Андрей Низамутдинов, «РИА Новости».
"Лицом к лицу лица не увидать,
Большое видится на расстояньи".
С классиком, как говорится, не поспоришь. Трудно возражать и авторитетам, отстраненно взирающим на происходящие события из своего далека и имеющим время остановиться, подумать, проанализировать, тогда как ты, находясь в гуще этих самых событий, только и делаешь, что пытаешься объять необъятное, но все равно постоянно куда-то опаздываешь, что-то упускаешь, до чего-то просто руки не доходят.
Трудно возражать, но все же попробую.
"Исламская революция" - звучит как чарующая музыка, возбуждает, будоражит кровь. Пугает. Революция, да еще исламская, и где - во Франции?! Вот ужас-то, просто оторопь берет!
"Восстание иммигрантов", "мятеж в предместьях" - тоже красиво, тоже пугает и завораживает. Вот только у всякой революции есть лозунги, а кто-нибудь слышал от нынешних "революционеров" хоть один осмысленный лозунг, кроме, разве что, сопровождаемых нецензурной бранью требований об отставке министра внутренних дел да столь же непечатных выкриков в адрес пытающихся наводить порядок полицейских и заливающих пылающие автомобили пожарных?
Да и у восстания, пусть даже стихийного, рано или поздно появляется организующий центр, но во Франции такого центра что-то не видно, о чем говорят и власти, и сами участники беспорядков.
Выходит, не революция и не восстание, во всяком случае, пока.
Скорее уж - "бессмысленный и беспощадный" бунт пригородных гаврошей, отбившихся от родительских рук, ведомых стайным инстинктом, отведавших безнаказанности. Буза малолетних дикарей, лишенных возрастных тормозов и успевших вкусить удовольствия от того, что оказались в центре всеобщего внимания. Отчасти даже игра, соревнование, стремление покрасоваться друг перед другом: а вот мы так, а кто круче?!
Случись рядом специалист, вероятно, добавил бы что-нибудь про "неосознанный социально-возрастной протест, свойственный индивидуумам, находящимся в пубертатном периоде".
Никакого религиозного фанатизма, вообще сколько-нибудь осознанных идей за их действиями нет. В душе - обычная подростковая агрессивность, много зависти и еще больше ухарства, а в голове - ветер. Мысли о том, что горит автомобиль твоего соседа, работяги и нормального дядьки, полыхает огнем твоя собственная школа, корежится в огне здание детского сада, куда ходит твой младший братишка, в эту голову попросту не приходят.
Молодая жительница одного из парижских предместий, сама не участвующая в беспорядках ("девушке не пристало"), но поддерживающая их "всей душой", ничуть не стесняясь замечает: "Это же только вещи, это не страшно, есть же страховка. Нельзя только переходить границу физической агрессии".
А по-моему это как раз страшно. Уж точно страшнее, чем "исламская революция". Китайские хунвэйбины, массовые убийства в Камбодже при "красных кхмерах", даже не расстрелы, а просто - мотыгой по голове и в канаву, палестинская интифада - повсюду главное действующее лицо молодежь и подростки. Но история, как обычно, ничему не учит. Жаль.
На мой взгляд, первоочередной фактор нынешнего французского кризиса - вполне общечеловеческий, а уж затем - социальный и в последнюю очередь - этнический, причем без всякой религиозной подкладки.
Главу французского МВД Никола Саркози нещадно критикуют за то, что он называет погромщиков "негодяями" и "подонками". В ответ "Сарко", как его нередко называют не только в народе, но и в прессе, нимало не смущаясь, повторяет все те же слова (для русского перевода возможны варианты "шпана", "шваль", "отбросы" - список эпитетов богатый).
Рискну и я повторить тезис о малолетних дикарях, в котором, по-моему, нет ничего обидного. В самом деле, сначала каждый из нас в материнской утробе развивается от головастика до человечка, а потом, появившись на свет, проходит путь от бессловесного, ничего не понимающего и не умеющего дикаря до более или менее образованного и цивилизованного члена человеческого общества.
Некоторые не проходят, так и остаются дикарями, становятся теми самыми уродами, без которых, согласно пословице, не обходится семья. По счастью, их процент обычно невелик, но иногда по тем или иным причинам число дикарей возрастает, они сбиваются в стаи, и начинает происходить то, что сейчас имеет место быть во Франции. А в принципе, происходило и происходит всегда и везде, потому что французская ситуация отнюдь не уникальна.
