В пушкинские времена считалось, что скучать большие мастера англичане. Название изобретенного ими сплина даже не переводилось на русский язык, а прямо так и употреблялось теми, кто был сплину подвержен - богатыми и образованными людьми, предпочитавшими говорить и читать по-иностранному. Круг их был, как впоследствии верно отметил один недоброжелатель русской жизни, страшно узок, поскольку были они далеки от народа. Предполагалось, что народу скучать некогда, он пашет и сеет, страдает от угнетения, если же выдается у него свободная минута, то он напивается и весело машет кулаками стенка на стенку.
Между тем, народ наш был склонен испытывать тягостную, томительную, невыносимую скуку, которая никак, конечно, не вялый и сдержанный английский сплин, а называется «смертной тоской». В этом состоянии недовольства всем миром и собою в особенности, смутной жажды чего-то неопределенного и недостижимого, неспособности к осмысленным действиям, но и ощущения их необходимости русский человек всегда был готов что-нибудь совершить. Например, уйти с горя в запой, отчего скука превращалась в безумие. Или жену побить, после чего скука вытеснялась чувством вины. Или, предпочтительнее всего, бунт учинить, в ходе которого скуку заливали морями крови, куда более сильнодействующего отвлекающего средства, чем даже горькое вино, а результатом которого предполагалось как раз изменение того старого мира, который скуку и вызывал. Российский бунт, в заезженной цитате исчерпывающе описанный как «бессмысленный и беспощадный», всегда был результатом всенародной тоски. Те, кто эту тоску улавливал в воздухе и умел использовать, к бунту подстрекали и возглавляли его, сами не будучи, как правило, подвержены простонародной скуке, но побуждаемые вполне определенными страстями - жаждой власти в первую очередь или стремлением реализовать свои маниакальные идеи.
И только ко второй половине прошлого века большая часть российского населения излечилась от вечной тоски, подталкивавшей к поиску приключений на свою голову. Лечение было беспрецедентно кровавой хирургией - гражданская война, террор и чудовищные потери в схватке с другой моделью социализма. Но после этого массовая скука понемногу сошла на нет, максимальным проявлением иррациональной неудовлетворенности стало бытовое пьянство, а жажду чего-то несбыточного заменило реалистическое и робкое «лишь бы не было войны». В конце концов, наступил застой, который, казалось бы, должен был довести до настоящей истерики русского человека - но Брежнев продержался шестнадцать лет и ушел естественным путем. Только интеллигенция сохраняла традицию «культурной» скуки во всех ее формах - от все того же пьянства до прямой диссидентской деятельности против действительно нечеловечески тоскливого и несвободного режима...
Перемены, наступившие пятнадцать лет назад, и особенно жизнь в последние шесть лет еще раз убедительно доказали, что народ более не склонен беспричинно скучать, строить иллюзии, обольщаться фантомами и от тоски бунтовать - более того, он не готов бунтовать и из-за вполне реальных причин. Все исторические конфликты и свершения обошлись почти без крови, строй, установившийся и укрепившийся в результате небывалых человекоубийств, рухнул, в сущности, без единого выстрела. Изменение экономических правил, утверждение новых форм несправедливости, переделы собственности и борьба за власть сопровождались сотнями, пусть тысячами отдельных эксцессов, но не столкновениями масс. Теперь население в его подавляющем большинстве хочет одного - скучного покоя, более или менее укрепляющегося благополучия, ничем не нарушаемой монотонности, назови ее «стабильностью» или снова «застоем». То ли салоны игровых автоматов полностью удовлетворили, наконец, жажду острых ощущений, то ли пришло время и нашей беспокойной стране налаживать нормальную, тихую, буржуазную, действительно скучную жизнь.
И опять лишь интеллигенция жаждет бури, как будто в бурях не то что есть покой, покой нашему мыслящему сословию как раз противен, а как будто ничем другим не удовлетворишь потребность в переживаниях, ощущениях, впечатлениях. «Ничего не происходит!» - вот главная претензия к сегодняшней действительности со стороны тех, кто выражает и, собственно, формирует общественное мнение. Если считать выражением общественного мнения не результаты социологических опросов (они как раз показывают не только довольство большинства существующим положением вещей, но и желание сохранить его любым способом), а высказывания уважаемых интеллектуалов и популярных комментаторов, то получается, что статус-кво ужасен просто тем, что не поддается изменению. В какую сторону его менять, для недовольных, кажется, не очень и важно. Одни клянут антинародный режим и привычно обещают неизбежные катаклизмы, в результате которых вернутся те еще «справедливость» и «равенство». Другие клянут его же, поднимая руку в фашистском приветствии и призывая к «национальному возрождению» и «очищению России от инородцев». Третьи в подростковом томлении - или в старческом пресыщении - хотят просто революции в чистом виде, смысл которой заключен в ней самой, эти сравнительно честные, они прямо называют борьбу со скукой своей идеологией. Четвертые призывают к «возвращению демократии», понимая под этим как раз и прежде всего разрушение проклятой стабильности, «а там посмотрим»... И все сходятся в одном: надо покончить с этой тоской, мертвечиной, нужна настоящая жизнь - то есть, пусть будет что угодно, лишь бы нам было нескучно.
Самое удивительное: маются от скуки и те, кто одновременно провозглашают необходимость создания в России крепкого, самого многочисленного среди социальных групп среднего класса, то есть, мещанства. И правильно провозглашают - мещанство есть основа разумно построенного, демократического, свободного (в пределах реально возможного) общества. Без сильного мещанства сильным становится люмпен, демократия без активного обывателя превращается либо во власть толпы, либо в тиранию чиновников, свобода без ответственности и законопослушности, свойственных мещанину, склоняется к опасному хаосу. Нынешний цивилизованный образ жизни самых процветающих стран сделался возможным только тогда, когда главной общественной силой стал в них средний класс - мещанин. Мещанин же вырабатывается именно годами и десятилетиями «скучной жизни», без потрясений и исторических событий, он формируется, в частности, привычкой переносить скуку обыденности как естественное течение жизни, как неизменяемую данность, как норму. Наши же идеологи построения «цивилизованного общества» желают совместить несовместимое: «нескучную» для них социально-политическую жизнь и создание среднего класса.
Вероятно, дело в том, что сами эти идеологи сформировались в революционные, сравнительно мирные, но, безусловно, «веселые» ранние девяностые прошлого века. Представления о счастье и эстетические вкусы, манеры и пристрастия этих «буржуазных мыслителей» сугубо антибуржуазные - поскольку даже буржуазные революционеры в первую очередь революционеры, а буржуа - не во вторую, и даже не в пятую, и даже, вполне возможно, вообще не буржуа. Собственно, с пролетарскими революционерами все обстояло точно так же, но наоборот: за интересы рабочего класса боролись носители пенсне и университетских бородок. Ну, они и угостили потом рабочий класс хорошей жизнью...
Если мы все не научимся терпеть скуку мирной жизни, рано или поздно покой может кончиться - то, чего хотят многие, сбывается. Станет интересно и весело, но так весело, что все поймут буквальность выражения «смертная тоска» - тоска, которая ведет к смерти. Иногда даже целых стран.
Александр Кабаков, Издательский дом «Коммерсантъ».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
