60 лет назад, 20 ноября 1945 года, в немецком городе Нюрнберге начался судебный процесс над группой главных нацистских военных преступников. Он получил статус Международного военного трибунала, где впервые в истории судили не только конкретных лиц, совершивших чудовищные преступления, но и преступные учреждения и организации, созданные ими, человеконенавистнические «теории» и «идеи», распространенные ими с целью осуществления своих преступлений против мира и человечности. 12 преступников из 24-х были приговорены к смертной казни через повешение, оправданы трое, остальные к различным тюремным срокам.
Непосредственное участие в Нюрнбергском трибунале принимал советник Генерального директора РАМИ «РИА НОВОСТИ», ветеран Великой Отечественной войны Энвер МАМЕДОВ. Об историческом процессе над фашистскими преступниками он рассказал нашему военному обозревателю Виктору Литовкину.
- Энвер Назимович, Нюрнбергский трибунал называют иногда еще и «Судом народов». Возникает естественный вопрос: как вы попали на этот процесс? Чем там занимались?
- Участие в процессе было для меня совершенно неожиданным. Я служил пресс-атташе советского посольства в Италии. До этого в 1941-1942 годах находился в действующей армии. Но командование вдруг решило направить меня в распоряжение Наркомата иностранных дел. Меня вызвали в Москву и объяснили, что я должен перейти в ведомство, ведающее внешней политикой. Я возражал, а потом, когда я уже был зачислен в работники Наркоминдела, написал рапорт своему начальству с протестом на это назначение, но он остался без ответа. Тогда я написал рапорт на имя Верховного главнокомандующего, где утверждал, что не стоит меня, офицера, не имеющего никакой дипломатической подготовки, направлять в распоряжение тех, кто занимается отношениями с другими государствами.
Результат оказался неблагоприятным: меня вызвал один из руководителей тогдашнего наркомата обороны и с применением массы крепких слов объяснил, что мне оказана великая честь. Что сейчас, когда на учете каждый офицер, буквально каждый – а это был сорок третий год, - то, что меня направляют в распоряжение Наркоминдела – большое доверие не только ко мне, но и к армии. И если я буду артачиться, то закончу тем, что попаду не в войска, а, как он «мягко» выразился, на лесоповал. Этот аргумент окончательно сломил мое сопротивление, и я подумал, что придется очень сильно постараться, чтобы оправдать эту «большую ответственность».
- Извините, что перебиваю. Но где вы служили до этого в армии? Какую должность занимали в самой армии? Почему не хотели уходить?
- В эти дни я находился на краткосрочных курсах подготовки командиров пулеметных рот. До того тоже командовал ротой, но у руководства армии возникла бредовая идея поставить на линии огня пулеметные роты, чтобы они косили наступающего противника. Но, как только на передовом рубеже появлялись такие роты, по ним открывала сосредоточенный огонь вся артиллерия противника, и от роты ничего не оставалось… Потом от этой идеи отказались. А последняя моя должность в армии была, как написано в аттестации, «достоин командовать пулеметной ротой». Мое воинское звание - старший лейтенант.
- Но почему из всех командиров рот, в том числе и пулеметных, для работы в Наркоминделе выбрали именно вас?
- Почему именно меня? Видимо, не только потому, что я закончил курсы военных переводчиков Разведуправления Генштаба, где учили не только языкам, но и страноведению. Правда, большинство выпускников шли служить помощниками начальника штаба полка по разведке ПНШ-2, а часть уходила в другие ведомства. Видимо, в разведку, контрразведку…
На разведкурсах была очень напряженная программа. И если на курсах командиров рот, в основном, была только боевая подготовка – практически одни стрельбы, то в ГРУ с нами занимались очень хорошие страноведы. Нам давали достаточно глубокие знания по многим предметам. И, конечно, сказались мои знания французского, немецкого и итальянского языков. К тому же у меня были кое-какие познания в области английского. В разведке меня специализировали по англосаксам, для работы с представителями Соединенных Штатов и Англии.
