Политический обозреватель РИА Новости Андрей Колесников.
На последнем заседании российского правительства министр экономического развития и торговли Герман Греф предложил удлинить горизонт экономического планирования и прогнозирования до 5 - 7 лет. Премьер-министр Михаил Фрадков высказался против. Тем не менее, идея вброшена в экономический оборот и заслуживает обсуждения.
Экономические прогнозы в России – занятие неблагодарное, но необходимое. Они как минимум задают ориентиры в оценке предполагаемого состояния экономики (инфляция, динамика ВВП, валютные курсы, цена на нефть) и на их основе строится государственный бюджет. В последнее время введена практика среднесрочного прогнозирования и планирования (среднесрочные, то есть – трехлетние программы правительства) и формирования бюджета не только на будущий год, но и на ближайшие три года. Экономическое развитие становится благодаря такой практике несколько более предсказуемым и понятным. Хотя и до известной степени инерционным, потому что экономические прогнозы выстраиваются на основе анализа прошлого.
Между тем, главное свойство современной постиндустриальной экономики – это нарастающая неопределенность. И прогнозировать будущее, основываясь исключительно на знании прошлого, необычайно трудно. На эту тему у самих экономистов есть множество профессиональных поговорок. Например, такая: «Экономический прогноз отличается от гадания на кофейной гуще только тем, что второе иногда сбывается». Или такая: «Экономист завтра будет знать, почему то, что он предсказывал вчера, не случилось сегодня». И, наконец: «Экономисты предсказали десять из пяти состоявшихся кризисов».
Конечно, более или менее понятно, какие реформы нуждаются в реализации. Собственно, «программа Грефа», подготовленная в 2000 году и ставившая своей целью предложить стране набор необходимых преобразований, была рассчитана на 10 лет. Соответственно, каждый следующий среднесрочный план правительства в той или иной степени учитывал базовые положения этой «программы программ». Что, впрочем, совершенно не гарантировало ни их стопроцентную реализацию, ни точность прогнозов.
С 1990-х годов тогдашнее министерство экономики всегда давало три прогноза: оптимистический, пессимистический и реалистический. Оправдывался по обыкновению или реалистический, который на деле больше был похож на сильно депрессивный, или пессимистический, который скорее напоминал подробный план затянувшейся катастрофы. Сейчас министерство экономического развития и торговли предлагает целый веер сценариев. Тут и инерционный, и умеренно оптимистичный, и оптимистичный, и кризисный, и даже такой, который исходит из очень высоких цен на нефть. Так вот главная проблема подобного рода сценариев – их «наркотическая» зависимость от уровня цен на нефть. Не от прогноза возможных инновационных прорывов, развития инвестиционной активности или роста производства несырьевой продукции, а именно от цен на углеводороды.
В результате каждый такой сценарий становится по сути дела инерционным, зависящим от одного прогнозного показателя. При этом цена на нефть, кажущаяся легко прогнозируемой, на самом деле, как свидетельствует экономическая история, крайне неустойчивый показатель. Периоды очень высоких цен неизменно совершенно внезапно сменялись эпохой низкой ценовой конъюнктуры. Предсказуемость цены на нефть – иллюзия, которая может разрушить любой сценарий.
Кроме того, цена на нефть к собственно долгосрочному прогнозу имеет косвенное отношение. В условиях глобальной неопределенности искусство экономиста (скорее всего недостижимое) состоит в том, чтобы предсказать новый мировой экономический тренд. Например, прорыв в такой сфере технологий, о которой сейчас никто и задумывается, а она будет способна перевернуть всю устоявшуюся экономическую иерархию и систему ценностей.
Советское экономическое планирование исходило из того, что Запад надо догонять по производству чугуна и стали. Но плановики, увлекшись тяжелой индустрией, проглядели формирование постиндустриального общества. В результате, добившись успеха в области чугуна, СССР сильно отстал в сфере информационных технологий, которые и стали прорывной отраслью.
Планы ни одной из 12 советских пятилеток не были выполнены. Экономические программы постсоветской эпохи и вовсе играли несколько иную роль – они были идеологическими документами, обозначавшими координаты новой, капиталистической, системы ценностей и открытой рыночной экономики. Примерно та же функция у среднесрочных правительственных программ, поскольку в них как минимум содержится перечень реформ, которые правительство считает для себя необходимым реализовать.
В этом смысле программы – очень полезные документы. И действительно весьма полезным мог бы оказаться внятный прогноз на 5, 7, 10, а еще лучше 20 или даже 50 лет, чем сейчас и занимаются многие крупнейшие исследовательские центры и аналитические подразделения инвестиционных банков. Такие прогнозы необходимо делать и даже, быть может, придавать им официальный статус. Но при полном осознании того, что можно ошибиться. И потом оказаться в роли «пророка, предсказывающего назад» - то есть, не экономического прогнозиста, а экономического историка.
На эту тему есть еще один экономический анекдот: «Для чего бог создал экономистов? – Чтобы на их фоне хорошо выглядели синоптики».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
