Мой не очень близкий, но давний знакомый попал в страшную историю. У нас не такие отношения, чтобы делиться сокровенными переживаниями и рассказывать друг другу о бедах, но тут он сразу честно объяснил, что надеется на мое журналистское вмешательство и потому излагает все подробно.
В начале девяностых он, средней руки тридцатилетний научный сотрудник с кандидатской степенью, служивший в одном из исследовательских институтов бескрайнего советского ВПК, отчетливо осознал, что прежней жизни конец. Никогда не вернутся тихие радости и мелкие неприятности небогатого, но более или менее устроенного и абсолютно спокойного существования. Квартальные и годовые отчеты о проделанной научной работе по вполне бесперспективному, но важному для обороноспособности социализма направлению; соответствующие премии; надежда подняться из начальников сектора в начальники отдела и, в конце концов, защитить докторскую; шанс дождаться профкомовской очереди и поменять «копейку» на «шестерку», а двухкомнатную кооперативную с доплатой – на трехкомнатную в такой же девятиэтажной башне… Все сгинуло. Но он не стал нищенствовать и, в ожидании убогой зарплаты за полгода, ходить на Горбатый мост с плакатом «Демократы, руки прочь от науки!» – неведомо откуда взявшееся в советском человеке чувство собственного достоинства и мужская ответственность за семью не позволили. Знакомец мой твердо решил, что нажитого в ходе приличного технического образования интеллекта и неизрасходованной за годы мертвого покоя энергии хватит, чтобы выжить и в новых условиях игры, какими бы ни были эти условия и какой бы жестокой ни была сама игра.
Дальше все, как у всех, кто барахтался и выплывал: челночные рейсы в Китай и Турцию, торговлишка по меняющимся каждый день правилам, дань бандитам, милиционерам, налоговикам, пожарным, санитарным врачам, неведомым техническим инспекторам и вполне официальным чиновникам префектуры, первые мало-мальски приличные деньги, кинувшие партнеры и срочные долги, новые бешеные усилия и новые деньги, уже побольше… И наконец достиг примерно того же уровня, что пятнадцать лет назад: не богат, но и не беден, среднее по текущим понятиям существование. Микроскопическая фирма, торгующая подержанными компьютерами, сын в университете на платном отделении, раз в год Анталия, все необходимые для дела связи установлены и исправно поддерживаются. В видимой дали замаячила квартира с готовым евроремонтом в одной из тех самых девятиэтажных башен – не новостройка, конечно, но по деньгам…
В начале месяца, по обыкновению, перед самым закрытием компьютерной лавки пришел милицейский «куратор», как уважительно называл себя этот молодой мужчина в капитанском звании. Протиснувшись между штабелями процессорных ящиков и потертых ноут-буков, небрежно кивнул в сторону двери – мол, пошли побазарим, чтобы эти не слышали. Поручив двум студентам, подрабатывавшим продавцами, готовить зал к закрытию, бизнесмен наш, не чувствуя беды и нащупывая в кармане обычную штуку зеленых, пошел за слугой закона. Сели в стотысячный «ленд крузер», купленный, естественно, на капитанскую зарплату, недавно повышенную до целых четырехсот долларов. Куратор был прям и краток: в соседнем квартале построен и скоро открывается крупный компьютерный торговый центр, хозяевам которого, серьезным людям из Дагестана, совершенно ни к чему иметь рядом эту продажу вполне еще приличных компов по бросовым ценам. Поэтому бизнес немедленно свернуть и тихо валить отсюда подальше, не раздражать пацанов, а его, капитана, сотрудничество на этом заканчивается. Абсолютно не готовый к такому повороту жизни, знакомый мой, еще не поняв, что шансов нет, спросил, нельзя ли договориться, и извлек тоненькую пачку сотенных. Милиционер деньги взял и, засовывая с натугой в задний карман дизайнерских джинсов, надетых по неслужебному времени, твердо посмотрел в глаза: «Месяц у тебя, понял? Как другу говорю.»
