Отношения между Россией и США, между СССР и США более шестидесяти лет определяли международный климат. Они прошли огромный путь от политики лобового противостояния в 50-е годы прошлого века до политики стратегического партнерства, которая началась с 90-х годов ХХ века. Сегодня, по мнению некоторых политологов, отношения между Москвой и Вашингтоном опять обострились. Так ли это? А если так, то почему?
На вопросы военного корреспондента «РИА Новости» Виктора ЛИТОВКИНА отвечает директор Института США и Канады Российской академии наук, член-корреспондент РАН Сергей РОГОВ.
- Наш разговор, Сергей Михайлович, хотелось бы начать с недавней публикации в газете «The International Herald Tribune», где утверждается, что «причина похолодания между Россией и США – различия во взглядах». Неужели все так плохо, и наше стратегическое партнерство – это только пропагандистский лозунг?
- Нет, конечно, не лозунг. Хотя российско-американские отношения сегодня действительно находятся в переходном состоянии. И я бы сказал, что период этого переходного состояния несколько затягивается.
Одна из причин этого отмечена в указанной вами статье. В Вашингтоне действительно убеждены, что США одержали победу в холодной войне, и уже 15 лет Америка пытается закрепить за собой роль единственной сверхдержавы в однополярном мире. Мы же не хотим признавать Россию побежденной страной, урезанной в своих правах. А Соединенные Штаты вообще не готовы к равноправному партнерству с любым государством, даже своими ближайшими союзниками, включая Великобританию, Германию и Японию, тем более – с Россией. Строить партнерство в условиях асимметрии сил сторон очень сложно. Но это сделать можно, если у двух стран совпадают интересы безопасности.
Казалось бы, что после 11 сентября сложились очень серьезные предпосылки для настоящего российско-американского стратегического партнерства. У двух стран, которые недавно были врагами - недавно, это всего лишь полтора десятилетия назад - возник общий противник. И здесь логично, чтобы сработал классический инстинкт: враг моего врага – мой друг. Собственно говоря, на этом исторически всегда и складывались политические и военные союзы или, как теперь модно говорить - партнерство.
А международный терроризм, несомненно, представляет собой нашего общего врага. На днях президент Буш выступил с ежегодным посланием о положении страны, и когда он говорил о борьбе с терроризмом, он, опять же, обозначил ее в качестве приоритетной задачи и начал с упоминания о трагедии в Беслане.
Если учитывать нынешнее отношение к России в Америке, это очень важный показатель. Потому что даже такое событие, как трагедия в Беслане, кое-кто в Америке пытается использоваться в антироссийских целях.
Но если оценивать наше стратегическое партнерство в общем плане, я пока не могу сказать, что оно сформировалось. По школьной пятибалльной системе я бы поставил ему максимум «четыре с минусом», а то и «троечку».
- Почему такая жесткая оценка?
- Потому что не создан механизм взаимодействия стратегических партнеров.
В очень большой степени это партнерство держится на декларациях, на встречах президентов, их добрых отношениях, но нет совместных институтов, которые ежедневно, ежечасно, ну, хотя бы еженедельно решали бы какие-то общие проблемы. И это, конечно, ослабляет наши отношения.
- В укреплении таких отношений, в создании подобных институтов, о которых вы говорите, не заинтересованы мы или они?
- Такое впечатление, что к этому не проявляет большого интереса ни американская, ни российская бюрократия. Она действует по принципу: президенты говорят, и слава богу, а мы решаем свои собственные задачи. А кто как относится к тому, что провозгласили президенты - это не наше дело.
Несомненно, фактор бюрократического сопротивления очень силен. И связано это, на мой взгляд, с двумя причинами. Одна в том, что прошло только 15 лет после холодной войны, и ее инерция еще сохраняется. Вторая – в общем-то, обычная. Для осуществления каких-то глобальных стратегических проектов, в том числе и военно-политических, требуется хороший враг, такой вкусный, смачный, в борьбе с которым не жалко потратить деньги. И деньги очень большие.
То, что Россия и Америка сегодня не являются врагами, а международный терроризм - это враг совершенно иного типа, стало очень большой проблемой для бюрократии. Конечно, для борьбы с терроризмом не требуются такие средства, которые ведомства выбивают для решения своих собственных задач, очень часто не имеющих ничего общего с тем, что декларируется на высшем уровне.
- Например, НПРО.