Французский, итальянский и немецкий я изучил в детстве. Моя бабушка, у которой я жил в детские годы в Воронеже (мама была Иванова Ольга Алексеевна, а бабушка – Сухотина, дальняя родственница жены Льва Толстого), начала меня учить французскому и итальянскому. А так как семья наша была дворянской, то у меня была бонна - немка, и немецкий я осваивал с нею. И знание языков, конечно же, сыграло свою роль. А английский я выучил в армии. Причем за очень короткий срок.
И вот в двадцать лет от роду я оказался в Наркомате иностранных дел. Мне там почему-то сразу поручили работать над проблемами послевоенного устройства мира. Сегодня это трудно представить: разгар войны, сорок третий год, а наркомат обсуждает, как организовывать и проводить мирные конференции! Но с другой стороны, ничего странного, если понимать, что оптимизма и уверенности в победе у нас никогда не убывало.
В Италии я занимался связями с политическими партиями, их там было множество после свержения Муссолини, и прессой. Нас было там всего три дипломата, посол Костылев, первый секретарь Горшков и я – пресс-секретарь. Кроме того, мне было поручено помогать возвращению на родину советских военнопленных, которые, несмотря на все сложности, бежали из немецких концлагерей, пробирались на север Италии, где участвовали в борьбе против гитлеровцев, даже организовывали партизанские отряды.
И тут меня вызвали из посольства в Москву и заявили, что я должен поехать в Нюрнберг в качестве переводчика. Сказали, что официального представителя нашего наркомата на Нюрнбергском международном процессе не будет, и мы вместе с Олегом Трояновским, нашим дипломатом из Лондона, стали номинально переводчиками. Правда, к нам чаще обращались за советами по вопросам, относящимся к сфере внешней политики. Причем Трояновский работал с судьей И. Никитченко, а я был представлен главному обвинителю на процессе от Советского Союза Р. Руденко, в то время прокурору Украины.
Наше с Олегом Трояновским особое положение накладывало на нас и особую ответственность. Не забывайте, что в начале процесса в ноябре сорок пятого мне было всего 22 года. Но время было военное, и никто не обращал внимания на возраст, спрашивали с нас, как и положено, словно с взрослых, умудренных жизнью людей.
- Процесс, как известно, начался 20 ноября 1945 года и закончился 1 октября 1946-го. Почти год вы были, что называется, лицом к лицу с самыми главными нацистскими преступниками. Чем они вам запомнились? Что это были за люди? Какие впечатления сложились у вас о них?
- Это была верхушка гитлеровской Германии, люди, которые несли прямую ответственность не только за агрессию, но и за другие многочисленные преступные действия, включая геноцид, преступления, направленные на истребление целых народов, за действия, которые противоречили всем международным нормам ведения войны, за злодеяния в отношении тех стран, которые оккупировали нацисты… А главным местом, где творили свои злодеяния гитлеровские фашисты, был, конечно, Советский Союз, наша страна.
Население наших территорий истреблялось, материальные ценности были разграблены или уничтожены, если их не могли вывезти в Германию…
- Говорят, что на процессе впервые появились серьезные противоречия между нашими представителями и представителями западных стран, которые не хотели учитывать всех злодеяний, совершенных нацистами на нашей земле, что это стало одним из элементов раскола, который потом произошел между участниками антигитлеровской коалиции?
- Не надо забывать, что процесс начался всего спустя полгода после капитуляции гитлеровской Германии. К этому времени действительно проявились отдельные трещинки и разногласия между участниками антигитлеровской коалиции. Представителей обвинения и судей было четверо – от СССР, США, Великобритании и Франции. Но фактически гитлеровских преступников судили представители всех тех стран, что стали жертвами нацистских злодеяний. Вызывались свидетели от пострадавших стран и от их населения. И это был единый фронт. Поэтому в ходе процесса никаких серьезных разногласий между нами не было. Они, скорее всего, выявились к концу процесса.
