Вы вот этот анекдотец слышали? Простенький такой:
Сидят трое новых русских в сауне. Трезвонит мобильник, один отвечает: «Алло, привет дорогая! Что? Сапоги? Сколько? Восемьсот баксов? Бери, не глядя. Что, шубка из стриженой норки? Сколько? Двадцать штук зеленых? Конечно, бери, ежели хочется. Я сегодня добрый». Отключается, и озабоченно – к друзьям:
- Парни, а чей это телефон?
Или вот такой слышали? Этот чуток помрачнее:
К одному крутому бизнесмену на сотовый приходит вежливая эсэмеска: «Будьте так любезны, поднимите, пожалуйста, голову повыше. Вас, к сожалению, плохо видно». Ниже подпись: «Снайпер».
Повальная эпидемия такого рода фольклора должна просветить каждого, кто по рассеянности, может быть, упустил довольно любопытный факт: в последнее десятилетие мы живем на планете Земля и, в частности, в нашей стране не в одиночестве. Они среди нас. Не плохие дяди из очередного сумеречного «Дозора», а они, любимые, к какому бы полу мы их не причисляли: мобильник (муж.) или мобила (жен.).
С начала 2006 года, подсчитал наш электронно-коммуникационный министр Леонид Рейман, на 42 млн домашних телефонов в России накуплено уже 120 млн сотовых, и 87 из каждых 100 россиян поддерживают постоянную мобильную связь друг с другом, как и с остальным человечеством. То есть пребывают в полной готовности в любую секунду ответить на наиболее типичный и глубокомысленный вопрос звонящего:
- Ты где?
- Я здесь.
Помимо половодья продегустированных выше анекдотов это порождает новые народные приметы. Скажем, если у тебя сотовый в кармане брюк, а ты только что намылил руки, и пена курчавится, как заварной крем на торте, то к чему бы это? Правильно, жди входящего.
Но вообще мобил – это, конечно, прекрасно. Преимущества современного средства общения настолько на виду, что вряд ли стоит о них особенно распространяться – разве что крупными мазками. Бизнесмен, доступный теперь для контакта всюду и всегда, превращает свой сотовый в этакую машину для растяжки времени. С мобилом в один и тот же час можно втиснуть больше сделок. Или больше любовниц, пока безмятежный женский голос убаюкивает супругу: «Абонент временно недоступен, временно недоступен...».
С мобила, оборудованного фотокамерой, уже принято слать врачам снимки своих болячек. Это особенно в моде в Австралии с ее причудливой и часто коварной живностью. Типичный австралийский крик о помощи в форме эсэмески: «Док, меня укусил вот такой тарантул, см. фото. Срочно сообщите противоядие».
Если вдуматься, сотовый телефон - это ДНК нашего века.
Пожалуй, вряд ли какое изобретение из разряда «хай-тек» так перепутало понятия личного и общественного, так сплавило воедино категории физического и виртуального, так погрузило нас в противоестественный - если размышлять о нем с лукошком земляники на лесной полянке - мир светящихся экранчиков и звонких трелей, как эта трубка с батарейкой внутри. Её во сто крат важнее подзарядить, чем перехватить бутерброд самому.
Оглянемся окрест. В глазах станет темно от фигур, трансплантировавших себе новый человеческий орган производства Samsung, Nokia или Motorola. Вот у этого господина он прирос к уху. Та дама приживила его в разрез декольте. Сросшиеся с техникой люди безостановочно жмут на кнопки или выкрикивают в пространство нечто социально важное, о чем надо немедленно оповестить каждого из нас. А то помрем.
- Вась, это ты? А это я. Я на Тверской. А ты? Ага, поняла. Щас пойду куплю кефира. Пива не надо, в холодильнике еще стоит. Ну, пока. Не забудь, вечером к старикам на блины. Чмок-чмок...
В Японии громкий разговор по сотовому в общественных местах приравнивают к хулиганству. Там в моде техническая функция «тихий голос» - она усиливает вкрадчивую, негромкую речь, почти шепот. Во Франции только что принят закон, разрешающий устанавливать электронные глушилки мобильной связи там, где эта связь может раздражать присутствующих. В Нью-Йорке запретили мобильники в школах.
Похоже, только у нас прилюдный акт разговора по сотовому часто разыгрывается как настоящий спектакль в постановке по меньшей мере Педро Альмодовара. И соперничает по децибелам с пожарной сиреной.
Можно предположить, почему это происходит. Ни в одной стране мира мобильник, кажется, не играет такую роль статус-символа, как в новой России, только недавно оправившейся от массового скорбного молчания.
Меня тут на днях пригласили в одну честную компанию. На день рождения более чем состоятельного гражданина. Еще не из списка новых русских миллиардеров в журнале «Форбс», но около того. Только гости сели за стол, как все деловито выложили мобильники, один шикарнее другого. У этого - с китайской перегородчатой эмалью, у той – с бриллиантами с лондонской Бонд-стрит. Сынишка украинского президента Ющенко со своей жалкой мыльницей за 14 тысяч долларов грыз бы ногти от зависти. Минут десять ушло на то, чтобы вдумчиво сопоставить модели, сравнить полифонию, ласково погладить это изысканное, сверкающее продолжение самого себя в век GPS, GPRS и Bluetooth.