- Ну, НПРО давным-давно нет, поскольку есть просто план многоярусной ПРО, которой тоже нет. Есть деньги, которые на это тратятся, есть болванки ракет-перехватчиков, которые поставлены в шахты, но системы ПРО в Америке нет и не будет, по крайней мере, лет 20, если будет когда-нибудь вообще. То, что делается Пентагоном, это способ выбивания денег, и это своего рода блеф, который иногда выгоден и тем, против кого блефуют. Потому что против одного блефа легко выдвигать другой блеф. Вот я недавно читал выступление одного из наших военных теоретиков, не буду назвать фамилию, он очень любит говорить о войнах следующего поколения. Правда, не он один. Так вот, этот господин пишет: «Основная угроза России – воздушно-космическое нападение и удар десятка тысяч крылатых ракет…».
- О чьем ударе говорится?
- Наверняка это не о Китае, не об Англии, Франции, Германии, и даже не об Эстонии. Есть только одна страна, которая в состоянии нанести такой удар. Получается, что мы не с терроризмом собираемся вести борьбу, а, как в старые добрые времена холодной войны, воевать с Америкой. Возникает вопрос: а мы в свое ядерное оружие не верим, мы не верим в свое ядерное сдерживание, мы не верим в то, что наши две тысячи ядерных боеголовок могут превратить Америку, да заодно и весь мир, в пыльное наследие истории? Эти концептуальные нестыковки, на мой взгляд, не просто отражение каких-то теоретических завихрений, а нечто, крайне выгодное бюрократии.
Но давайте признаем и то, что есть объективные причины, которые препятствуют реализации российско-американского стратегического партнерства. Мы с Америкой находимся в состоянии взаимного ядерного устрашения сегодня, как и 15 лет назад, и 30 лет назад. Наши ядерные силы предназначены на 95 процентов для войны друг против друга. И какие бы красивые слова не говорили президенты, это факт.
И могут ли страны быть союзниками и даже партнерами, если они готовы в течение 30 минут уничтожить друг друга? Причем только друг друга, речь идет не о какой-то другой стране, это оружие предназначено только против бывшего противника в холодной войне. Не просто ядерная доктрина, а структура, состав, весь механизм действия стратегических ядерных сил не изменился по сравнению с холодной войной. Исчезли идеологические и политические причины для ядерной войны, но возможность ядерной войны технически ни на йоту не изменилась. Пропагандистские штучки, вроде «ненацеливания», которое Ельцин с Клинтоном когда-то провозглашали – все понимают прекрасно, что это вопрос нескольких секунд, даже если, действительно, полетные задания были раньше изменены.
Процесс контроля над вооружениями - это вторая причина. Он сегодня находится в глубочайшем кризисе. Да и вообще от контроля над вооружениями мало чего осталось. Договор СНВ-2 похоронен, не вступив в силу. СНВ-1 через три года истекает. Договор о сокращении наступательных потенциалов (СНП), в принципе, работает до 31 декабря 2012 года. Ничего не надо делать до этого срока, а после можно делать все, что угодно. ДОВСЕ то ли существует, то ли нет – непонятно. Можно дальше продолжать список. Американцы угробили ДНЯО. С химическим, биологическим оружием – тоже самое. Возникает вопрос: может быть, вообще контроль над вооружениями - это была уникальная черта советско-американского соперничества, двух примерно равных противников, которым требовались специальные правила игры, что кодифицировались в договоры по контролю над вооружениями? Но сейчас, вроде, мы не соперники. Значит, нам не нужен контроль над вооружениями? Ну, Америке точно не нужен. А Франции, Англии, Индии и Китаю? У них, получается, руки развязаны. Они уже выступают в роли, особенно Китай и Индия, догоняющих стран. Зачем им себя связывать?
Получается, что контроль над вооружениями был исторической случайностью? Не хочется так думать, но пока перспективы плохие… Мы с вами знаем, что после 2002 года, после подписания СНП, ни мы, ни американцы ни одной новой идеи не предложили. Более того, нет никаких согласованных интерпретаций: что же такое мы подписали в 2002 году – каковы этапы этого договора, как они будут проверяться. Вот кончится в 2008 году договор СНВ-1, и что, все? Ни проверок, ни мониторинга, ни верификации?