А если вспоминать про тех, кто сидел на скамье подсудимых? Представьте, там находился тот, кто по праву называл себя «человеком номер два в гитлеровской Германии». Это главнокомандующий воздушными силами Рейха маршал Геринг. Он же участник страшных по своим последствиям не только для военного, но и для мирного населения налетов на территорию Советского Союза, на оккупированные страны Западной Европы во время «победоносного шествия» гитлеровских орд по территории Бельгии, Франции, Нидерландов…
И хотя не он, а министр вооружений Шпеер нес ответственность за создание «летающих бомб ФАУ», которыми гитлеровцы обстреливали английские города, Геринг был виноват и в этом преступлении, как и в десятках и в сотнях других. Он нес за них ответственность как человек, который принимал участие во всех заседаниях гитлеровской верхушки, что проходили в эти годы и где принимались человеконенавистнические решения о тотальном истреблении населения оккупированных территорий на Востоке. А это было одной из главных целей агрессии, развернутой в соответствии с «планом Барбаросса», который был разработал еще в те годы, когда гитлеровская Германия делала вид, что собирается безукоризненно соблюдать все мирные соглашения, заключенные с Советским Союзом.
На скамье подсудимых Геринг выглядел, на мой взгляд, довольно жалко. Это уже не был благодушный, румяный, увешанный орденами толстяк, которого в Германии называли «наш толстый Геринг». В Нюрнберге он был похож на воздушный шар, из которого выпустили часть воздуха. На нем практически висел его некогда тщательно подогнанный по фигуре щегольской френч. Маршал сидел первым в первом ряду, и то ли для того, чтобы отличаться от других, то ли от того, что он чувствовал себя там неуютно, был от пояса до кончиков ног всегда задрапирован американским солдатским одеялом, которое картинно запахивал на себя каждый раз, когда садился на свой стул. И вообще, он пытался рисоваться. Все время позировал. Иногда вскакивал с места, особенно тогда, когда обвинения касались лично его. Что, кстати, было достаточно часто. Постоянно обращал внимание на фотографов и кинооператоров, которых не пускали в зал, но которые снимали заседание через специальные окна за пределами судебного зала.
Рядом с Герингом находился Гесс. Это даже внешне была отвратительная патологическая личность. Высокие скулы, торчащие уши, землистый цвет лица и маленькие, неподвижные, как два черных камешка, глаза. В сорок первом году, до начала агрессии против Советского Союза, он был заместителем Гитлера по национал-социалистической партии. И это говорит о многом. Представители этой партии находились у власти не только в Берлине, но и на местах. Без руководства национал-социалистов не осуществлялся ни один людоедский план правителей гитлеровской Германии.
Гесс в сорок первом - а во время Первой мировой войны он был летчиком-истребителем и выдвинулся благодаря Герингу, который тоже был летчиком во время этой войны и даже считался асом, а потом стал одним из самых приближенных к Гитлеру людей - так вот, в сорок первом году Гесс полетел в Англию. До сих пор нет точных данных о переговорах, которые он там вел. Но в Великобритании он провел четыре года. И именно англичане сыграли большую роль в том, что Гесса – одного из руководителей гитлеровской клики - не повесили, а приговорили к пожизненному заключению.
В те дни, когда я его увидел, он сидел неподвижно, никак не реагировал на попытки Геринга обратиться к нему, разговаривать с ним. А Геринг все время пытался что-то сказать. Мало того, что он вскакивал с места, он еще выбрасывал руку с просьбой дать ему слово. Но председатель трибунала лорд Лоуренс быстро осадил его и поставил на место. Несколькими холодными, острыми, но бьющими в цель фразами.
Гесс никак не реагировал на выходки своего соседа. Более того, он симулировал потерю памяти. А когда он улетел в Англию, чтобы заключить сепаратный мир и дать возможность нацистской Германии не вести войну на два фронта, то Гитлер заявил, что Гесс психически неполноценный человек. Представьте себе, что произошло в результате на процессе. Из лучших психиатров ряда стран была создана целая комиссия, которая проверяла Гесса на предмет выявления у него психических отклонений. Она пришла, я бы сказал, к какому-то половинчатому решению о способности Гесса отвечать за свои преступления. Но, к ужасу его защитников и великих столпов международной психиатрии, после оглашения заключения международной комиссии Гесс совершенно спокойно заявил, что он симулировал потерю памяти и полностью готов отвечать на все вопросы, что он вполне владеет своим умом.
