Когда Запад начал реально влиять на русскую политику? Если быть объективным, то, отвечая на этот вопрос, мы можем сказать только одно: не знаем. Настолько тесно и глубоко в истории переплелись русские и западные корни. Так что, Иван Грозный – отнюдь не точка отсчета, а всего лишь один из примеров давнишнего общения России и Запада.
Многие русские историки убеждены, что западное влияние на Ивана Грозного было значительным. Сергей Платонов, автор известной книги «Москва и Запад», утверждая, что «сам Грозный, с его острым умом и нервною впечатлительностью, подпал под обаяние любопытных пришельцев», приводит немало конкретных свидетельств тесного и неформального общения царя с иностранцами. Сами иностранцы также любили вспоминать об этом неформальном общении, отмечая при этом не только любезность царя, но и широту обсуждаемых тем: свободно дискутировались не только вопросы политические или торговые, но и философские, богословские, исторические, бытовые.
Английский посол Боус, например, вспоминал, как царь, закончив деловую беседу, демонстрировал вещи, привезенные ему голландцами. Снял с руки перстень, чтобы показать гостю, затем хвалился перед Боусом большим изумрудом на шапке, в шутку и всерьез укоряя дипломата за то, что англичане таких хороших товаров ему не возят.
Другой английский посол Томас Рандольф сообщает о ночном свидании с царем в феврале 1569 года. Иван Грозный пожелал говорить с ним секретно и вызвал его к себе поздним вечером через доверенного боярина. «Место свидания было далеко, - вспоминал Рандольф, - ночь холодная, и я, переменив свое платье на русское, испытывал от этого большое неудобство. Я говорил с царем около трех часов, к утру был отпущен и возвратился домой».
Столь тесные контакты с англичанами стали причиной появления среди русских множества кривотолков. Особую ненависть в народе вызвал прибывший из Англии медик и астролог Елисей Бомелий, человек, судя по всему, действительно ловкий, с задатками большого интригана. По общему мнению, Бомелий, гадая царю Ивану, как звездочет, втерся к нему в доверие и стал всерьез влиять на решение многих вопросов при московском дворе. В том числе, решать некоторые вопросы, что называется, кардинально.
Считалось, что именно он изготавливал яды, с помощью которых царь избавлялся от неугодных бояр. Ему же приписывалась и идея, на какое-то время овладевшая царем, – жениться на самой английской королеве Елизавете. Кончил Бомелий, правда, плохо, сам став жертвой придворной интриги. Его обвинили в измене и казнили в 1580 году.
Кстати, десять лет пребывания Бомелия около Ивана Грозного можно считать первым документально зафиксированным случаем «распутинщины» при царском дворе. Как пишет Платонов, «известность Бомелия была настолько широка, и слава о его могуществе так шумела, что даже глухая провинциальная летопись того времени повествовала о нем в эпически сказочном тоне».
Согласно летописи, враги Москвы хитростью подослали к царю Ивану Бомелия – «немчина, лютого волхва». Далее летописец подробно повествует о всевозможных злодействах, совершенных Грозным не по своей воле, а под воздействием чужеземных колдовских чар. Писатель той эпохи дьяк Иван Тимофеев, резюмируя всю эту историю, констатирует: царь поддался слабости и отдал душу варвару.
То, что тогдашние русские объясняли колдовством, современная история пытается объяснить либо психическим нездоровьем Ивана Грозного, либо его особым взглядом на роль государя, своеобразным пониманием того, что есть польза и вред в политике. Недаром некоторые русские историки упорно пытаются найти документальные доказательства знакомства Ивана Грозного с творчеством Макиавелли. Действительно, очень многое в мыслях и поступках Грозного совпадает с рекомендациями знаменитого флорентийца. Прямых свидетельств, что царь штудировал работы Макиавелли, до сих пор не найдено, но «косвенных улик» хватает.
Кстати, московским государям в разные времена и очень разные люди неоднократно приписывали склонность к макиавеллизму. Карл Маркс в «Хронологических записках», говоря о Софье Палеолог, называет ее мужа, то есть еще деда Ивана Грозного – Ивана III, «великим макиавеллистом».
Естественно, влияние идей Макиавелли на Ивана Грозного могло быть и непрямым, а опосредованным или даже искаженным. Следует учитывать, что Макиавелли приписывали множество идей и афоризмов, к которым он никакого отношения на самом деле не имел. В действительности основная мысль флорентийца сводилась лишь к тому, что в реальной жизни нравственным часто оказывается вовсе не тот государь, что слепо почитает десять заповедей, а тот, кто на деле обеспечивает подданным мир и процветание. Аморальным правителем может оказаться в результате как раз тот, кто, спасая собственную душу, губит во имя своего личного покоя судьбы других.