"Они торчали на перекрестках, толпились под фонарями, угловатые, прокуренные, оставляя на тротуарах россыпи плевков, окурков и бумажек от конфет. Нервные и нарочито меланхоличные. Жаждущие, поминутно озирающиеся, сутуловатые. Они ужасно не хотели походить на остальной мир и в то же время старательно подражали друг другу и двум-трем популярным киногероям. Их было не так уж и много, но они бросались в глаза, и мне все время казалось, что каждый город и весь мир заполнены ими. Я сам простаивал когда-то вечера с компанией приятелей, пока не нашлись умелые люди, которые увели нас с улицы, и потом много-много раз видел такие же компании во всех городах земного шара, где умелых людей не хватало. Но я так никогда и не смог понять до конца, какая сила отрывает, отвращает, уводит этих ребят от хороших книг, которых так много, от спортивных залов, которых предостаточно, ... от обыкновенных телевизоров, наконец, и гонит на вечерние улицы с сигаретой в зубах и транзистором в ухе - стоять, сплевывать (подальше), гоготать (попротивнее) и ничего не делать". Братья Стругацкие - "Хищные вещи века", 1964 год.
Прошу прощения за длинную цитату, просто я могу подписаться в ней под каждым словом. И что, скажите мне, изменилось 40 лет спустя, если не считать мелких и ничего не значащих деталей наподобие MP3-плеера вместо транзистора и бумажек не от конфет, а от жевательной резинки?
Помню, во времена моего детства был такой плакат: "Спички в руках ребенка - опасная игрушка". Я рос во времена, когда телевизор и особенно телефон были далеко не в каждой квартире, а нынешние подростки свободно разбираются в компьютерах и не расстаются с "мобилами" (во Франции их зовут "портаблями"), но спички по-прежнему остаются опасной игрушкой.
Микрорайон моего детства по все параметрам, кроме разве что месторасположения (примерно на полпути между Таганкой и МКАД), подходил под определение "рабочая окраина". Несколько промышленных предприятий, одна школа, одна поликлиника, убогие магазинчики, никаких, упаси Боже, кафе и ресторанов, даже, по-моему, ни одной общественной столовой. Спортзал - только в школе для уроков физкультуры, зимой несколько лет заливали на пустыре каток, но потом как-то забросили. Разумеется, ни театра, ни кинотеатра, только крохотный заводской клуб, где нерегулярно показывали кино (потом и клуб закрыли). Государству было не до нашего оздоровления и "окультуривания" - сперва "догнать и перегнать", затем понадобилось строить социализм и поддерживать национально-освободительные движения по всему миру - кубинцам, вьетнамцам, арабам, неграм (прошу прощения за вырвавшееся слово, но в те времена оно считалось совершенно нормальным, а про политкорректность мы и слыхом не слыхивали). Правда, были пионерлагеря, на худой конец - летний лагерь при школе. Ну и потом, всегда можно было дойти до электрички, четверть часа - Курский вокзал, настоящая Москва! Правда, надо еще иметь желание вырваться.
Вырвались. Хотя росли поначалу сущими дикарями, ничего не знающими, ничего не умеющими и, главное, ни к чему особо не стремящимися, потому как к чему там было стремиться, в этом кольце заводов и железных дорог? Лазали по сараям, подвалам и чердакам, прыгали с вагонов, отирались по подъездам, завывая что-то полублатное под гитару и ругаясь с недовольными жильцами, сбивались в стаю и дрались с такой же стаей из соседнего микрорайона. И все же вырвались, выровнялись, вышли в люди - спасибо семье и школе (это я без всякой иронии). Не все, конечно. Иные - сели, спились, выпали из нормальной жизни.
Нынешние парижские предместья мало чем отличаются от рабочей окраины моего детства и уж точно не отличаются от нынешних Выхина или Марьина. Ну, машины, конечно, кругом, спортивных сооружений побольше, кинотеатров, разных баров-ресторанов-дискотек, а так - те же самые многоэтажки и те же самые проблемы. И решение у этих проблем одно - воспитание и просвещение, семья и школа. Ничего иного человечество, кажется, пока не придумало.
Впрочем, разница все-таки есть. И пролегает она там, где человеческий и социальный фактор соединяются с этническим. Во времена моего счастливого детства мы ни о каких этнических факторах и не подозревали. Во Франции в ту самую пору начала складываться иная ситуация, когда власти, столкнувшись с проблемой восполнения рабочей силы, прежде всего неквалифицированной, решили широко распахнуть двери для иммигрантов. О социально-культурных последствиях такого решения не задумались, а зря.
Сегодня о провале французской иммиграционной модели не говорит только ленивый, а по-моему, провал совсем в ином - в модели "государства-матери", которую на протяжении десятилетий рьяно отстаивают во Франции как левые, так и правые. Робкие шажки либералов, пытающихся чего-нибудь там приватизировать, всякий раз натыкаются на решительный и массовый протест: руки прочь от социальных гарантий и всеобъемлющей государственной поддержки, к которой французы привыкли даже больше, чем мы во времена нашего "развитого социализма".