Домой мой приятель ехал совершенно раздавленным – беда свалилась настолько неожиданно, стабильность стала настолько привычной за последние годы, что он не смог сразу собраться, как умел в бурные девяностые. На необычно пустой для девяти вечера Волоколамке медленно, километрах на сорока, стал огибать криво приставший к остановке автобус… И тут прямо под правое колесо старенькой, любимой и неустанно обихаживаемой «восьмидесятой ауди» свалился вдребезги пьяный дядька. Когда наклонился над ним, шибануло такой свежей водкой, что перебило даже обычный бомжовый дух. Угол бампера пришелся точно в висок, «скорая» уехала, оставив груз труповозке.
В этом месте рассказа он и заплакал. Крепкий, многие годы упорно и успешно сопротивлявшийся натиску жизни мужик заплакал настоящими крупными слезами, дергаясь всем телом в безуспешных попытках справиться с собой. Догадываясь уже, что было дальше, я, ей-Богу, едва не заплакал вместе с ним.
Следователь, сразу выяснив, что имеет дело не с каким-нибудь бюджетником, а с частным предпринимателем, сказал просто и определенно: «Червонец, и все в порядке, а хочешь бесплатно – передаем дело в суд. В состоянии опьянения, нарушив скоростной режим…» «Я же не пил!» – наивно, растеряв весь свой житейский опыт, заорал несчастный. «Кто тебе это сказал?» – поинтересовался следователь. «И ехал медленно…» – уже сникнув, но еще не понимая сути происходящего, механически пробормотал мой знакомый. «Зафиксировано семьдесят, – небрежно, складывая бумаги, закончил разговор следователь, – а там ограничение шестьдесят.»
Приятель не мог вспомнить, в милиции это было, или в прокуратуре. Теперь все они ему на одно лицо.
Кошмар продолжался.
В каком-то безумии пренебрегши всем, чему учила его жизнь в последние пятнадцать лет, он отказался дать десять тысяч долларов. «Что на тебя нашло?» – спросил я его. «Не знаю, – он растерянно пожал плечами, и было видно, что действительно не знает. – Обидно как-то стало. Да еще куратора вспомнил…» Дело, чрезвычайно быстро расследовав, передали в суд. Из материалов следствия обвиняемому стало известно, что он, находясь в состоянии алкогольного опьянения (количество промилле определено независимой медицинской экспертизой, подписи, печать), и нарушив скоростной режим (протокол, измерение тормозного пути, инспектор ДПС, подпись и все, что положено), совершил наезд на гражданина N., находившегося на пешеходном переходе, что повлекло смерть потерпевшего от… И так далее. Усталая адвокатша толково объяснила: если прямо сейчас занести судье двадцатку, дело вернут на доследование, а там дать тот же червонец, пока цену не подняли – и все вообще закроют, потому что медицинская экспертиза и гаишный протокол куда-то денутся и восстановить их будет невозможно.
Итого тридцать, как раз доплата, приготовленная на квартиру… Его заклинило, никак не мог решиться.
И совсем забыл, конечно, о сроках, и даже не ходил в магазин, студенты как-то сами управлялись, и месяц прошел... И на тридцать вторую ночь в пустом нежилом помещении, под которым располагалась его компьютерная скупка-продажа, прорвало отопление. Ноут-буки плавали в грязной воде, техник-смотритель стоял на том, что договор аренды вообще недействителен, потому что неправильно оформлен давно уволенным начальником деза, студенты вытаскивали во двор вроде бы не очень пострадавший товар, но на первом морозе процессоры и принтеры схватывало ледком… Тут, как следует по сюжету триллера, подъехал «ленд-крузер», опустилось темное переднее стекло, и он услышал произнесенные знакомым голосом слова: «Ну, оно тебе надо было? Сказал же тебе, как другу сказал…»
Пластмассовую рухлядь, оставшуюся от товара, удалось сбыть за гроши.
Заплатил он всем и все.
Дело закрыли.
«Не пиши, – сказал он, уже успокоившись и закуривая, глядя в сторону. – Не пиши ничего, толку не будет, еще и самого засудят за клевету. Это стена.»
Я все же написал вот – может, без фамилий не засудят…
Стена.
Александр Кабаков, Издательский дом "Коммерсантъ"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
