Вслед за победным маршем по отечественным экранам «Девятой роты» Федора Бондарчука вышел в прокат «Солдатский декамерон» Андрея Прошкина.
Одна война сменить другую спешит…Фильм младшего Бондарчука – эхо Афганистана. Фильм младшего Прошкина – напоминание о Чечне. Фильм младшего Германа «Последний поезд», снятый два года назад и почти не замеченный публикой, – припоминание Великой Отечественной.
Дети больших режиссеров, которые уже давно не дети, «рисуют» войну. С чего бы это? К чему бы это?
…Уже сегодня понятно, марш-бросок ребят из «Солдатского декамерона» окажется не столь триумфальным в смысле зрительского успеха и политического резонанса, каким он оказался у «Девятой роты», но дело не в этом.
Дело, как всегда, в тренде.
…Едва рассыпалась в прах советская идеологическая надстройка, российский кинематограф мгновенно демобилизовался, комиссовался, а экран – демилитаризировался. Почти полтора десятка лет мастера отечественного кино не снимали фильмы про войну. Причин на это было несколько. Первая та, что исчез госзаказ на ее отражение. Вторая - зритель конца 80-х чувствовал себя перекормленным военно-полевым бытом, военно-полевой любовью и военно-полевыми подвигами. Третья причина состояла в такой прозаической вещи, как цена производства фильма с боевой техникой, с массовками, занятыми в батальных сценах. Она была непосильной для скудных бюджетов отечественных фильмов.
Была и четвертая причина. Может быть, самая сущностная: в обществе, идеологически разоружившимся, господствующими оказались пацифистские настроения. Россия в тот момент браталась со всем миром – и в первую очередь, со Штатами и Западной Европой, недавними противниками в Холодной войне. В этих обстоятельствах Армия как институт представлялась аппендиксом, к тому же нагноившимся, грозящим обществу перитонитом. Удалить невозможно, мириться с ним – опасно для жизни. Это трагическая сторона дела. Но довольно быстро обнаружилась и его комическая подноготная.
Армия как институт стала своего рода анекдотом, средоточием повседневного житейского абсурда. Вооруженная мощь страны была подвергнута веселой конверсии сначала в комедиях Александра Рогожкина «Особенности национальной охоты» и «Особенности национальной рыбалки», затем в «ДМБ» I и II, в сериалах «Солдаты» I, II, III.
Следы такого же отношения к армии видны и в «Солдатском декамероне». В нем хватает фарсовых ситуаций, которые, впрочем, не замедлили в финале отозваться трагической нотой: почти сгнившая на корню российская армия в 94-м году, когда труба позвала в Чечню, слегка оживает, встряхивается, подтягивается, делает равнение направо, повзводно грузится на машины и отправляется в пекло Грозного. У солдат и офицеров, отправляющихся на войну, большинству из которых предстоит вернуться в качестве «груза-200», в последней сцене приподнятое настроение. Возможно, по той неосознанной причине, что вот и наступил конец бессмыслице абстрактного служения неизвестно чему, непонятно во имя чего, а впереди что-то вроде конкретного дела, реальной цели, название которой – «наведение конституционного порядка в Чечне».
Вместе с переменами в настроении общества к концу 90-х и под их непосредственным давлением тема победоносной войны 41-го – 45-го г.г. возвращается на наши экраны.
Общество снова себя почувствовало на осадном положении, из коего, как правило, произрастает оборонное сознание. Оттуда же исходят имперские амбиции, реваншистские побуждения… Из него же проистекают чаяния и надежды на патриотическое воспитание юношей, вступающих в самостоятельную жизнь.
В «Звезде» и в «Августе 44-го» Великая Отечественная – война-приключение.
«Последний поезд» остужает возродившиеся было героико-романтические представления о славной военно-полевой действительности. Такой войны у нас еще не было на экране. По ощущению, по настроению. Такой усталой, продрогшей, простуженной, безнадежно больной войны. Ее не было и в фильмах Алексея Германа-старшего. В его фильмах были и фронт, и тыл. И ясное понимание, где свои, где чужие. И было отчетливое видение границы между жизнью и смертью. И переход ее осознавался и переживался как катаклизм.
