Трагический случай с рядовым Андреем Сычевым, о котором уже больше недели говорят российская общественность, политики, государственные деятели, электронные и печатные СМИ, давно вышел за рамки обычного или, простите за невольный цинизм, «привычного» происшествия и преступления, которые происходят в отечественных вооруженных силах по десятку раз на дню. В минувшем году их было даже по официальной версии 20390 – почти 56 ежедневно, если быть точным. И все же такого изуверства, какое учинили казарменные садисты над молодым солдатом в батальоне обеспечения учебного процесса в Челябинском высшем командном танковом училище, пожалуй, не припомнит никто даже из тех, кто отдал родной армии не один десяток лет. Кто знаком с ее «внутренней жизнью» не понаслышке, не по свидетельствам «объективных» журналистов и не пафосу отдельных военачальников.
Было все – «присяги» по поводу и без, унизительные подневольные работы по обслуживанию «дедов», «проверки на мужество и стойкость», граничащие с риском для здоровья, отъем почтовых переводов и родительских посылок, оброк на попрошайничество посреди городских «бродвеев», оскорбительные матюги и мордобои, даже групповые избиения, которые затем приводили к расстрелам караулов. Было и продолжает оставаться многое другое, что не укладывалось и не может укладываться в естественно непростые отношения в сугубо мужских, не всегда согласующихся с общепринятыми командно-административными взаимоотношениями в воинских коллективах. Все то, что сегодня называют «дедовщиной». Но до такого, чтобы после неспровоцированных «экзекуций» над солдатом ему пришлось отрезать обе ноги, половые органы и круглосуточно бороться за его жизнь, в российской армии еще не доходило.
Правда, история рядового Сычева стала нерядовым событием для российской общественности и ее вооруженных сил не только из-за неслыханного издевательства, которому его подвергли на глазах у офицеров и сослуживцев ротные «гестаповцы». Не потому, что на этот чрезвычайный во всех отношениях случай, может быть, впервые за все годы президентства публично обратил внимание Владимир Путин. И не только потому, что вице-премьер и министр обороны Сергей Иванов, находившийся в зарубежной, хотя и не очень далекой командировке, вдруг оказался «не в курсе дел», допустил непростительную оплошность, заявив встречавшим его в аэропорту армянским журналистам, что «ничего страшного не произошло, иначе я бы знал».
Это невольное признание «иначе я бы знал» высветило для всех нас то, о чем не раз говорили правозащитники и солдатские матери, о чем писали «необъективные» журналисты и независимые эксперты. Официальная статистика военного ведомства о преступлениях и происшествиях в армии и на флоте вольно или невольно заблуждается, а, по большому счету, сильно искажает реальную картину с состоянием дисциплины и правопорядка в войсках. Это было заметно по прошлогодней июньской перепалке между главным военным прокурором и главой военного ведомства, которые приводили в своих выступлениях совершенно разные цифры, отражающие состояние воинской преступности. Бросилось в глаза это и сейчас.
Двадцать четыре дня продолжалась борьба за жизнь солдата, пострадавшего от казарменных головорезов, а этого не знал ни командующий военного округа, хотя от Челябинска до Екатеринбурга рукой подать, ни главком сухопутных войск, которому подчинено танковое училище, ни первый заместитель министра обороны - начальник службы кадровой и воспитательной работы, который курирует все учебные заведения Минобороны, ни сам министр. Какое тогда, спрашивается, может быть доверие ко всем официальным докладам генералов, если в их рапорты включаются только те ЧП, которые не сумели или по каким-то причинам не захотели скрыть местные командиры и военачальники.
Трагическая история рядового Сычева убеждает: количество военнослужащих вооруженных сил нашей страны, погибших в прошлом году в результате происшествий и преступлений, сильно занижено. Их не 1064, а гораздо больше. В этот скорбный список, как минимум, не включают тех, кто умер на госпитальной койке. Не исключено тоже, в конце концов, из-за неуставных отношений. И не 16 человек расстались с жизнью из-за «дедовщины», как утверждает официальная статистика, а значительно больше. Значительную часть из тех 276 самоубийств и 276 несчастных случаев (странно, что число тех и других причин оказалось одинаковым), что пополнили этот скорбный список, видимо, надо также отнести к «дедовщине». Любой непредвзятый человек, прослуживший в войсках, как минимум, два года, скажет: чаще всего самоубийства и «несчастные случаи» происходят из-за невыносимой обстановки, которая складывается вокруг конкретной личности, когда у человека не остается другого выхода, как лезть в петлю или направить в свое сердце ствол автомата.
А скрывают истинные причины самоубийств и несчастных случаев некоторые военачальники, и это тоже известно, из-за ложно понятой заботы об «имидже вооруженных сил», а на самом деле – из-за страха за собственную карьеру и благополучие. Сколько ни заявляют руководители военного ведомства, что никого не будут наказывать за выявленные и пресеченные случаи казарменного хулиганства, а двигают вверх по карьерной лестнице тех, у кого таких происшествий и преступлений нет.
Но самая большая проблема армии, связанная с «дедовщиной», это не только поголовное вранье должностных лиц, их стремление выдать желаемое за действительное, а нежелание и неспособность что-либо изменить в самой сути воинской службы. И более того, категорический отказ от сотрудничества с гражданским обществом, которое предлагает решительные меры по искоренению беззакония и свои помощь и поддержку в борьбе с казарменным беспределом. Но только на условиях полной гласности и открытости, что для военного ведомства, как кость в горле.