Его заявление было принято трибуналом к сведению, что, кстати, не помешало потом, повторю, при активном участии английской стороны, спасти его от виселицы. Главным аргументом был тот, что Гесс уже длительное время находился в заключении (надо сказать, довольно либеральном) в Англии с сорок первого по сорок пятый год и не мог принимать участия в самых страшных злодеяниях нацистов. Но оставим Гесса.
Рядом с ним сидел небезызвестный Риббентроп, министр иностранных дел в гитлеровском правительстве. Человек, который нес персональную ответственность за целый ряд агрессивных акций, государственных переворотов в интересах фашистской Германии и ее сателлитов. Он вел себя всегда как ближайший друг Гитлера и был, пожалуй, наиболее омерзителен. Все время суетился, вздыхал, подымал глаза к потолку, то есть всячески показывал, что невиновен, что не может понять, как он - дипломат - мог оказаться на одной скамье с такими убийцами, как Кальтенбруннер, который заменил Гиммлера после его самоубийства на посту руководителя Имперской службы безопасности. То есть тот человек, которому подчинялось не только гестапо, но и другие службы, которые были в ведении этого управления.
Риббентропа, как мне потом рассказывали очевидцы, буквально приволокли к месту казни, когда американский сержант накидывал петли на шеи двенадцати осужденным преступникам. Вешал их американский сержант – большой специалист по виселицам.
- Один – всех?
- Да, один всех. Я не помню его фамилию, она не имеет значения. (Вуд. – В.Л.) Он повесил всех двенадцать, но на свободе оставался Борман, который возглавил гитлеровскую партию после полета Гесса в Англию. Его заочно приговорили к повешению, тогда еще никто не знал, что он погиб во время взятия Берлина советскими войсками. И, кроме того, покончил самоубийством до того, как его повесили, Герман Геринг. С ведома американцев ему передали яд. Я думаю, это была своего рода сделка: он выдал ряд ценных государственных секретов американцам, за это они разрешили ему вместо казни принять яд.
- Было много спекуляций по поводу того, что яд ему принесла жена или передали сами американцы.
- Это уже не имеет принципиального значения. Правда, после казни его положили рядом с повешенными, а рядом кусок веревки с петлей на конце, как символ свершившегося правосудия над гитлеровскими убийцами.
Кроме Кальтенбруннера, все остальные выглядели, как обычные тихие добропорядочные буржуа. Военные – командующие гитлеровскими войсками Кейтель и Йодль, гросс-адмиралы Денниц и Редер старались сохранить выправку, держали себя с достоинством. В отличие от Риббентропа, который окончательно опустился и чуть ли не ползал на коленях перед следователями, которые его допрашивали, всячески доказывая, что не имел ничего общего с преступлениями гитлеровской верхушки.
Почему я вспомнил Кальтенбруннера? Достаточно было бросить взгляд на его лицо, как становилось ясно, что это какое-то грязное ужасное ничтожество. У него было длинное, как иногда говорят, лошадиное лицо, испещренное шрамами. Но шрамами не боевыми. Они были оставлены на его лице некогда популярными в Германии студенческими дуэлями, когда такой шрам отличал отважного человека от обычного. Трудно было поверить, что когда-то Кальтенбруннер был адвокатом, но он активно использовал свои знания и опыт, как и его защитники, чтобы переложить свои преступления на тогда уже мертвого Гиммлера. А Гиммлер покончил с собой, попав в плен к английским солдатам.
Сегодня все знают, что самоубийством покончил безумный преступник и убийца Гитлер, самоубийством покончил Геббельс, его пламенный пропагандист, «очаровавший» умы немецкого населения. Но могу сказать, что все попытки подсудимых свалить вину на Гитлера за пытки в лагерях смерти, где живьем сжигали людей, за душегубки, за страшные злодеяния против отдельных народов – все факты, безусловно, подтвердились в суде, но эти попытки нисколько не умаляли вины подсудимых. Все они, без исключения, в той или иной степени, были участниками и соучастниками этих страшных преступлений. Даже оправданный, вопреки мнению советской стороны, Шахт, который был главным финансистом Рейха и финансировал германскую военную машину. И только в самом конце войны, когда стал очевиден разгром гитлеровской Германии, когда ее военная машина была практически уничтожена советской армией, только тогда он стал еретически возражать против действий фашисткой верхушки. «Еретически», конечно, с точки зрения нацистов.