Парад сотовых амбиций продолжался весь ужин напролет. Прослаивал закуски, горячее и десерт. Телефоны все время трезвонили, от чего их обладатели испытывали заметное удовлетворение. Если ты востребован – значит успешен. И наоборот: если твой мобил постыдно долго молчит – значит, ты мало кому нужен, бедняжка.
Нас уже не радует жизнь per se, как таковая. Вот пропусти свои радости, а на худой конец горести через сотовый, набери их по буковкам в тексте эсэмески, - только тогда мы признаем: да, они имеют место быть по всамделишному.
Мобильник становится чем-то сродни нотариусу.
И отделу кадров. Сортирует круг наших друзей на очень нужных, так себе и без которых можно обойтись даже в банный день.
Замечали, что многие заводят себе несколько телефонов? И не каждому приятелю дают наиновейший номер? Это значит, что приятеля изящно выталкивают из круга приближенных. Теперь счастливчик, удостоенный этой чести, может этак невзначай кольнуть обделенного:
- Стало быть, у тебя нет его нового номера? Ясненько, ясненько...
Впрочем, Россия еще плетется позади других стран по накалу страстной любви к «раскладушкам» и «слайдерам». Той, какую психиатры уже начинают именовать зависимостью.
В Южной Каролине, США, на днях кремировали одного американского товарища (нет, не товарища Волка), и вдруг реквием заглушило глухим взрывом. Растерялись, ничего не поняли, извинились. В другой раз снова затопили печь – опять ахнуло. Обнаружилась, значит, тенденция. А именно: тайно от служителей крематория в карман покойнику кладут то, в чем тот при жизни души не чаял – его ненаглядный мобильник. Естественно с батарейкой, она-то в огне и бабахает.
Мода на упокой с сотовым подмышкой пошла из Южной Африки, перекинулась на США, Ирландию и Австрию, а сейчас быстро движется в направлении России. Лежащих в ее основе философий две. Первая, историческая, берет начало со времен Тутанхамона. Египетским фараонам не спалось в саркофагах без символов их образа жизни. Золотые украшения, утварь, жирный скот, наложницы в ассортименте – без всего этого по ту сторону реки Стикс было бы некомфортно.
Как нам сегодня без сотового. Алло, это Харон? Подавай, отец, в натуре свою посудину, что-то захотелось перебраться на тот берег...
Другая философия навеяна южноафриканской мистикой. А вдруг ты не сам помер, а злые духи сгубили? Нагнали какую-то сонную порчу, потом проснешься, и что? Бодать головой дубовую крышку? А тут она, мобила, под рукой. Положите еще пару батареек, пожалуйста.
Стоп! А не идет ли дело к тому, что мобильный телефон, этот кусок компьютерного «железа», начинает играть роль некоего медиума между нами, грешными, и миром ирреальной, возвышенной духовности?
Сейчас скажу ересь: мобильник – это, возможно, икона нашего века. Не заменяющая святой лик, а дополняющая его. С сотовым мы, может быть, стали ближе к Богу. Вспомним, как в 2005 году, когда в Риме хоронили папу Иоанна Павла II, сотни тысяч поклонников отдавали каждый день последние почести понтифику. И многие отчаянно тянули вверх руки с мобильниками, стараясь унести с собой снимок, как пилигримы древности уносили кусочки одеяния усопшего святого.
Святые реликвии становятся цифровыми? Мощи можно хранить на флэш-карте?
Я влюблен в фотографию, в свое время сделал фотокнигу по Америке, и меня охватывает какая-то нервная, радостная дрожь при мысли: а что, собственно, творит сотовый телефон с привычным таинством светописи? Картинка, что мы щелкнули мобилом, разве это фотография, как мы ее знаем?
Пожалуй, это меньше предмет искусства, который просится в раму и на стену выставки – хотя и это ей по силам, - чем средоточие трех вещей: твоей ныне ничем не скованной воли остановить время, твоей новой способности быть профессионалом просто по праву причастности к событию, куда профессионала ноги не занесли и, наконец, самого главного: возможности немедленно поделиться своим переживанием с кем угодно.
Получи фотофайл, я там был, я видел, увидь и ты.
Возможно, не все так безоблачно. Возможно, мобильник несет в себе некую угрозу порабощения личности его обладателя. Я не луддит, но могу заподозрить: эта электронная штучка не только мгновенно связывает нас с другими людьми, но, может быть, в чьем-то сознании подменяет их, людей, по значимости своими светящимися кнопками и цветными дисплеями. Живой Коля становится больше «Колей», пропечатанным на экране. И мера нашей любви распределяется не столько в пользу настоящего пацана Коляна, сколько самого мобильника. Тем более, что его только что рекламировали по ТВ.
Счастлив был бы продолжить эту мысль, но, простите, зовет мобила, любовь моя. Нет, это не Коля. Кстати, слышали такой немудреный анекдотец?
Девушка звонит молодому человеку на сотовый:
- Вась, я беременна.
Ответ:
- Неправильно набран номер.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