Есть еще одна причина наших противоречий. На мой взгляд, очень серьезная. Стратегическое партнерство без экономических отношений не может быть прочным. Российско-американские экономические отношения – это мизер с точки зрения мировой экономики. Для американцев мы - партнер не то 34-й, не то 35-й по торговле, где-то между Никарагуа и Гондурасом, вот так. Для нас американцы - немножко важнее. Но все равно, нефть и газ-то мы продаем в Европу. Вот Китаю хотим продавать и начали уже, но Штатам пока не продаем. То есть нет экономической основы для отношений. Много слов сказано, что, вроде, инвестиционный процесс пошел. Тем не менее, экономика не играет роль стабилизатора отношений. Как, например, в американо-китайских отношениях, где масса противоречий и идеологических, и военных, и, скажем, для Китая то, что американцы делают ПРО – это серьезно, поскольку под угрозой окажутся китайские ядерные силы.
И пока проблема создания экономической опоры американо-российских отношений не решена, наши отношения неизбежно будут оставаться хрупкими и уязвимыми для кризисов в политической сфере и для региональных конфликтов.
Обращу ваше внимание еще на один момент, связанный с проблемой нераспространения оружия массового поражения и, в первую очередь, ядерного оружия. Казалось бы, здравый смысл и эгоизм диктуют Америке и России быть вместе, хотя бы потому, что мы не хотим, чтобы у кого-то еще было то, что есть у нас. Но, посмотрите, Америка абсолютно спокойно относится к тому, что Израиль создал «бомбу в подвале». Причем, в количестве 200 единиц или больше. Индия, Пакистан имеют такое оружие – опять Америка спокойно к этому относится. По крайней мере, в отношении Индии санкции не вводит.
- Она попыталась их ввести, но безуспешно…
- Да, пытались вводить, а сейчас, наоборот, Америка отменила все санкции и дает Индии чуть ли не все, что индийцы хотят. В общем-то, понятно, почему. Потому что Индия - это определенный противовес Китаю. Таким образом, начинается трехсторонняя гонка вооружений. Но все это касается интересов России, потому что, если Китай столкнется с американским вызовом, с американским ПРО и наращиванием индийского ядерного оружия, он начнет ускоренную модернизацию своих ядерных вооружений. И через 10-15 лет Китай сравняется с нами по этому вооружению. А нам это надо?
Возьмем для примера Иран и Северную Корею, те вопросы, которые вызывают очень нервную реакцию в Штатах. Мы видим, что Россия реагирует на все эти события куда спокойнее, мы не воспринимаем Иран и Северную Корею как врагов. И, хотя, конечно, нам не нравится, что они нарушают режим нераспространения, но мы вовсе не собираемся размахивать большой дубинкой, а выступаем за совершенно иной подход.
- Здесь, наверное, играет определенную роль та давняя история, когда американские граждане находились 444 дня в заложниках у иранских студентов, которые в 1979 году захватили в Тегеране американское посольство. США не могут простить Ирану своего унижения до сих пор?
- Конечно, такой элемент присутствует. История – сложная вещь. Как недавно сказал президент Путин, история - такая штука, в которой, если покопаться, всегда можно найти нечто такое, что позволит создать образ врага. Но дело, в принципе, не в этом.
- Может быть, в иранской нефти, в которой Вашингтон тоже крайне заинтересован?
- Думаю, не только. После развала Советского Союза и окончания холодной войны Америка осталась единственной сверхдержавой. В ядерной сфере мы все еще, слава богу, равны Америке, но, в других сферах на порядок отстаем. И вряд ли реалистично оценивать то , что Россия когда-нибудь сравняется с Америкой по экономической мощи, политическим возможностям, по обычной военной мощи.
Однополярный мир - это искушение, против которого Америка не смогла да, в общем, и не хотела устоять. Идея «Pax Americana» родилась еще в середине XX века, и сейчас Буш опять выступает с тезисом: «Америка обязана вести весь мир, быть светочем демократии, бороться с тиранией». Это американская стратегия. А Иран и Северная Корея, так же, как саддамовский Ирак, не вписываются в эту стратегию. Они не хотели и не хотят играть по американским правилам. Поэтому и становятся врагами США. Тем более врагами, с которыми в случае, если они действительно обзаведутся ядерным оружием, справиться будет тяжело. Все видят, Саддама свергли именно потому, что у него не было ядерного оружия. Но там сегодня проблемы возникли такие, что весь американский сверхдержавный импульс почти полностью завяз в Ираке. И на силовую конфронтацию с Ираном и с Северной Кореей Америка просто не может идти. Нет сил. Их нет даже у единственной сверхдержавы.