А оправдан он был (говорю об этом с полной уверенностью, так как знаю, знают это и люди, занимающиеся изучением материалов Нюрнбергского процесса, всех его обстоятельств) только потому, что все эти годы был тесно связан с крупными финансистами и промышленниками не только Германии, но и Запада. Как вы знаете, это было признано даже главами британского и американского обвинения. С неприятной для англичан формулировкой. Речь шла о предвоенном перевооружении Германии, в котором чуть ли не первую скрипку играл Лондон. Начиная с Мюнхена, очень многие финансовые круги на Западе, не все, но достаточно влиятельные, надеялись, что Германия пойдет войной не на Запад, а на Восток. Это собственно и было основной причиной полной капитуляции перед Гитлером, когда в Мюнхене прошла с ним встреча руководителей Англии и Франции. Да и в последующем.
- Кто еще выделялся на скамье подсудимых?
- Кроме Кальтенбруннера, это были достаточно молодые лица. Например, министр вооружений Шпеер, которого я уже упоминал. После гибели в авиационной катастрофе своего предшественника именно он в течение нескольких лет организовал строительство огромных подземных заводов, где трудились угнанные в рабство жители оккупированных нацистами территорий. Главным образом, из России, из Советского Союза. Он же был организатором проекта по созданию атомного оружия. И как неоднократно заявлял, даже в частных беседах, а это прозвучало и в его заключительном слове, «Германии не хватило года-двух, чтобы иметь атомное оружие». Даже и сейчас охватывает оторопь, когда думаешь, что произошло бы, если бы маниакально агрессивному и злобствующему фюреру попало в руки это оружие массового уничтожения людей.
Шпеер признал, что этому помешал тот факт, что все крупные ученые оказались вне досягаемости гитлеровцев, уехали за пределы Германии, главным образом в Соединенные Штаты. Поэтому работы над новым, как его называли, «абсолютным оружием» не были доведены до конца. Правда, немалую роль в этом сыграли и бомбардировки союзниками военных объектов гитлеровцев. В том числе и заводов тяжелой воды, других предприятий, расположенных, кстати, не только на территории Германии.
Ну, кого еще можно вспомнить из тех, кто сидел на скамье подсудимых?! Отвратительное впечатление производил антисемит номер один Юлиус Штрейхер, который был с Гитлером с самого начала. Это была настолько омерзительная личность, что когда его и поймали на том, что он занимался растлением малолетних арийских девочек, его тут же убрали со всех официальных постов. Тем не менее, он продолжал выпускать омерзительную газету «Дер Штюрмер», и был одним из основателей теории, что надо до конца уничтожить всех евреев. Не только на территории Германии, но и на оккупированных территориях, а потом, - так далеко долетали мечты королей нацистской Германии, - и во всем мире.
Надо сказать, что на процессе большая часть обвиняемых утверждала, что она не имеет ничего общего не только с Кальтенбруннером, но и с этим обвиняемым – антисемитом номер один. Ему не подавали руки, с ним не здоровались, когда он входил в зал, а надо сказать, что обвиняемые входили туда через специальный подземный ход, который был вырыт для того, чтобы можно было водить этих преступников, не выводя их на землю. Но тем не менее, все они были, что называется, одного поля ягоды – фашистские преступники. И главный результат Нюрнберга, по моему мнению, в том, что он вынес приговор фашизму.
Кто еще выделялся на скамье подсудимых? Сидевший с абсолютно отсутствующим лицом Нейрат, на котором лежит большая доля ответственности за преступления нацистов. Фон Папен, организатор шпионско-диверсионной деятельности, которую он прикрывал должностью посла. Не надо забывать и то, что фон Папен уступил Гитлеру пост канцлера, когда нацисты забрали власть в тридцатых годах. Но судили его не за это. Его судили за организацию целого ряда переворотов и заговоров. Он был одной из самых мрачных фигур Рейха. Но и его спасли от петли западные судьи, хотя советский обвинитель Руденко обоснованно, с приведением целого ряда обличительных материалов требовал смертной казни и для него, и для всех тех, кто был на скамье подсудимых. Но, к сожалению, к его голосу не прислушались.
