Последнее десятилетие прошлого века было полно значительными и в значительной степени неожиданными событиями – достаточно вспомнить крушение коммунизма. Однако общественная дискуссия по поводу этих событий шла без особых сюрпризов, противоречия были стабильными, принадлежность дискутанта к тому или иному лагерю определялась однозначно, было известно, чего от кого можно ждать в любом споре. Левые жаждали справедливости, правые – свободы, крайние левые требовали справедливости для всех, кроме правых, а крайние правые – свободы, не распространяющейся на левых. Либерализм и гуманистические ценности одними принимались, другими отвергались, и роли были распределены таким образом, что антилибералы всегда выступали как нападающая, но логически и этически слабая сторона. Им приходилось доказывать недоказуемое: что тирания лучше демократии, рабство лучше свободы, нищета лучше богатства… Поэтому, что бы ни происходило – войны, теракты, перевороты, выборы, экономические кризисы и культурные прорывы – все становилось торжеством либерализма, даже если либералы проигрывали (что бывало редко).
В новом веке ситуация начала меняться и понемногу, к началу второй пятилетки, стала совершенно иной. Прежде всего, нарушаются привычные правила игры, нельзя предугадать, кто на какой стороне окажется. В полном соответствии с законами диалектики, главные течения общественной мысли, развиваясь, породили внутри себя противотоки. Как обычно бывает в такие смутные времена, возникли альянсы, немыслимые в идейно стабильной ситуации. В нашей стране появилась, например, лево-правая оппозиция право-левой власти, обвиняющая, среди прочего, эту власть в том, что она избрана слишком большим большинством народа – будто правильная демократия обязательно должна побеждать с преимуществом максимум в один процент. В Соединенных Штатах распространилось и укрепилось мнение, что ради сохранения демократических свобод и человеческих прав, которым угрожает терроризм, можно отказаться от многих из этих свобод и прав – что, в сущности, есть оправдание тоталитаризма, если еще не тоталитаризм. Европа сильно испугалась иммиграционного нашествия и готова на все, чтобы уменьшить опасность иммигрантского бунта – и появляются новые законы, раздражающие приезжих, но ничего не делается, чтобы уменьшить сам их наплыв. Все вместе страшно боятся терроризма и отчаянно с ним борются – однако методы борьбы такие, что терроризм усиливается, а террористы в этой борьбе не уничтожаются, а ожесточаются.
Соответственно, расплылись и помутнели позиции идейных и политических противников. Сторонники диктатуры, прямо, в программах и манифестах объявляющие установление ее своей целью, из соображений политической прагматики требуют соблюдения демократических процедур и гражданских свобод. Революционеры не воюют с законом и существующим порядком, а, не желая рисковать и лишаться удобств мирной жизни, добиваются легализации революции, что равно борьбе за присвоение красному цвету звания белого. Власть, вместо того, чтобы применять свою власть, как следовало бы, считай хотя бы она сама себя легитимной, безуспешно хитрит, и там, где могла бы взять силой, неловко и очевидно пытается взять хитростью и обманом… А либералы, отбрасывая, в соответствии со своими либеральными принципами, любые ограничения и запреты, отчаянно сопротивляются попыткам без ограничений и запретов проанализировать сами эти принципы, и не смущаются таким тоталитарным либерализмом.
Несколько недавних событий – в самых разных областях и не только у нас в стране – заставили обратить внимание на трусость, которую проявляет средний, умеренно либерально настроенный человек в оценке современных проблем и их проявлений.
В Петербурге, Воронеже, Москве, чуть ли не по всей стране и едва ли не каждый день молодые нацисты бьют и убивают людей, прокуратура при малейшей возможности переводит дела в разряд хулиганства, присяжные оправдывают убийц. А упорно отстаивающие свои представления либералы твердят (и сами верят), что власть искусственно раздувает проблему национализма и ксенофобии, пугает обывателя фашизмом, чтобы он, обыватель, тверже поддерживал власть как меньшее из двух зол. Так, зажмурившись, жить спокойнее: и власть остается в своей, отведенной ей либералами, роли главного врага, и о реальном кошмаре, к которому пришло общество, не надо думать. Не надо подвергать сомнению и пересмотру свои иллюзии относительно того, что свобода не несет опасностей, не надо отдавать себе отчет в том, что свободный человек свободен во всем, и в своей мерзости в том числе. Не надо даже замечать прямого нарушения собственной логики: если власть и так поддерживается неразумным и подавляющим большинством, то зачем ей, власти, идти на провокационные ухищрения? Сомневаться можно в чем угодно, кроме заведомой вины власти во всем.