И вот теперь именно эта модель рушится, потому что суммарный внутренний госдолг достиг астрономических размеров, "мамочка" больше не в состоянии, как прежде, кормить и обогревать своих "детишек", а они так к этому привыкли. В России пережили нечто подобное на рубеже 1990-х, не дай Бог французам повторения нашего опыта.
Что же до миграционной модели, то ее, на мой взгляд, попросту не было. Ну в самом деле, не считать же моделью повторяемый со времен Великой французской революции лозунг о равенстве и братстве. Он хорош, кто спорит, но модель предполагает конкретные решения, а не одни лишь призывы к политкорректности.
Так вот и получилось, что французы, столкнувшись с наплывом выходцев из стран Северной и Черной Африки, людей с совершенно иной культурой, менталитетом, просто бытовыми привычками, предпочли политкорректно удалиться на заранее не подготовленные позиции. Хотя могли бы, наверное, с самого начала поставить на своем, объяснить, взять под свое покровительство, заняться воспитанием, но не стали, потому что привыкли, что как раз этим занимается государство в лице специально обученных людей, получающих за это зарплату. Вот и удалились (во всех смыслах) из предместий, где обосновались иммигранты, да еще и воздвигли невидимые (потому что политкорректность!), но прочные барьеры на пути к престижному образованию и работе. В политике, крупном бизнесе, на высоких государственных должностях, в науке вчерашних иммигрантов - единицы.
Государство, правда, некоторое время честно старалось интегрировать приезжающих в общество (обязательные курсы изучения французского языка, помощь с жильем, профессиональной подготовкой, поисками работы), но постепенно стало сдавать позиции. Сначала принялись ликвидировать помощь различным ассоциациям и организациям, действовавшим в предместьях и зачастую выполнявшим именно воспитательно-просветительские функции, потом стали экономить на жилищных программах. Не так давно дело дошло до ликвидации так называемой "местной полиции", а попросту говоря - института участковых, каждый из которых знал жителей своего квартала как облупленных. Сейчас, во время беспорядков, эти участковые ох как пригодились бы, да где ж их теперь взять?
Разумеется, процесс интеграции подразумевает встречное движение. Как интегрировать тех, кто этого не может, а порой и не желает? Жительницы парижского предместья со страниц газеты "Либерасьон" упрекают правительство Доминика де Вильпена в том, что оно "не делает то, что надо, и не желает признавать свои ошибки". Одна из них возмущается программой местной школы: "Да здесь один алфавит. Детей учат только читать и писать, и все". Другая подхватывает: "В других школах английский учат, и вообще все. А здесь только самый минимум. У моей племянницы в классе 26 человек, из них 23 не говорят по-французски".
Я не француз, но мне хочется завыть: Родная, да чему же их можно научить, если они языка не знают? И куда ты сама-то смотришь, да еще власти упрекаешь? Или прикажешь теперь во Франции арабские школы открывать?
К слову о семье и школе. Откуда в предместьях столько гаврошей с арабскими и африканскими именами? Да ясно же: хотя многоженство во Франции никто не разрешал, но власти почему-то закрывают глаза на то, что приехавшие мусульмане обзаводятся двумя-тремя, а то и четырьмя женами, у каждой по несколько детей. Содержать такое семейство, навести в нем порядок, уследить за всеми его глава не в состоянии. В школе у этих детей проблемы, а проблемы никто не любит, даже дети, потому бросают школу и уходят на улицу. Она пригреет, приголубит, а заодно такому научит, что мало никому не покажется.
Может французам правда признать существование нацменьшинств и начать открывать школы с преподаванием на арабском, а заодно уж тогда на бретонском, корсиканском, эльзасском и прочих непризнанных, но все еще существующих языках? Не стал бы рисковать. В отличие от огромной России с ее "семьей народов", Франция всегда была монокультурной и моноэтнической. Шока резких перемен может и не выдержать.
Лучше уж по-прежнему отстаивать равенство (шансов) и братство (людей и народов). Но только без всякой политкорректности! Если иммигранту закрывают доступ к образованию - это плохо, но если он нарушает общепринятые нормы, а его нельзя ругать и наказывать, потому что он бедный иммигрант - это так же плохо. Нет, коли уж все, несмотря на цвет кожи и происхождение, французы (россияне, американцы, подданные какой-нибудь короны), то, стало быть, у всех одинаковые права, но и одинаковые обязанности. И закон на всех один, общий, и отвечать за его выполнение (или невыполнение) все должны одинаково, без скидок на происхождение, религиозные убеждения, стесненные материальные обстоятельства и т.д. и т.п. Вот тогда об "исламской революции" можно будет смело забыть. Правда, завтра вашим соседом может оказаться чернокожий, а в правительстве будет заседать китаец, ну так и что с того? Был бы человек хороший.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
