Я отдаю себе отчет в том, что подставляюсь: та часть общественного мнения, которая однажды обидно, но справедливо была названа «либеральной жандармерией», сильна сейчас, как обычно бывает сильна во времена стабильности и усиления позиций власти. Однако назойливое ощущение исторического дежа вю буквально толкает под руку. Робость перед осуждением со стороны влиятельных вольномыслящих побеждается соблазном обратить внимание читателей на опасное сходство некоторых сегодняшних событий с давно случившимися, страшные последствия которых давно же известны.
Некая девица публично дала пощечину государственному деятелю, министру, объявив, что так выражается ее «гражданская позиция». Девице, естественно, ничего за это не сделали, министр утерся, как до этого утирались облитые майонезом и забросанные яйцами, которых таким образом клеймили единомышленники девицы – национал-большевики… Так ведь было же, было! Во времена Перовской и Засулич романтические девицы и юноши не только кидали бомбы и стреляли, но и пощечины царским сатрапам отвешивали. А чувствительная и образованная часть российского общества единодушно вставала на защиту революционерок и революционеров, этих прекрасных и трогательных идеалистов, демонстрировавших осуждение проклятому режиму в резкой форме. В конце концов, суд оправдал и убийцу, а как пошло дальше и чем завершилось, известно…
Какие-то грубые молодые люди избили невинных национал-большевиков, милиция им попустительствовала. Общественному возмущению нет пределов. Драться действительно нехорошо, хулиганство… Однако как все это напоминает столетней давности возмущение культурного русского общества охотнорядцами, колотившими революционеров! Охотнорядцы, конечно, были ужасны, грубы, дремучи и к тому же антисемиты, следует признать. Однако бедные революционеры-то впоследствии оказались посерьезнее и отомстили не одним только черносотенцам, а всему народу – и сочувствовавшим «гнилым интеллигентам» среди первых, и евреям в свой срок…
Несмышленые детишки-нацболы, захватившие официальное помещение и бесчинствовавшие там, пока их не выкинули силой, сидят теперь, бедные, в тюрьме; приличные господа им сочувствуют и возмущаются государственным произволом. Никто не вспоминает почему-то, как некогда оказались в немецкой тюрьме тоже молодые в основном люди, поднявшие столь же опереточный, как захват государственной приемной, пивной путч; как после недолгой отсидки их выпустили, и что они потом устроили…
И, уж конечно, все наши интеллигентные и просто культурные граждане переживали, когда в тюрьме оказался талантливый писатель, едва ли не властитель дум читающей публики, а заодно фюрер этих самых национал-социалистов… то есть, извините, национал-большевиков. Про предшественника, одаренного австрийского художника, вроде бы, можно было вспомнить, про то, кем он стал после отсидки – но напрашивающиеся параллели в среде образованной публики проводить не принято, это пошлость… К слову, после тюрьмы наш вождь, как и тот, сильно набрал в политическом весе.
А ведь нет ничего проще, чем определить на обычный, трезвый взгляд, кто такие эти безвредные и даже милые мальчики и девочки, организовавшиеся под руководством Эдуарда Лимонова сначала в маргинальную, а теперь уже вполне заметную партию национал-большевиков. Они ведь сами не устают прямо объяснять, откуда ведут происхождение – и символика откровенная, удачно воспроизводящая прообразы, и демагогия ясная, с поклонами Гитлеру и Сталину, и методы понемногу становятся все более проверенными историей… Между тем, общественность вполне сочувственно наблюдает, как нацисты набирают силу, становятся реальными политическими игроками. Причем именно интеллигентная часть общественности, которая, казалось бы, первой должна откровенно напугаться, поскольку именно ей придется, в случае чего, хуже всех.
Страсть к протесту и сочувствие любым протестантам уже столько раз играли с интеллигенцией злые, кровавые шутки, но все уроки забыты – в социально-политической жизни очкастые отличники оказываются безнадежными двоечниками. Власть отвратительна, как руки брадобрея – вот это помнится, про бессмысленность же и беспощадность бунта забыли, несмотря на то, что сами бесконечно повторяли. Видимо, повторять-то повторяли, но в смысл глубоко не вникали. А ведь гений говорил про любой бунт, не делал оговорки относительно «безобидных» и «детских»…
И все долдоним про демократические ценности. И каким-то особым, чисто интеллигентским изворотом ума совмещаем эти ценности с терпимостью к настоящим штурмовикам, вытягивающим в приветствии руки с красными повязками, на которых так знакомо выделяются белый круг и черная не то свастика, не то ленинская эмблема. И стыдим «отвратительную», в чем уверены, власть, за ее неловкие и неэффективные попытки придавить нацистскую пакость. И не придаем значения откровениям самого фюрера, с гордостью сообщающего – привирающего, конечно, но ведь не на пустом же месте – о росте партийных рядов. Ей-Богу, такие наивные и беспечные сами просятся, чтобы их в очередной раз использовали, а потом распределили по баракам!
…Что бы ни произошло, образованная часть общества оказывается на стороне бунта и угрозы. Даже террористы каким-то образом выходят не на первое место среди обвиняемых в террористическом людоедстве – главными ответчиками назначаются бестолковые, неумело оправдывающиеся, но ведь пытавшиеся террористам противостоять казенные люди. В конфликте между недружественными режимами, понемногу окружающими страну, и существующей российской властью безоговорочно принимается чужая сторона – ну, действительно, не наших же, авторитарных, поддерживать, когда там такие симпатичные, яркие, оранжевые… А что эти яркие демократы уже перегрызлись между собой, тем самым лишний раз продемонстрировав свою революционную сущность бессовестных борцов за власть и ни за что больше – так и тут договариваемся до того, что соперничество пауков в банке есть истинная демократия.
Я знаю, что мне скажут многие мои друзья, прочитав эту заметку: как же тебе не стыдно оказываться на стороне… ну, известно, чьей, когда все порядочные… ну, на противоположной? На это у меня ответ заготовлен давно: я на стороне Пушкина, написавшего «Клеветникам России» и никогда, заметьте, не отказавшегося от этих стихов; на стороне Лермонтова, честно воевавшего на Кавказе, хотя его туда не перевели в порядке прохождения службы, а сослали за антиправительственное сочинительство; на стороне Бунина, никогда ничего не простившего большевикам (настоящим, еще не скрещенным с нацистами)… На этой стороне мне как-то удобней находиться, чем даже на стороне таких выдающихся мыслителей, как, к примеру, Новодворская, всегда сочувствующая любому, кто ненавидит мир и покой, или таких демократов, как наши «яблочные», спокойно выходящие на демонстрации вместе с нацболами.
Истинные трагедии остались в истории, говорят мне уравновешенные – точнее, безразличные – наблюдатели текущих безобразий, теперь, как положено, все повторяется в виде фарса. Но фарс, на мой вкус, жанр отвратительный. Трагедия ужасна, но благородна, в ней добро борется со злом и иногда побеждает. В фарсе трудно разобрать, где зло и где добро – все одинаково кривляются. Но и фарс нередко кончается кровью.
Александр Кабаков, Издательский дом "Коммерсантъ"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