Русская Православная Церковь обнародует свою позицию относительно прав человека. Казалось бы, что тут может задеть либерала? Все имеют право на мнение и высказывание. Если любая организация профессиональных правозащитников должна иметь возможность говорить, то почему другой негосударственный институт обязан молчать? Но это логика нормального человека, не боящегося слышать отличное от собственного мнение, не придающего оппоненту образ хитрого врага. А те, кто подгоняет действительность под давно им известный ответ, немедленно поднимают крик: наступление клерикализма, вмешательство церкви в общественную жизнь… Даже не замечая лежащего на поверхности противоречия: вы же не признаете святости Церкви, считаете ее обычной общественной организацией, почему же вы отказываете ей в причитающемся любому объединению граждан праве вмешиваться в общественно-идеологическую дискуссию? Потому, что представители высшей власти не скрывают своей приверженности Церкви? Так в их частную, как вы говорите, жизнь не следует вмешиваться, это их право ходить в храм, а все претензии за демонстрацию стране президента и премьера со свечками – к телевидению… Но либерал стоит на своем: Церковь должна не высовываться из-за ограды; показывать, как чиновник нос чешет – это свобода информации, а как крестится – религиозная пропаганда.
Двойной стандарт давно стал универсальным методом в идейных, политических и социальных противостояниях по всему миру.
Поддерживающие борьбу свободолюбивого палестинского народа левые всего мира возмутились – как же так, США и Евросоюз отказывают в помощи автономии, избравшей террористов «Хамаса» в правительство. Это противоречит гуманистическим принципам… И ведь сознательно привирают: прекращается помощь по правительственным каналам, которая и раньше вся разворовывалась, а неправительственные организации как жили со времен создания автономии на иждивении, так и будут жить. Но такая, реальная картина не укладывается в пропалестинскую схему. Зато в нее уложилась бы шизофрения, которая должна овладеть американцами, чтобы они дали денег организации, выведшей 11 сентября своих сторонников на улицы для плясок по поводу победы над «американским сатаной». Ей соответствовал бы идиотизм, который должен помрачить умы израильтян, чтобы они приняли как нормального партнера по переговорам тех, кто официально называет своей целью уничтожение Израиля. И, не веря ни одному своему слову, гуманисты настаивают: вы поговорите с «Хамасом» по-человечески, он и исправится…
Не меньше жеманного вранья по поводу французских событий. Принято среди приличных людей жалеть мирных демонстрантов и ненавидеть полицию, сочувствовать бедным студентам и почитать людоедами министров, работодателей и прочих начальников – и приличный человек стоит на своем. При этом в глубине души он отлично знает, что студенты борются против закона о первом контракте потому, что хотят для молодых специалистов привилегий, а не равенства с другими работниками; что в одних рядах с ними идет пригородная шпана и мародеры; что правительственный законопроект может уменьшить безработицу, а выполнение молодежных требований ситуацию усугубит… Но признать все это невозможно, иначе пошатнутся лево-либеральные убеждения – и, значит, всего этого нет, а есть злой премьер-министр и несчастные милые мальчики и девочки.
…И стоит кому-нибудь «из своих» открыть рот и сказать то, что все знают, но стесняются знать, как его немедленно наряжают в предателя. И даже самый либеральный либерализм кончается там, где начинаются сомнения в либерализме. «Не могу молчать» – жанр, равно противный и коммунистам, и фашистам, и государственникам, и либералам. В сущности, говорить можно все – кроме правды.
Александр Кабаков, Издательский дом "Коммерсантъ"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