Создают ли Тегеран и Пхеньян ядерное оружие? Тут есть разные оценки экспертов. Но я не верю, что Северная Корея имеет ядерное оружие. Думаю, что тут имеет место блеф. Но то, что корейцы играют за гранью фола, это несомненно. Выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия – не есть свидетельство миролюбивых намерений. Иран, несомненно, тоже пытается держать двери открытыми для получении ядерного оружия.
И тут возникает вопрос двойных стандартов. Почему Израилю можно, или Пакистану можно, а Ирану нельзя? Честно говоря, ответа на этот вопрос нет. И в этом плане можно говорить о непоследовательности американской позиции. Правда, я не вижу достаточной последовательности и в нашей собственной позиции. Во всяком случае, возможность нашего сотрудничества с американцами в этой сфере сегодня оказалась нереализованной. Хотя, я считаю, очень важная российская инициатива по возврату отработанного топлива, по созданию производства тепловыделяющих сборок на российской территории для иранских АЭС действительно создает технические гарантии неполучения ядерного оружия…
- Но иранское руководство не собирается ограничиваться этой возможностью.
- Да, мы видим, что Иран вовсе не хватается за этот спасательный круг. Значит, ему надо что-то большее. В общем-то, мне кажется, что и нам, и американцам надо серьезно разобраться, чего мы хотим и в чем мы можем сотрудничать. Проблема, думаю, заключается в том, что американцев волнует не только доступ к ядерному оружию Ирана, им хотелось бы сменить там режим. Президент Буш в своем обращении к американскому народу объяснялся в любви к иранскому народу, говоря ему: давайте сместите режим, и все будет хорошо.
А нас, по-моему, идея смены режимов последние 15 лет не волнует. Мы, скорее, выступаем за сохранение статус-кво и очень не любим сегодня всяческие революции - оранжевые, исламские и прочие. Но как-то эту проблему надо решать, потому что… После окончания холодной войны ООН не смогла выполнить свои функции по обеспечению международной безопасности. Американцы в качестве единоличного полицейского попытались поддерживать порядок, и, мы видим, провалились. Сейчас в Ираке для американцев вопрос не в том, как одержать победу, а как избежать поражения, да еще более страшного, чем во Вьетнаме.
- Есть еще и Афганистан, где дела у них идут тоже не так блестяще, как хотелось бы. Не случайно они пытаются передать эту страну под ответственность НАТО и возложить на Альянс все риски, связанные с новым поражением.
-С Афганистаном, похоже, то же самое. Хотя в Афганистане, может быть, ситуация для Америки немножко лучше, чем в Ираке. Просто они там не так завязли, но ситуацию-то не контролируют.
НАТО туда пришла, но очень не хотят европейцы влезать туда по-настоящему, потому что для наведения там хотя бы минимального порядка надо не 20 тысяч натовских войск, а 200 и 500 тысяч. И их, может быть, мало будет для того, чтобы умиротворить Афганистан, создавать нормальную экономику вместо наркоэкономики и связанного с ней терроризма. На наших глазах проваливается американская попытка отрегулировать однополярный мир.
И что вместо него? Хаос? Получается так, что однополярный мир - это вовсе не то, к чему мы должны стремиться, тем более, когда этим единственным полюсом являются Соединенные Штаты, диктующие всем, в том числе и нам, как себя вести. Но и хаос отнюдь не выглядит очень привлекательным. Тем более, что этот хаос возникает вблизи российских границ, где идет игра без правил. И здесь я думаю, что какие-то международные правила игры, многосторонние правила игры все-таки могут быть единственным решением возникающих проблем. Но не вижу нашей особой активности в этом направлении, хотя мы постоянно говорим об этом. Может быть, нам не хватает политического и экономического влияния, чтобы этого добиться?
- Но мы можем заметить, что сегодняшняя Россия, как это бросается в глаза и что отмечают, в том числе и зарубежные эксперты, стремится как бы застолбить свои интересы на постсоветском пространстве, и даже пытается вытолкать Соединенные Штаты из тех стран, куда они настойчиво лезут. Самый свежий пример - Узбекистан, да и с Киргизией не все однозначно.
- Я бы не стал утверждать, что мы «пытаемся вытолкать Соединенные Штаты», нас больше беспокоит перспектива того, что нас могут «вытолкать». И я вижу больше стремления к сохранению статус-кво, а не стремления к стопроцентному контролю ситуации. Но и тот пример, что вы привели, свидетельствует о том, что даже на территории бывшего Советского Союза, причем, даже не всего его, а только части, Россия с большим трудом может влиять на развитие событий. Во всяком случае, вряд ли мы можем говорить о том, что мы полностью контролируем эти события. А уж в глобальных масштабах-то тем более.