Барьером к наведению порядка в войсках служит и наплевательско-равнодушное отношение высшего чиновничества к человеческой личности и, за редким исключением, к тому изуверству, что процветает в вооруженных силах. Человек в погонах был, есть и остается, по убеждению некоторых чиновников, – расходным материалом, «пушечным мясом», которым нужно затыкать дыры во время войны и можно пренебречь в мирное время. Именно отсюда полунищенское существование основной массы офицеров - командиров взводов и рот, для которых 8 тысяч рублей в месяц, что получает дежурная по эскалатору в московском метрополитене или 18 тысяч, как водитель столичного троллейбуса, - предел мечтаний. Отсюда нерешаемая годами проблема с жильем для 150 тысяч военных профессионалов – каждого третьего офицера, стоящего в строю. Отсюда и массовое бегство выпускников военных вузов из армии. Ежегодно – один выпуск всех училищ и академий, которые фактически работают вхолостую.
Понятно, что офицеру, занятому мыслями о собственной судьбе и пропитании семьи, недосуг заниматься личным составом, как его к тому ни принуждай и как ни призывай. Тем более с тем «личным составом», который на половину, и это тоже официальные данные, состоит из люмпенизированных элементов. Того и гляди, самого прибьют, не поперхнутся. А, кроме того, никаких реальных рычагов воздействия на казарменного хулигана у командира нет. Всех не посадишь. Да и обращаться в военную прокуратуру, как мы уже знаем, – значит поставить крест на собственной карьере и на возможности хоть как-то повысить свой социальный статус. Поэтому часто и относятся офицеры к своей службе спустя рукава – пусть все идет, как идет. Как нам платят, так мы и служим.
Исправить ситуацию в войсках можно, и это вовсе не открытие Америки, лишь тогда, когда офицер будет дорожить своей профессией. Пока увольнение из армии - большее благо, чем воинская служба, порядка не будет. Его не будет и в том случае, если у командира останется возможность скрыть любое происшествие. Если доступ в казарму не получат общественные организации. Не только представители Общественной палаты при президенте, но и уполномоченный по правам человека, а также комитеты солдатских матерей. И если в каждой части обязательно появится военная полиция, о которой упоминал президент. И тоже при условии, если она получит право принимать свои решительные меры к хулиганам и изуверам в погонах и не будет подконтрольна местному командиру.
Долгие годы руководство вооруженных сил сопротивлялось созданию такой полиции. Под предлогом того, что она будет подрывать «священную корову» армии – командирское единоначалие. Но, как показывает опыт, монополия на него нужна только в военное время. В мирные дни командирское единоначалие, часто граничащее с произволом, надо уравновешивать какими-то сдержками и противовесами. В советские времена это был заместитель командира по политической части, который имел очень серьезные полномочия, а также политотдел и партком. Без рекомендации секретаря партийной организации, визы политотдела ни один офицер не мог мечтать о выдвижении на вышестоящую должность и поступление в академию. И ему приходилось считаться с их мнением. Сейчас такой необходимости нет. И внутриармейская коррупция, кумовство, взяточничество и круговая порука цветут пышным цветом.
Не уверен, что создание военной полиции, тем более со специфическими поправками мирового опыта, которые дискредитируют хорошую идею, как часто у нас происходит, что-то решительно поправит. Но комплексный, системный подход, с участием гражданского общества, к наведению порядка в войсках, думаю, что-то может изменить. А еще, надеюсь, порядок можно будет навести тогда, когда появятся профессиональные сержанты. Не «качки» и «скинхеды», надевшие погоны, а на них – командирские «птички», а умудренные жизнью, опытом военной службы, в том числе Афганистана и Чечни, знаниями психологии армейского коллектива «дядьки», опирающиеся на закон и уважение к человеку. До тех пор все меры «правового и организационного характера для улучшения воспитательной работы в вооруженных силах», как потребовал Верховный главнокомандующий, окажутся бесполезными.
Только школ и курсов для подготовки профессиональных сержантов пока нет, программы для их подготовки, а также бюджетных ассигнований на эти цели – тоже. И когда все это появится - неизвестно. Может быть, после 2008 года? К тому же, если такие сержанты будут получать, как нынешние контрактники, по 6-7 тысяч рублей в месяц, то надежды на их появление в казарме тоже могут оказаться призрачными.
Ну, а если я ошибаюсь, и после трагического случая в Челябинском танковом училище произойдет решительный перелом с дисциплиной в армии? Если заработают все те государственные и общественные институты, о которых здесь говорилось, если солдатские матери перестанут бояться отпускать своих сыновей на воинскую службу, то имя Андрея Сычева станет нарицательным, как… Впрочем, вспомнить солдата и даже генерала, который что-то решительно изменил в нашей сегодняшней армии или поспособствовал этому, мне не удается.
…А командиров искалеченного воина показательно накажут. Всех, снизу доверху. Сержанта-изувера и дежурного по части, не исключено, даже посадят. Каждого на свой срок. Получат свое и врачи батальонного медпункта, не оказавшие солдату своевременной квалифицированной помощи. Предоставят семье Андрея новую квартиру. С центральным отоплением и всеми другими благами. Но здоровья и счастья парню, как и его маме, уже не вернуть. Не вернуть их и тем, кто пострадал так же, как они, но не удосужился внимания общества и властей. И с этим, увы, пока ничего не поделать.
Это тоже один из самых горьких выводов нерядовой истории рядового Сычева.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
