Политический обозреватель РИА Новости Юрий Филиппов
Станут ли волнения во Франции уроком для России? И могут ли они вообще быть для кого-то уроком? По горячим следам французских пожаров сразу несколько статусных российских политиков и множество журналистов поспешили провести параллели между ночными буйствами смуглокожих подростков во французских пригородах и ситуацией в российских мегаполисах, где доля иностранных мигрантов из мусульманских регионов достигает десяти процентов населения и даже превышает этот показатель.
Между тем, при всех соблазнах проводить захватывающие параллели, ситуация в России, которая столкнулась с неконтролируемым наплывом мигрантов в 90-х годах прошлого века и до сих пор не вполне освоилась с ее последствиями, качественно отличается от происходящего во Франции и других странах Европейского Союза.
Если французы пожинают сегодня плоды неудачной иммиграционной политики, проводившейся властями на протяжении десятилетий, то россияне пока, если можно так выразиться, сеют семена, а поэтому имеют возможность учиться на своих и чужих ошибках.
Во французских пригородах бушуют дети иммиграционной волны из Северной Африки, накрывшей Францию в 60-х – 80-х годах прошлого века, после того как страна приняла решение уйти из Алжира. Их отцам просто не приходило в голову участвовать, например, в прокатившихся по городам Европы и США в 60-х годах студенческих волнениях, тогдашних европейских аналогах «оранжевых» революций (кстати говоря, неудачных). Арабские и африканские иммигранты стремились попасть в Европу, демонстрирующую приличные темпы экономического роста, для того чтобы работать и зарабатывать там хорошие по их понятиям деньги. Они не могли рассчитывать на пособие по безработице, потому что в 60-х годах на бурно растущем Западе вынужденной безработицы почти не было, а потому не было и развитого социального законодательства, предоставляющего безработным теоретическую возможность днем потихоньку тратить свое пособие, а ночью восстанавливать справедливость, поджигая чужие авто.
В сегодняшней России ситуация почти такая же. Хотя среди иммигрантов есть и закоренелые преступники, и просто хулиганы, основная их масса стремится в нашу страну вовсе не для того чтобы подрывать здесь стабильность и уж тем более не в поисках социальной справедливости, которую надо восстанавливать с помощью «коктейля Молотова». Они едут сюда за деньгами – даже самый тяжелый физический труд позволяет узбеку или таджику собрать средства, благодаря которым он сможет весьма достойно содержать семью у себя на родине. Москва и Санкт-Петербург – одни из самых дорогих городов в Европе, но если зарабатывать здесь, а тратить в полунищих селах и аулах Средней Азии и Закавказья, то вполне можно почувствовать себя восточным шейхом. Недавно по российскому телевидению показали дом, который строит в пригороде Баку средней руки московский рыночный торговец Гаджи – у него внутренний дворик занимает около 600 квадратных метров, столько, сколько обычному москвичу государство выделяет под дачу с садом и огородом.
Поэтому российские страхи по поводу того, что нелегальные мигранты, приехавшие в Россию, навсегда здесь останутся, а потом начнут качать права на улицах, совершенно безосновательны, по крайней мере, в ближайшие годы. Оставаться в России, укореняться в ней просто невыгодно – жизнь здесь слишком дорога, зато дома с российскими деньгами есть все шансы выбиться в люди или, по крайней мере, обеспечить будущее своим детям.
У сегодняшней России есть и другое важное отличие от Франции. Все эти бульвары Маркса и улицы Ленина, на которых горят машины тамошних бедолаг – наследие французской социалистической традиции, государства всеобщего благосостояния, в которое пытались интегрироваться и по-своему интегрировались выходцы из Северной Африки. Нынешнее же российское государство уходит от социализма с космической скоростью. Монетизация натуральных льгот, последовательная ставка на конкурентоспособность и рыночные механизмы распределения даже самым безнадежным тугодумам дает понять, что число социальных иждивенцев в России очень скоро будет минимизировано. Нам бы своим безработным помочь, не то, что еще и пришлых держать на плаву. Плюс к этому жесткое иммиграционное законодательство, трудности с получением российского гражданства – оказывается, государство уже давно проводит политику, при которой новый иммиграционный рабочий класс остается для России внешним и не имеет питательной почвы для взращивания здесь каких-либо амбиций – социальных, политических или просто улично-пожарных.
Возражения против иммиграции в Россию хорошо известны. Главное – иммигранты получают рабочие места, которые должны занимать россияне. Председатель Совета Федерации Сергей Миронов недавно заявил: «нужно создать такие условия в государстве, чтобы наши женщины рожали намного больше, и не было такой проблемы – где взять дополнительные рабочие руки».
Однако очень большой вопрос заключается в том, хотят ли российские женщины, как, кстати, и их французские, немецкие и многие другие европейские сверстницы, рожать больше людей с рабочими руками? Складывается устойчивое впечатление, и демографическая статистика это подтверждает, что наши женщины скорее готовы отдать предпочтение рождению вовсе не рабочих, а экономистов, юристов и журналистов, бизнесменов и менеджеров, нефтяников и газовиков, клерков, государственных чиновников и сотрудников спецслужб. Причем в этом нет ничего плохого, или, по меньшей мере, удивительного.
Россия, как и Франция, и вообще весь западный мир, движется к постиндустриальному этапу своего развития, а фигура рабочего в условиях постиндустриализма – в лучшем случае второстепенная и уж совершенно точно – непривлекательная. Во всем мире звездный час рабочих прошел – и в экономическом смысле, и в политическом. Современные «цветные» революции, победившие недавно в ряде стран СНГ, и поддержанные Западом как проявление массового демократического порыва, просто не могли иметь рабочих среди своих активных участников. На Украине, например, консервативный рабочий Донбасс, поддержавший на президентских выборах Виктора Януковича, по всем статьям проиграл напору интеллигентского Киева, заключившего союз со свободными предпринимателями западных областей.
Россия прошла этап индустриализации, востребовавший огромные массы рабочих и заставивший с ними считаться, при социализме – с его мощными социальными гарантиями и уравнительным распределением, возведенным в ранг государственной политики. Социализм плюс мощный репрессивный аппарат государства и такая же мощная идеология обеспечили относительно бесконфликтное развитие страны на протяжении большей части 20-го века. В постиндустриальный же период, который не требует так много рабочих рук, Россия вступает при капитализме, а он никогда не предоставит рабочим (даже отечественным) прежних социальных гарантий.
Российские экономисты давно подсчитали, что если бы отечественные предприниматели положили своим рабочим западноевропейские оклады, да еще и стали бы оплачивать им полновесный социальный пакет, то большинство из них мигом бы разорилось. Не случайно Запад уже перенес свои основные производства, требующие значительного участия рабочей силы, в Азиатско-Тихоокеанский регион, туда, где есть много дешевой рабочей силы. Россия же, стремящаяся быть конкурентоспособной, нацеленная, как и все, на экономический рост с минимальными издержками, импортирует дешевую рабочую силу из Закавказья и Центральной Азии.
Пока этот процесс выгоден всем участвующим в нем сторонам. До французских событий у нас еще есть запас в несколько десятилетий, а поэтому имеются все шансы не повторить французских ошибок.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