В "Последнем поезде" война - это не просто нечто абсурдное, но космос, где нет верха и низа, где все ценности относительны: жизнь ли отдельного человека или целой цивилизации. И совсем другой вид открывается на трагическую участь последнего пассажира с последнего поезда, следующего на войну. Каково человеку, который по природе (так он устроен) обязан сознавать себя субъектом исторических процессов, а чувствует себя объектом (лежачим камнем), затерявшимся в неодушевленной космической бездне.
Собственно, так Великую Отечественную войну можно было снять и прочувствовать только после Чечни, которая сидит занозой в нашем массовом подсознании.
И так, как снял войну Федор Бондарчук в «Девятой роте», тоже можно было снять уже после двух чеченских кампаний.
«Девятая рота» - фильм, хорошо, крепко сделанный, художественный масштаб которого, однако, сильно преувеличен. Но это бы ладно. Хуже, что он неверно, на мой взгляд, интерпретируется. Картина требует подробного и тщательного анализа, но кое- что понятно и в самом первом приближении. Если говорить о материале, о ситуациях, коллизиях и прочих реалиях, проступивших на экране, то тут вопросов нет – все предельно убедительно. Как убедительны большей частью актеры. Как достоверна операторская работа. Как добросовестна режиссура.
Отдельные «но» образуют дыры в тех восторгах, что адресованы картине. Одно из них: характеры героев лишены сколько-нибудь глубокой психологической проработки. Оттого они индивидуально почти неразличимы. Другое – слишком много на экране мужской истерики. Еще одно «но» – мотивы, по коим герои поехали в пекло. Мотивы тоже – близнецы-братья: все герои так или иначе хотят себя испытать, хлебнуть лиха, почувствовать себя мужчинами.
Посему невольно берешь под сомнение патриотический смысл их подвига. А разговоры на эту тему, которые часто приходится слышать в интервью создателей фильма и которые приходится читать в рецензиях о фильме, мною лично воспринимаются как эффектная идеологическая крыша. Так организуется легенда для нелегала.
По мне, ларчик феноменального успеха картины открывается следующим образом.
В самом фильме и в тех преданиях о том, как он героически снимался, много от реалити-шоу типа «Последний герой».
«Девятая рота» - это, в сущности, «Шоу выживания». Люди из толпы, участвуя в них, надеются сорвать хороший денежный куш, ну и плюс паблисити, плюс острые ощущения. А вот звезды срываются на «необитаемый остров» или устремляются в «Сердце Африки» от слишком хорошей жизни. Обожравшись пирожных и икры, хочется пожевать черную корку с сырой крупой…
Хочется чего-нибудь сермяжно-кирзового. Уставшим от правильной цивилизованной буржуазности хочется стихии и непредсказуемости. Уставшим от самих себя хочется побыть зулусом, Тарзаном, Робинзоном… Или, на худой конец, - условным афганцем. А уставшим от тусовок, гламура и глянца клипмейкерам захотелось настоящей крупномасштабной блок-бастерной работы.
Так получилась «9-я рота», массовый успех которой, на мой взгляд, объясняется тем, что нынешнее молодое поколение, находящееся уже несколько лет в состоянии духовной и душевной невесомости, тоже устало. И когда на свет божий вынырнула картина, что дала шанс племени молодому незнакомому сопережить «последним героям», оказавшимся в условиях смертельного экстрима, балансирующим на краю пропасти, заглядывающим в ее бездну и т.д., то оно жадно прильнуло к широкоформатному экрану, чтобы хоть так, на эмоциональном уровне, компенсировать бессмыслицу и собственной повседневности.
…Вообще-то, в художественных фильмах войны – и те, что быльем поросли, и те, что свежи в памяти, - как правило, не предмет и не тема, а оптическое приспособление, посредством которого автор проникает в свое и своих современников подсознание.
Может быть, Федор Бондарчук и хотел всего лишь воздать должное, воздвигнуть памятник тем, кто положил жизни в очередной раз на Безымянной высоте, но получилось нечто иное: он поставил диагноз себе и времени, в котором живет.
Кино его скорее антибуржуазно (что для буржуазного художника – норма), нежели патриотично.
Похоже, мы оказались незаметно для себя в ситуации, когда индивид вынужден отстаивать свое достоинство не столько в борьбе с властью, сколько в противостоянии разлитой вокруг буржуазности. Что тоже – естественно.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
