почему в революцию торжествовали самые крайние направления, причем непосредственные задачи момента определялись все максимальнее».
Наконец, «Вехи» совершенно справедливо обратили внимание на взрывоопасную смесь атеизма, мистицизма и фанатизма в душе русского интеллигента. Это как раз тот фундамент, на котором русская интеллигенция снова и снова пытается построить «Град Божий» на земле. Сергей Булгаков: «Атеизм усвоен нами с Запада... Его мы приняли, как последнее слово западной цивилизации, сначала в форме вольтерьянства и материализма французских энциклопедистов, затем атеистического социализма (Белинский), позднее материализма 60-х годов, позитивизма, фейербаховского гуманизма, экономического материализма, критицизма. На многоветвистом дереве западной цивилизации, своими корнями идущем глубоко в историю, мы облюбовали только одну ветвь, не зная, не желая знать всех остальных, в полной уверенности, что мы прививаем себе самую подлинную европейскую цивилизацию».
Наконец, последняя цитата из сборника. Семен Франк, философ: «Если под религиозностью разуметь фанатизм, страстную преданность излюбленной идее... доводящую человека, с одной стороны, до самопожертвования и величайших подвигов, и с другой стороны - до уродливого искажения всей жизненной перспективы и нетерпимого истребления всего несогласного с данной идеей, - то, конечно, русская интеллигенция религиозна в высочайшей степени».
Критика, обрушившаяся на авторов «Вех», сразу же после появления сборника была предсказуема, интеллигент к тому же еще и смертельно обидчив. Любопытно, однако, что уже после 1917 года и гражданской войны многие бывшие критики, насмотревшись на разнообразных интеллигентов, утопистов и фанатиков, в своей критике «Вех» сдали резко назад или вообще полностью присоединились к их основным выводам.
Пример тому - видный русский историк и политик, кадет Павел Милюков, один из наиболее серьезных оппонентов авторов «Вех».
В целом же, главный вывод авторов «Вех»: русской интеллигенции свойственно самообожание. Или того хуже - «самообожение». То есть вера в то, что именно она и только она может играть роль Провидения в спасении своей родины.
Кстати, и большевизм есть, конечно, - тут Вернадский абсолютно прав - родное дитя русской интеллигенции, недаром буквально каждое критическое слово авторов «Вех» точно бьет в цель и по большевикам, хотя о большевизме в сборнике нет ни слова. Критикуя интеллигенцию в целом, русские интеллектуалы предельно точно описали и «большевистскую частность». Особенно - «нетерпимое истребление всего несогласного с данной идеей».
В 1974 году в статье «Образованщина», сравнивая дореволюционную русскую и советскую интеллигенцию, Александр Солженицын пришел к неутешительным выводам: скорее всего, интеллигенции в России уже просто не осталось, а если и осталась, то стала она хуже прежней. Во всяком случае, трусливее и циничнее.
Горькие выводы той беспросветной поры понять можно, однако, как показали дальнейшие события, они оказались ошибочными. Генотип русского интеллигента выжил. Интеллигент породил советскую власть, и сам же ее похоронил, снова выведя на площади огромные людские массы. История повторилась, однако, и в другом. Как справедливо пишет Солженицын, в 1917 году «интеллигенция сумела раскачать Россию до космического взрыва, да не сумела управить ее обломками». В период горбачевской перестройки интеллигенция опять «раскачала Россию», и опять получила не тот результат, на который рассчитывала. На этот раз «не управившись» с обломками Страны Советов.
С момента появления в России интеллигенции - а это эпоха Екатерины II, в частности, можно вспомнить о духовных поисках тогдашних русских масонов - без этих дрожжей не происходил ни один серьезный поворот в отечественной истории. У интеллигенции перед русским народом немалые заслуги - вспомним хотя бы земство. И немалая вина. В погоне за мечтой интеллигенция не раз и не два заводила страну в тупик и провоцировала огромные человеческие жертвы. Еще хуже то, что русская интеллигенция, в отличие от немногих русских интеллектуалов, привыкших идти не за мечтой, а за истиной, никогда не любила признавать свои ошибки.
В нынешних рыночных условиях малая толика интеллигенции заплыла жирком, откровенно обуржуазилась и сама себя величает интеллигенцией больше по инерции, чем по праву, но, в основном русский интеллигент остался прежним.
Он внутренне так и не отказался от мечты «о Граде Божием на земле» под самыми разными псевдонимами: от либеральной идеи до коммунистической. А это значит, что говорить о патанатомии русского интеллигента по-прежнему уместно.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
