Петр Искендеров - институт славянове-дения Российской Академии Наук, РИА Новости,
Смерть Слободана Милошевича 11 марта в камере предварительного заключения Международного уголовного трибунала для бывшей Югославии (МТБЮ) – событие не просто медицинское или правовое. Оно имеет многоплановое политическое значение и дает повод задуматься как над самой фигурой экс-лидера Сербии и Юго-славии, так и над особенностями политики международного сообщества на Балканах.
Перед созданным на основании резолюции Совета Безопасно-сти ООН № 808 от 22 февраля 1993 г. МТБЮ была поставлена задача «судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии с 1991 г.» Основанием для его образования, как явствовало из текста резолюции, стал доклад комиссии экспертов ООН, расследовавшей «непрерывно поступающие сообщения о широ-комасштабных нарушениях положений международного гуманитарного права, которые имеют место на территории бывшей Югославии, в том числе сообщений о массовых убийствах и продолжении практики «этнической чистки».
В «этнических чистках» на пространстве экс-Югославии были замешаны все воюющие стороны. Однако статистика возбужденных дел стала иной. Среди обвиняемых и в количественном отношении, и с точки зрения нахождения их на высоких государственных постах с самого начала преобладали сербы – как боснийские и хорватские, так и представители союзной Югославии. В 2001 году Гаагскому трибуна-лу удалось заполучить для производства всех необходимых следственных действий и многолетнего лидера Сербии и Югославии Слобо-дана Милошевича. Если учесть, что к этому времени в розыск уже бы-ли объявлены бывшие лидеры боснийских сербов Радован Караджич и Ратко Младич, а позднее обвинения были предъявлены бывшему президенту республики Сербская Краина в Хорватии Милану Бабичу – то лидеры практически все признанных, полупризнанных и непризнанных сербских государственных образований подозревались в совершении тягчайших преступлений против человечности – сравнимых по своей жестокости с преступлениями нацизма.
Однако претензии на то, что Гаагский трибунал станет вторым изданием Нюрнбергского, с самого начала были несостоятельными. В Нюрнберге судили сторону, однозначно виновную в мировой войне, агрессии и преступлениях против собственного народа и народов ок-купированных стран. Распад единой Югославии – при всем его кровавом характере – явился результатом не агрессии извне или торжества человеконенавистнической идеологии нацизма, а выражением слож-ных центробежных тенденций, деятельности национально-государственных элит, наследия процессов и противоречий, разви-вавшихся и накапливавшихся не одно десятилетие – а то и столетие. Если бы Гаагский трибунал действительно хотел объективно разо-браться в сложных перипетиях балканской истории конца XX – начала XXI – то камеры Схевененгенской тюрьмы должны были разделить со Слободаном Милошевичем его коллеги по боснийским делам – лидер мусульман Алия Изетбегович и президент Хорватии Франьо Туджман. Позднее компанию им должны были составить лидеры албанских экстремистов Косово, военную организацию которых – «Армию освобож-дения Косово» - в свое время признавал террористической даже не питающий особых симпатий к сербам Госдепартамент США. Главари вооруженных подразделений македонских албанцев – фактически поднявших мятеж против властей страны (кстати, верного партнера НАТО по операции «Союзническая сила» 1999 года) – также заслуживали того, чтобы ими вплотную занялся Гаагский трибунал. Однако этого не произошло. И быть может, присутствует даже какой-то знак свыше в том, что Милошевич ушел в мир иной таким же невиновным с международно-правовой точки зрения, как и Туджман, и Изетбегович.
Говоря о роли Слободана Милошевича и его взаимоотношениях с Западом, никуда не уйти от того факта, что именно он стал главным гарантом Дейтонского мирного урегулирования, фактически вынудив боснийских сербов согласиться на весьма неблагоприятные для них карты разграничения послевоенной Боснии и Герцеговины. Впро-чем, многие из тех западных посредников, кто сегодня постфактум клеймит покойного как кровавого монстра (в частности, Ричард Хол-брук) – в 1995 г. жали руки и Милошевичу, и Караджичу, и Младичу и благодарили их за содействие миротворческому процессу в регионе (хотя обвинения против двух последних были выдвинуты Гаагским трибуналом 14 ноября 1995 г. – то есть за неделю до подписания Дей-тонского мирного соглашения и всех сопутствовавших ему докумен-тов). Если уж считать трех сербских лидеров ответственными за тягчайшие преступления и проводить аналогии с Нюрнбергом, то американские и западноевропейские архитекторы боснийского урегулирова-ния в чем-то сродни участникам «мюнхенского сговора» с Гитлером 1938 года.
Таковы правовые и политические аспекты «дела Милошевича». Не меньше вопросов и к его медицинской составляющей. Откуда взялся в его крови сильнодействующий антибиотик рифампицин для лечения проказы и туберкулеза – которыми Слободан Милошевич никогда не страдал? Почему – по свидетельству его юридического со-ветника Бранко Ракича – в крови покойного «анализы выявили слиш-ком низкий уровень» других, действительно необходимых ему, медикаментов? Ведь 64-летний подсудимый давно жаловался на ишемическую болезнь сердца, гипертонию и другие заболевания, требующие постоянного и интенсивного лечения. Почему странные результаты анализа проб, содержащих рифампицин, были обнародованы лишь после смерти Милошевича – то есть с опозданием на несколько недель? Как могло случиться, что персонал не оказал своевременной помощи бывшему югославскому лидеру – хотя камеры Схевенингенской тюрьмы находятся под круглосуточным наблюдением? Ведь нынешний случай – уже четвертый в череде смертей подозреваемых и осужденных узников Гаагского трибунала – кстати, исключительно сербов. А разве не является авторитетным вердиктом недоверия заключение группы российских кардиохирургов, обследовавших Слободана Милошевича после его кончины? По свидетельству академика Российской Академии Медицинских Наук руководителя Научного центра сердечнососудистой хирургии имени Бакулева Лео Бокерии, «если бы Милошевича положили в России в любой специализированный стационар, а тем более в такой стационар, как наш, ему была бы сделана коронарография, поставлены два стента, и он продолжал бы жить еще долгие годы» - и, разумеется, с новой энергией повел бы собственную защиту. Не этого ли испугались в Гаагском трибунале?
Наследие, оставленное Слободаном Милошевичем, – это не только прямое или косвенное участие Белграда в многочисленных вооруженных конфликтах на Балканах – на чем настаивают его критики внутри Сербии и особенно за ее пределами. Это еще и серьезные вопросы международно-правового характера, требующие переосмысления задач, роли и места самого Гаагского трибунала. Если, конечно, человечество хочет, чтобы подобные институты были не только эффектными, но и эффективными, и объективными.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
