Политический обозреватель РИА "Новости" Дмитрий Косырев
Историко-документальный департамент МИД России должен, по идее, быть самой спокойной зоной в небоскребе на Смоленской площади в Москве. Но сегодня это не так – департамент накануне отмечаемой 9 мая годовщины 60-летия победы во Второй мировой войне завален работой. В Музей победы надо доставить заключенную под стекло рукопись министра (точнее, народного комиссара) иностранных дел Вячеслава Молотова, по которой он читал 22 июня 1941 года свое знаменитое радиообращение о нападении Германии на СССР. Для множества журналов следует переснять мало известные фотографии лидеров держав-победителей – СССР, США, Великобритании – на конференции в ноябре 1943 года в Тегеране, где обсуждался вопрос об открытии второго, западного фронта в Европе.
Советская военная машина, как известно, приняла на себя основную тяжесть войны с Германией и сыграла главную роль в военной победе, увенчавшуюся вхождением советских войск в Берлин. Советская же дипломатия в годы Второй мировой войны интересна тем, что она играла соответственно ключевую роль в создании той модели мира, в которой мы все еще живем, хотя период этот и кончается – модели, сформированной победителями во Второй мировой.
Архивы историко-документального департамента показывают, как это делалось – наугад, методом проб и ошибок, часто в острой дипломатической борьбе между союзниками.
Наиболее известные эпизоды этой истории – попытки Москвы, почти 3 года воевавшей практически в одиночку, ускорить открытие второго фронта, старания российской дипломатии не допустить сепаратного мира между Лондоном, Вашингтоном и Гитлером. А также – история создания ООН. Но эти эпизоды войны хорошо известны. А были менее известные дипломатические сюжеты, предшествовавшие кульминации Второй мировой. Суть тут в том, что сведенные к началу 1945 года в единую систему принципы устройства мира сначала испытывались и проигрывались, с переменным успехом, в отношении множества отдельных стран Европы. Первоначально стояла задача их выхода из войны, в которой они либо выступали союзниками Германии и Италии, либо были оккупированы.
Но затем, естественно, возникал вопрос об их политической системе, их месте в европейской и мировой политике.
Вот эпизод августа 1941 года, когда немецкое наступление в сторону Москвы разворачивалось, вроде бы, неостановимо, а в Лондоне почти никто не сомневался в том, что победа Германии над СССР ожидается к зиме.
Никакой помощи, кроме словесной, от Уинстона Черчилля в те дни Иосиф Сталин и не ожидал. Однако британская дипломатия продолжала бороться как минимум за нейтралитет стран Ближнего и Среднего Востока, ожидая будущих войн с Германией за этот регион. Турция, с ее давними прогерманскими симпатиями, была тут ключевой страной, как, впрочем, и для ее непосредственного соседа – СССР.
Именно это соседство давало советской дипломатии те рычаги давления на Анкару. которых не было у Лондона. Итогом этой ситуации стали согласованные дипломатические представления 10 августа со стороны Лондона и Москвы, в которых выражалась готовность уважать территориальную неприкосновенность Турции и оказывать ей содействие, "если бы она подверглась нападению какой-либо европейской державы".
В Анкаре для начала использовали эту ситуацию на торговых переговорах с Германией, добившись для себя выгодных условий. А затем Турция, оценив выгоды положения, и вовсе осталась нейтральной до конца войны, в августе 1944 года разорвала отношения с Германией, и не понесла никакого ущерба после окочания боевых действий.
Вот эпизод с Чехословакией, начавшийся, видимо, еще в телеграмме российского МИДа своему послу в Великобритании от 10 марта 1943 года. В ней выдвигалась концепция единства интересов славянских народов Европы, идея необходимости заключения Москвой с ними пакта о взаимоотношениях на время войны и на послевоенный период.
Эмигрантское чешское правительство Бенеша, заметим, располагалось именно в Лондоне. В итоге 12 декабря 1943 года с этим правительством был подписан советско-чехословацкий договор о дружбе и послевоенном сотрудничестве, который снял все вопросы о том, кто будет править Чехословакией после освобождения ее от немецкой оккупации. Москва, в частности, не подерживала попытки сил словацкого сопротивления действовать автономно от Бенеша.
Бенеш накануне окончания войны сам предложил ввести в состав послевоенного правительства страны коммунистов, причем с тем, чтобы предоставить им ведущие посты в военном и прочих силовых министерствах. Сталин же, наоборот, упрекнул Бенеша в том, что представители компартии получили слишком много министерских постов в коалиционном правительстве Чехословакии, созданном в марте 1945 года, после того как советские войска освободили большую часть страны.
А вот история с Финляндией, которая была не нейтральной, как Турция, и не оккупированной, как Чехословакия. Финляндия была союзником Гитлера. Вывести эту страну из войны старалась самая знаменитая женщина советской эпохи – Александра Коллонтай, тогда посол в Швеции. В Стокгольме состялась ее встреча с премьером Финляндии Паасикиви, которому были вручены советские условия выхода его страны из войны. Переговоры на этот предмет между Паасикиви и министром иностранных дел Молотовым состоялись в Москве в марте 1944 года. Одновременно с актом выхода финнов из войны СССР возобновил с этой страной договор от 1940 года, урегулировал общую границу, причем сделал это ко взаимному удовлетворению. Финляндия после этого стала на долгие десятилетия (и остается сегодня) большим другом и важным экономическим партнером Москвы.
А финляндский эпизод оказался историческим потому, что переговоры с этой страной подтолкнули заявление Московской конференции министров иностранных дел 1943 года. В нем определялось, что советское правительство должно иметь "решающий голос" в любых переговорах с государствами-союзниками Германии. Это был один из кирпичиков, из которых потом была выстроена модель Объединенных наций.
Испанию же постигла самая необычная судьба из всех стран Европы – страна оказалась как бы в стороне от передела границ и переустройства правительств, которое развернулось, как видим, еще в 1943-1944 годах. Для Испании, по парадоксальной оценке бывшего посла СССР в Мадриде Юрия Дубинина, Вторая мировая закончилась в 1977 году, когда среди прочих внешнеполитических акций испанского правительства были установлены дипломатические отношения с Москвой.
Мы с самого начала сделали ставку на то, что именно король Испании станет тем человеком, который поможет начать новую главу отношений с нашей страной, говорит Дубинин. Король, однако, видел тогдашнюю ситуацию лучше, чем я, признает посол, он гораздо четче понимал, что на пути к нормализации с СССР он выходит еще и к национальному миру, выводит Испанию из изоляции, на просторы мировой политики.
Эти и другие мысли Юрий Дубинин включил в свою книгу воспоминаний, которая в России вышла несколько лет назад, а в Испании – лишь несколько месяцев назад.
Король прочитал эту книгу и прислал послу письмо с благодарностью.
…Человек, входящий сегодня в высокий вестибюль здания российского МИДА, видит полированую гранитную доску с именами советских дипломатов, ушедших добровольцами на фронт и погибших там. Имена тех сотрудников МИДа, что занимались в те годы своим прямым делом, в граните не высекаются. Но во многом благодаря им мы прожили 60 лет после мировой войны без новых тотальных потрясений мирового масштаба.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
