Не знаю, кто придумал сочувственное по отношению к террористам определение «терроризм – атомная бомба бедных». Содержащееся в нем оправдание убийц основано на устаревшей еще в прошлом веке уверенности в том, что «на войне все средства хороши». Уже Первая мировая вывела из арсенала легально использующихся регулярными армиями боевых средств газы, после Вердена от них отказались все воевавшие стороны. Говоря попросту, стратеги поняли, что применение этого первого оружия массового уничтожения обойдется себе дороже, противник в ответ потравит все мирное население, и любая победа потеряет всякий смысл. Впоследствии газы если и применялись, то исключительно военными преступниками и против фактически безоружного, неспособного ответить тем же противника – большевистскими карателями против тамбовских крестьян, иракскими против курдов… Уж о ядерном оружии и говорить нечего – первый же опыт его использования стал последним, более того, само существование атомных и водородных бомб сделало невозможной полномасштабную третью мировую войну. Атомная бомба богатых осталась символом холодной войны между развитыми странами, так и не став оружием войны настоящей.
Между тем, современный терроризм используется против мирного населения постоянно. Если согласиться считать его «атомной бомбой бедных», то следует признать, что эти бедные развязали и ведут против богатых одностороннюю ядерную войну. А если вспомнить еще одно известное изречение «война есть продолжение политики другими средствами», то нетрудно понять, продолжением какой именно политики была и есть террористическая война: главная составляющая этой политики – провокация.
Диапазон провокационной политики широк. В него укладываются и уничтожение Израиля как уставная задача палестинских организаций, и все заявления нынешнего иранского президента, и постоянные апелляции террористов к западному либеральному общественному мнению в связи с нарушениями прав человека в антитеррористических операциях, и шантаж нефтью, и пропаганда людоедских взглядов в условиях безграничной свободы слова. Провокаторы научились обращать в свою пользу все достижения западной политкорректности и современного деятельного гуманизма. Самый разительный пример – демонстрации в Палестинской автономии в поддержку «Хамас», участники которых требуют от США и Израиля продолжения помощи, без которой просто умрут с голоду, и одновременно проклинают американцев и евреев, грозя им непримиримой борьбой.
Позиция шариковых, бесчинствующих и при этом требующих, чтобы их кормили и не били, мол, вы же приличные люди, как же вы можете бедное животное обижать, вообще типична для провокаторов. Ее последовательно придерживаются все, кто откровенно объявляют себя врагами демократического порядка, но при этом твердят о своей бедности, обиженности и требуют соблюдения по отношению к себе именно демократических норм. Откровенно тоталитарная идеология многих российских левых и националистических партий и движений не мешает им горячо обличать недемократические методы противодействия их деятельности. Спровоцированные ими жесткие меры они немедленно объявляют диктаторскими, при этом «Долой диктатуру!» кричат демонстранты, несущие портреты Сталина и уважительно отзывающиеся о Гитлере.
В языковой традиции слова «провокация» и «провокатор» имеют явно выраженную негативную окраску. Но в последние десятилетия их все чаще употребляют в нейтральном и даже позитивном контексте – особенно в сфере культуры. Провокаторами, получающими удовольствие от полной безнаказанности, полон Интернет. Провокационность художественных актов стала едва ли не главным признаком их художественности. Как это повелось еще с начала прошлого века, новое искусство смыкается с деструктивными идеологиями, и провокация становится стратегией и политических, и эстетических бунтарей. Они отрицают основы существующего мироустройства и провоцируют тех, кто защищает эти основы, на симметричную реакцию. Мы очерним ваши порядки, оплюем ваши святыни, нарушим все правила и установления – и только попробуйте ответить тем же во всю вашу силу! Тогда вы и предстанете даже в собственных глазах варварами, а мы получим уже оправданный повод для культурных бесчинств или даже погромов, взрывов и, одновременно, для обличений вашего варварства…
Когда деятель современного искусства рубит иконы, а обычный свидетель этого художественного акта дает ему пощечину, связь между провокацией и ответом на нее делается очевидной. Вот ваша либеральная терпимость, кричит кощунник, делая вид, будто не понимает, что без такой реакции его творение осталось бы пустым размахиванием руками. Когда художники и музейщики устраивают оскорбительную для верующих выставку, они наверняка желают, чтобы эту выставку разгромили, иначе ее следовало бы считать провалившейся. Всякая провокация имеет смысл только в том случае, если находится кто-нибудь поддавшийся на нее. И обе стороны немедленно уравниваются, более того – поддавшийся на провокацию выглядит, как правило, агрессивнее провокатора. В этом смысле публикация, а особенно перепечатка известных карикатур на мусульманского пророка и последовавшая реакция исламского мира типичны. Провокаторы, давно и постоянно действующие в либеральных средствах массовой информации и вообще в культуре, добились того, чего добиваются все провокаторы – взрыва общественного внимания и разрушительных эмоций. Они ничем не отличаются от иранского правителя, провоцирующего Америку и Израиль на войну ядерным вызовом и антисемитскими речами. Когда талибы разрушили великие изображения Будды, произошло, в сущности, то же самое – они оскорбили мир, и не только 11 сентября, но и кощунственное варварство афганского режима в глазах многих оправдало американское вторжение…
Провокатор, на чьей бы стороне он ни выступал, всегда выступает на стороне зла. Провокация – это трусость, рядящаяся в одежды отваги. В дворовых драках вперед обычно выпускали хилого низкорослого шпаненка, он оскорблял предводителя противников и быстро смывался, как только начинались серьезные дела. Те, кто швыряет камни в израильских солдат, рассчитывают на безнаказанность и уверены, что если их тронут пальцем, в Израиле не только загремят взрывы, но и еврейские либералы возмутятся. Принципиально защищающие беспредельную свободу слова – то есть, глумления – датские, французские и прочие редакторы пренебрегают общественными интересами, страдающими от взрывов посольств, но при этом надеются на защиту общества и государственных институтов от гнева оскорбленных.
Хотя это не так очевидно, но и те, кто провозглашает своей целью разрушение нашего общества – все эти национал-большевики, евразийцы и всякого рода радикальные националисты, крайние левые и правые – рассчитывают именно на защиту общества же. Мы ненавидим вашу буржуазную демократию, заявляют они, но будьте любезны соблюдать по отношению к нам ваши буржуазно-демократические нормы; наши враги имеют единственное право, право быть уничтоженными, но не имеют права уничтожать нас – это не демократично. Дракон провоцирует рыцаря на драконовские методы борьбы и тут же обличает его: «Сам дракон!»
На беспричинный плевок в лицо можно ответить плевком – и сравняться в мерзости; можно выстрелом – и превзойти негодяя, став убийцей; можно не отвечать вовсе – но для этого надо быть святым. Почти непреодолимая трудность такого выбора и вдохновляет провокаторов всех стран.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
