Владимир Максименко, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН, кандидат исторических наук - РИА «Новости».
Недавние слова Генри Киссинджера о новом издании «Большой Игры», то есть о том, что схватка за доступ к энергоресурсам может стать «вопросом жизни и смерти для многих обществ», а конфликты из-за маршрутов нефтепроводов – «современным эквивалентом колониальных битв ХIХ века», имеют смысл, не только прямо в них вложенный, но и тот, что задан символическим контекстом высказывания, личностью Киссинджера и связанными с этим аллюзиями.
«Снова разворачивается Большая Игра», - объявил Киссинджер, выступая в начале этого месяца года на заседании Американско-индийского делового совета (организации, продвигающей интересы США в Индии).
Образ «Большой Игры» (точнее: «Большой Игры Империи», The Great Game of Empire) принадлежит Редьярду Киплингу и взят из его романа “Ким”, героизирующего борьбу патриотов Британской Индии против проникающих в английские владения русских агентов.
«Большую Игру» расшифровывают обычно как схватку двух империй, Британской и Российской, за господство над Средней (Центральной) Азией. «Русско-английский вопрос», как обозначил происшедшее в конце ХIХ века географическое соприкосновение англичан и русских в Средней Азии вице-король Индии Дж.Керзон, рисовался английскими современниками Киплинга угрозой русского вторжения в Индию со среднеазиатского направления.
Но дело в том, что действительность выглядела иначе. Во второй четверти XIX века Британия, используя превосходство на морях, силой оружия «открывала» один за другим рынки Японии, Китая, Сиама, Бирмы, Персии. Когда английские пушки расстреливали Кабул, а лондонская пресса переполнялась заголовками «Русские идут на Индию!», британская Ост-Индская компания, выступавшая как государство в государстве, захватывала одну среднеазиатскую позицию за другой. В этих условиях покорение русскими Средней Азии стало ответом на постоянно нависающую над Россией угрозу с Юга. Ответом же на мифологию «Большой Игры» явились знаменитые слова генерала Михаила Скобелева: «Мы… не ищем чужих земель в английских колониальных пределах, простершихся в Азии от Тегерана до Пекина, но и не позволим английскому штыку блестеть в долинах Ферганы и Коканда». Собственно, отвтеом были не только слова, но и действия генерала в указанных долинах.
Обращение Киссинджера к образу «Большой Игры» в некотором смысле можно считать данью рекламе, которая была сделана на Западе вышедшей в 2003 году книге репортажей немецко-американского журналиста Лутца Клевемана «Новая Большая Игра. Кровь и нефть Центральной Азии» (годом раньше тот же автор выпустил книгу «Борьба за священный огонь. Состязание великих держав за Каспийское море»). Клевеман изобразил пять прикаспийских государств (Россию, Казахстан, Азербайджан, Туркменистан и Иран) как шахматную доску «Новой Большой Игры», главными участниками которой выступают США, Россия, Китай, Иран, Турция и Пакистан, борющиеся за выгодные маршруты нефтепроводов для каспийской нефти. Есть четыре возможных направления, по которым нефть окруженного континентальным массивом Каспия может поступать к морским терминалам (через территорию России к ее черноморским портам; через территорию Азербайджана, Грузии и Турции в Средиземное море; кратчайшим путем – через территорию Ирана к Персидскому заливу; через территорию Афганистана и Пакистана к Аравийскому морю). Для США, подчеркивал Клевеман, приемлемы только маршруты «в обход России и Ирана» - азербайджанско-грузинско-турецкий и афганско-пакистанский.
В отличие от Клевемана, который оперировал мифической цифрой запасов каспийской нефти в 110 млрд. баррелей (в середине 90-х годов для разогрева каспийского нефтяного бума американцы использовали даже цифру 200 млрд. баррелей), Киссинджеру известно, что запасы Каспия не превышают 17-33 млрд. баррелей. Это много, но это никак не «второй Персидский залив».
Почему же тогда «Большая Игра»? И почему к видению мировой политики в терминах великодержавной экспансии приглашает Киссинджер? Почему делает это, адресуясь к индийской аудитории?
Киссинджер с тех пор, как в конце 60-х годов он в качестве протеже Нельсона Рокфеллера был введен из академической среды в большую политику, - не просто один из членов глобальной элиты (член Совета по внешней политике, Бильдербергского клуба, Трехсторонней комиссии и прочая и прочая), но своего рода человек-миссия, выступлениями которого принято обозначать смену вех. Именно Киссинджер после советско-китайского вооруженного конфликта на Даманском подготовил историческое сближение США и Китая, положившее начало изменению баланса сил в холодной войне американской и евразийской сверхдержав, завершившемуся дезинтеграцией СССР. Сейчас Киссинджер прозрачно напоминает об этом журналистам: «Меня знают в США как твердого сторонника и одного из архитекторов тесных отношений с Китаем. Я думаю, сегодня я выступаю также твердым сторонником тесных отношений с Индией».
Подчеркнув, что он, во-первых, «приемлет» Индию в качестве ядерной державы, а, во-вторых, не считает, что она должна участвовать в «крестовом походе за демократию» (оба тезиса открыто противоречат внешнеполитической линии Дж.Буша), Киссинджер окончательно дал понять, что Буши приходят и уходят, а вечные интересы глобальной элиты остаются.
Киссинджер в роли критика Буша – это не подлежащий обжалованию приговор курсу неоконсерваторов (Перл, Вулфовиц и др.) путавших, как считают многие, лояльность Соединенным Штатам со своей лояльностью Израилю и попытавшихся обрядить стремление к контролю над мировыми энергоресурсами в идеологические одежды «глобальной войны с терроризмом», а затем «глобальной демократической революции». Промежуточный итог этого курса известен: в иранском обществе сложился прочный консенсус всех общественно-политических слоев по вопросу об атомной программе Ирана, а экспорт демократии в соседний Ирак с помощью американского оружия привел к значительному усилению влияния на Ближнем Востоке шиитской иерархии Кума и Неджефа.
И, наконец, активная внешняя политика нового индийского премьера Манмохана Сингха, последовательно обозначившего сближение Индии с крупнейшими азиатскими державами – КНР, Пакистаном, Ираном, а также Россией, является сегодня наглядной демонстрацией того, что сквозь мифологический туман «единственной глобальной державы» отчетливо проступает хорошо знакомая классической дипломатии реальность «многополюсного», а, главное, – бесконечно многообразного мира. Киссинджер, ощущающий себя в этой реальности, как рыба в воде, хорошо знает, что, хотя нефть и геополитика переплетены, геополитика ни в какой мере не тождественна нефти и не сводится к ней.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
