Казалось бы, какое дело российским регионам до жителей окраинной Москвы, которые восстали против переселения из деревянных домов в железобетонные? А вот надо же: выпуски федеральных новостей дают сюжет за сюжетом; прямые включения; точки зрения власти и граждан; «К барьеру» с Николаем Сванидзе (за жителей) и Владимиром Платоновым (за московскую власть). Просто какие-то ранние времена Первого съезда народных депутатов, а не позднепутинская эпоха. Значит, страна смотрит? Стало быть, люди интересуются? Что им столица, что они столице, а они - рыдают? Загадка.
Понятно, почему наша широко раскинувшаяся держава восхищенно смотрит московский «Дорожный патруль»; она с тайным злорадством наблюдает, как зажратые москвичи бьют свои дорогие иномарки и плачут пьяными слезами. Но рассказ о судьбе южнобутовских выселенцев... Он что, производит схожее впечатление; дождались, посмотрите и вы, из какого вещества реальная жизнь состоит, мы-то этого вещества нахлебались вдосталь, пока вы там у себя... ну, и так далее, по тексту. Нет; предположение принципиально неверно. Общероссийский народ совершенно не злорадствует, а, напротив того, мысленно объединяется вокруг полудеревенских обитателей деревянных домов. И потому, что южнобутовцев выгоняют с занимаемой территории по Шемякину суду, а это русскому человеку слишком хорошо знакомо. И потому что начальники с простыми людьми не торгуются, не ведут переговоры, а просто посылают подальше презрительными устами Ресина и равнодушными устами Росляка (лужковские люди, отвечающие за строительство, если кто не знает). Но еще важнее другое. У бутовских безоговорочно отбирают самое святое - землю; а кто не жил по соседству с селянами и не знает, какие кроваво-мистические чувства связывают традиционного россиянина с каждым миллиметром земли, - тот не жил в России. Можно денег человека лишить - переживет; можно мужа посадить - жена поплачет, но смирится; землю отобрать нельзя. Кто сдвинул ночью межу на пять сантиметров - пожизненный враг; кто не сдвинул - либо святой, либо ненормальный: как же можно не прирезать себе кусочек бросовой почвы, матушки сырой земли? А тут внаглую, без обоснования, выкупа или равноценной замены чиновники объявили, что все земли принадлежат городу, а горожанам фигушки. Бунт не мог не подняться. Страна не могла его не поддержать. И уже не имеет никакого значения, кто прав, кто виноват; не выдвигают ли выселяемые запредельные требования и не федеральный ли закон диктует московским бюрократам линию их самозащиты. Важно только то, что Лужков покусился на главное, на землицу; что его людям не хватило ума остановиться у запретной мистической черты.
И тут традиционный сюжет получает неожиданное развитие. Конфликт был порожден застарелыми навыками московской элиты («что мое, то мое, а вот об вашем-то мы и поговорим»), а преобразовался в акцию осознанного общероссийского сопротивления. Не в политическое противостояние - это важно подчеркнуть, а в коллективную борьбу за свои имущественные, обывательские права, в стихийное столкновение общественной правды и хозяйственной практики. Причем недаром в центре всех телевизионных сюжетов про бутовское стояние оказались женщины; семейный очаг и мать-сыра-земля по-прежнему ощущаются как центр и смысл жизни русской женщины. Южнобутовский скандал всколыхнул застарелую традицию бабьего бунта; однако, к счастью, прошедшие годы просвистели не зря; бунта-то мы и не наблюдали. Самое обытовленное, самое прямолинейное, самое простонародное сознание соединилось с представлениями о частных интересах и принципами гражданского общества в их низовом, но оттого не менее значимом проявлении. «Мы законопослушные граждане», - говорит тетенька в камеру, и ее слова как настоящий бальзам для либерального сердца.
Между прочим, как законопослушные граждане вели себя и мужики, устроившие зимой автомобильный протест против несправедливого приговора Олегу Щербинскому, на которого гаишники по сговору с местными властями свалили вину за гибель алтайского губернатора Евдокимова. Протест - мирный; традиция мужского кулачного боя за правду переросла в гражданскую акцию европейского типа; и эта акция была настолько успешной и настолько укорененной в толще народной жизни, что инициативу поспешили перехватить единороссы. Общественное сопротивление было конвертировано в политические акции; но - очень важно! - не потеряло при этом своей общественной, гражданской природы.
Вывод. У нас на глазах формируется особый и очень глубоко укорененный в традиции вид гражданского общества. Способ мужской, как на Алтае; способ женский - как в Бутово. Вопреки мечтам демократических политиков, приземленный обыватель не хочет вылупляться из житейского кокона и становится прекрасным гражданином с крылышками. Вопреки нынешним правителям, он не собирается всегда пребывать в коконе послушного равнодушия. Он избрал третий путь; путь не бабочки, но улитки. Когда обывателя задевает за живое (а за живое задевает право на быт и частную жизнь в привычных формах, а также автомобильный беспредел), он вылезает из домика, страшно крутит усиками, выделяет жгучую слизь. Как только задача решена, он прячется обратно в домик - и не пробуйте извлечь его оттуда; бесполезно. Значит, тактика (она же стратегия) общественных активистов должна заключаться не в том, чтобы понуждать обывателя быть гражданином 24 часа в сутки, а в том, чтобы всячески его поддерживать, когда он готов побыть гражданином 15 минут в день.
А вообще - если бы не сочувствие к личной судьбе Щербинского и вынужденных бутовских переселенцев, я был бы готов от всей души поблагодарить наших доблестных гаишников, обслуживающих власть судейских, а также Юрия Михайловича Лужкова лично за то, что они подтверждают собой правоту эпиграфа к «Мастеру и Маргарите»: я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно творит добро. Они сделали для формирования гражданского общества в нашей стране больше, чем все активисты вместе взятые, - по глупости породив социальные ситуации, из которых нет иного выхода, как только в гражданскую жизнь. Давно уже казалось, что беззастенчивая практика московской власти по уничтожению архитектурной памяти, по массовому переселению людей из центра ради взяток и откатов, - породят муниципальное общественное движение; что политизация россиян (а москвичи, как теперь все убедились, это такие же россияне) начнется не в привычных формах митинга, партии и ячейки, а в новом обличье бытовой политики. Разрушение стен мы еще как-то снесли; но родная земля отказалась уходить из-под ног.
Вы согласились побыть гражданами, спасибо. А после этого милости просим домой.
Автор - обозреватель газеты «Известия»
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