- Это связано и с тем огромным давлением, которое оказывается на нашу страну Европейским Союзом, теми же Соединенными Штатами по поводу внутренних российских проблем? Вопросов с «правами человека», «свободой прессы»?
- Не исключено. Я считаю, что за последние несколько лет произошло резкое усиление негативного отношения к России. На Западе складывается консенсус на политическом уровне в отношении России как страны, которая по двум направлениям не отвечает предъявленным ей критериям. Консенсус этот поддерживается зарубежными СМИ. Дескать, во-первых, Россия возвращается к неоимперской политике, в первую очередь, на пространстве СНГ. А, во-вторых, Россия сворачивает демократические реформы и устанавливает авторитарный режим. Все эти утверждения крайне неблагоприятно сказываются сегодня на наших международных позициях.
Мы видим, что по целому ряду вопросов, например, когда Россия пытается защитить свои экономические интересы, устанавливая справедливые цены на газ и отказывается от субсидирования соседей, поднимается вселенский шум. Но, действительно, можно кого-то субсидировать, если имеешь за это политическую выгоду. А если ты предоставляешь нешуточные экономические выгоды, а тебя все равно ругают, с какой стати это делать? Но эти шаги России истолковываются западными СМИ и общественностью именно как проявление имперских авторитарных тенденций. Я думаю, что это очень опасная тенденция. И нынешняя кампания по дискредитации России как председателя Большой Восьмерки, является ее отражением.
Сложилась ситуация, когда администрация Буша, оказалась в крайне тяжелом положении в Ираке, столкнувшись с целым рядом серьезных проблем внутри этой страны…
- И на Ближнем Востоке, в той же Палестине…
- Да, «крестовый поход за демократию» на Ближнем Востоке доказывает, что когда авторитарные режимы там дают слабину и разрешают выборы, то побеждают исламистские силы, настроенные антизападно и антиамерикански. Именно политика США поощряет эту антиамериканскую волну. И демократизация приводит к тому, что антиамериканская волна нарастает и приводит к власти антиамериканские силы. Не только в Иране. Пример Тегерана стал 25 лет назад как бы предвестником того, что сейчас происходит в целом ряде других исламских стран.
Ясно одно: Бушу, оказавшемуся сегодня в очень сложных условиях, нет никакого смысла принимать решение о конфронтации с Россией. И в этом плане мы видим, что вашингтонская администрация не идет за волной антироссийских настроений, а наоборот, ее тормозит. Это положение может, конечно, в любой момент измениться, но я не думаю, что это произойдет, поскольку в Америке очень серьезная и растущая озабоченность в отношении Китая, реального претендента на роль примерно равного по силе геополитического соперника Америки в XXI веке. Именно Пекин будет противостоять Вашингтону, а не Москва.
И в этих условиях, думаю, концепция реальной политики, так называемой real politic, которая в Америке никуда не исчезла (а сейчас позиции неоконсерваторов-идеологов после иракского фиаско здорово ослабли, фактически их вычистили из администрации Буша), не предполагает еще и Россию назначать во враги. Один из ведущих политиков США, Кондолиза Райс, это тоже - real politic. Это, на мой взгляд, является причиной того, почему, несмотря на целый ряд противоречий в российско-американских отношениях, мы не скатываемся к кризису. У нас не возникает конфликта, при котором противостояние будет наращиваться.
В общем-то, и Россия не стремится инициировать конфронтацию с Соединенными Штатами. Отсюда и это состояние - переходное, неустойчивое.
- Тем не менее, критика в адрес России раздается со стороны той же Кондолизы Райс. США, как заметил президент Путин, «держит наше вступление в ВТО»…
- Само по себе вступление России в ВТО ничем не угрожает Америке. Россия от этого не станет более серьезным соперником. Но принятие России в ВТО означает распространение на Россию пресловутого принципа «страны наибольшего благоприятствования», как раньше говорилось, а сейчас употребляется более точная формулировка – «отказа от дискриминации». А это требует изменения американского законодательства и отмены все той же поправки Джексона-Вэнника. Я 33 года назад начинал свою карьеру американиста и первую свою записку написал именно по ней. Теперь думаю, что она и меня переживет. Сегодня Конгресс США не пойдет на ее отмену. Так как это будет восприниматься как выдача некой индульгенции сегодняшней России.