Политика и нравственность, по Макиавелли, не противоречат друг другу, но и не находятся в прямой зависимости. Этот сложнейший вопрос, в действительности только обозначенный самим Макиавелли, его последователи и критики без особых колебаний решили за него, заменив осторожный пунктир жирной линией. Сомнение со знаком вопроса было преобразовано в утверждение с восклицательным знаком. В результате вышло, что политика (якобы по Макиавелли) может быть лишь безнравственной и коварной, государь жестоким, а цель всегда оправдывает средства.
Характерно, что незадолго до воцарения Ивана Грозного на Русь проникло своеобразное сказание о «праведном тиране» – «Повесть о Дракуле», где влияние идей Макиавелли (или, вернее, мифического Макиавелли) просматривается легко. Создателем повести считается дьяк Федор Курицын, дипломат, побывавший в Венгрии и Молдавии. В этой повести Дракула изображен государем, который добивается установления совершенного и справедливого порядка путем устрашения своих подданных невиданной жестокостью, что, в конце концов, приносит добрые плоды: «В пустынном месте, где протекал горный источник с прекрасной ключевой водой, Дракула велел оставить золотую чашу, и никто не смел ее унести. Иноземный купец мог спокойно ночью оставлять свои товары посреди улицы - Дракула ручался за безопасность его имущества» и т.д.
Труд Курицына – очевидная подсказка власти не стесняться в средствах для искоренения зла. Любопытен в связи с этим комментарий историка Лурье, считавшего Ивана Грозного воплощением Дракулы в XVI столетии. Он пишет: «Дьяволом можно грозить, но вызывать его не следует».
Не вполне прояснена степень влияния на Ивана Грозного еще одного «макиавеллиста» того времени - публициста и профессионального наемника русского дворянина Ивана Пересветова, служившего многим государям в Западной Европе. Он подал царю челобитную с подробным изложением государственных реформ, где также легко найти отголоски различных мыслей о политике, высказанных когда-то флорентийцем. Исследователи отмечают сходство предложенных Пересветовым реформ с тем, что на деле осуществило потом правительство Ивана Грозного. Есть даже любопытная версия о том, что подлинным автором проекта реформ являлся сам царь, он лишь воспользовался именем реального дворянина, подавшего ему челобитную.
Как бы то ни было, очевидно, что и в мыслях, и в политической практике московского государя прослеживается определенная связь с Макиавелли. Эту связь можно увидеть даже в читательских предпочтениях (царь Иван, как и Макиавелли, особенно любил Тита Ливия). Похоже, речь здесь действительно идет о влиянии (прямом или, скорее, опосредованном) флорентийца. Если же нет, значит, это как раз тот случай в истории, когда на Руси с некоторым хронологическим отставанием от Запада был самостоятельно изобретен свой собственный, в данном случае политический «велосипед» системы Ивана Грозного, весьма напоминающий «велосипед» Макиавелли. Кстати, этим «велосипедом» системы Грозного, судя по заметкам в книгах, очень интересовался еще один российский правитель – Иосиф Сталин.
Был ли по-азиатски жестокий Иван Грозный первым русским «западником»? Современники Грозного, осуждавшие царя за слишком тесные, с их точки зрения, контакты с иноземцами, безусловно, считали государя таковым. «Ваш английский царь умер», – почти с насмешкой сообщил о кончине Ивана IV английскому послу дьяк Щелкалов.
Можно, однако, посмотреть на Ивана Грозного и под другим углом. Крайности ортодоксального русского патриотизма русский философ Николай Бердяев называл «детским славянофильским самодовольством». Были, однако, в том же патриотическом лагере всегда и те, кто, стараясь сохранить русскую самобытность, к западным ценностям подходил критически: перенимая полезное, решительно отказывался от ненужного хлама. Бердяев уважительно называл таких людей «первыми русскими европейцами... так как они пытались мыслить по-европейски самостоятельно, а не подражать западной мысли, как подражают дети».
Если следовать приведенной логике, то Ивана Грозного следует считать тогда, скорее, одним из первых русских «европейцев». Многочисленные факты свидетельствуют: царь, хотя и увлекался Западом, относился к иноземцам критически и сам решал, что стоит у них брать, а что нет.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