А разрыв между администрацией Буша и американской политической элитой в отношении России достаточно существенный. И Буш не будет тратить свой политический капитал для того, чтобы добиться отмены этой поправки. Вспомним, сколько раз он это обещал. Но и республиканцы, пока они контролируют Конгресс, не будут идти на публичное унижение своего президента в отношении такого, с их точки зрения, второстепенного вопроса, как отношения с Россией.
- Значит, по вашему мнению, в ВТО мы в нынешнем году не вступим?
- Названные причины не единственные, почему нас не пускают в ВТО. Есть еще и Европейский Союз, который нас держит не в меньшей степени. И хоть со снижением энерготарифов внутри России вопрос снят, но, видите, Европа по-своему истолковала газовую войну с Украиной. Европейские требования в отношении пролета над российским воздушным пространством сталкиваются с очень серьезным сопротивлением внутри России. А еще есть проблемы интеллектуальной собственности. Понятно, что у нас воруют. Работая в Академии наук, которая, увы, до сих пор не обладает никакой интеллектуальной собственностью, я прекрасно знаю, что любые наши знания у нас воруются. Если мы с этим свыклись, то американцы и европейцы с таким положением согласиться не могут.
Эти все вопросы можно было бы решить, если бы не существовало некой «фигуры умолчания» в российско-американских отношениях. Внешне оно выглядит, повторим, как декларативное сотрудничество, неплохое взаимодействие по некоторым конкретным направлениям мировой политики, а по существу - балансирование, маневрирование по большинству вопросов. И это, на мой взгляд, к сожалению, перспектива на обозримое будущее.
- Последний вопрос, связанный с предстоящим заседанием «Восьмерки». Реально ли надеяться, что принятые на ней решения действительно помогут укрепить энергетическую безопасность, или это мероприятие окажется чисто формальным?
- Возможность взаимодействия в этой сфере у нас есть. Естественно, у России это область, где наши позиции достаточно сильны. Хотя и здесь не стоит забывать, что мы практически на пределе своих производственных мощностей. И увеличивать наши экспортные квоты, а у нас и так уже экспортная квота крайне велика, по сравнению нынешним производством, в общем-то, возможности особой нет. Правда, без дополнительных инвестиций.
А перспективы тут неплохие. Буш, опять же, говорит, что надо Америке избавиться от зависимости от ближневосточной нефти, на 75 процентов сократить ее импорт к 2025 году. Звучит красиво. Но надо знать, что импорт нефти с Ближнего Востока составляет 10 процентов от всего американского импорта нефти. Значит, если, предположим, Америка сократит его на 75 процентов, то это будет всего 7 процентов американского импорта. Это примерно те квоты на американский рынок, куда мы можем выйти. Они, может быть, достигнут даже 10 процентов.
Но американская нефтеперерабатывающая промышленность рассчитана на нефть иного качества, чем наша. И для того, чтобы, скажем, нашу нефть туда везти, если будут построены терминалы, нефтепроводы и все остальное, ее придется здорово перерабатывать, а, значит, американцам придется сильно модернизировать свою Нефтеперерабатывающую промышленность. Сомнительно, что они на это пойдут. Перспективное направление нашего сотрудничества – сжиженный газ. Это будет развиваться, и здесь все строить надо в любом случае заново. Тут мы можем вовремя попасть в свободную нишу.
- Имеется в виду «Сахалин-1», «Сахалин-2»?
- Да.
- И северное Штокмановское месторождение тоже?
- Особенно северное. Там очень большие возможности есть. Вспомним, когда-то, несколько лет назад, это была идея ЮКОСА, но идеи ЮКОСА сегодня не актуальны. А никто больше в частном секторе ни у нас, ни у американцев не продемонстрировал готовности вкладывать туда большие средства. Ситуация, однако, может измениться. И, возможно, саммит «Большой Восьмерки» как раз и даст толчок для быстрого развития этой сферы в виде государственных гарантий. Но даже в этом случае, чтобы все это заработало, потребуется 10-15 лет. То есть, в лучшем случае, вот эти наши 7,5 или 10 процентов американского энергетического рынка - это перспектива полутора-двух десятилетий.
Если это произойдет, это, действительно, будет очень важный стабилизирующий факт в российско-американских отношениях. Но раньше определенного срока ребенка родить нельзя. Что означает - в краткосрочной, даже в среднесрочной перспективе, увы, экономической подпорки российско-американскому партнерству пока не будет, и наши отношения останутся хрупкими и неустойчивыми.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
