Кажется, что может быть менее двусмысленным, чем смерть. Но когда речь идет о смерти резонансного человека, то едва ли не всякий раз ее сюжет обрастает многочисленными версиями, почти одинаково правдоподобными. Самые непреложные факты и самые неопровержимые обстоятельства делаются неверными, кажутся инсценированными, и одни толкования наползают на другие, образуя нечто, похожее на торосы из льдин…
Вариативность версий зависит от интереса общественных групп и отдельных граждан.
Не будем углубляться в историю и вспоминать мифологических покойников – царевича Димитрия, композитора Моцарта, отца народов Сталина, президента Кеннеди и т.д. Вспомним самых последних – Ясира Арафата и Зураба Жванию. На каждом из них висит, по крайней мере, по две версии кончины. Просто надо смириться с тем, что есть люди, которые не только живут двойной жизнью, но и умирают двойной смертью.
Масхадов из их числа. Уже сейчас не сосчитать сюжетов его гибели, а дальше будет еще больше. Потому что в них ощущается потребность с разных сторон.
Со стороны спецслужб требуется версия давно задуманной и последовательно реализованной операции. От бескомпромиссных сепаратистов поступил запрос на легенду о героической гибели их вождя. От тех из чеченцев, кто вовлекся в противостояние с Масхадовым, явился заказ на позорную смерть их врага в сортире.
Свой интерес обозначился и у наших радикальных либералов, а также у прогрессивной западной общественности. Они желали бы видеть в Масхадове цивилизованного боевика, умеренного сепаратиста и последовательного миротворца. И вот по щучьему велению, по их хотению рассказывается такая история: Масхадов после объявления моратория на военные действия встретился с людьми Кадырова, чтобы договориться о более долгосрочном мире. Но те его убили, а честь ликвидации террориста подарили тем же спецслужбам.
Судя по тому, какой скорбью в связи с гибелью Масхадова прониклись люди Березовского (как внутри страны, так и за ее пределами), стало понятно, что фигура последнего была очень важной картой в их политической игре. Наружный мотив – один: теперь не с кем вести переговоры по другую линию фронта.
Тут необходимо лирическое отступление.
Террористическая война - это такая война, в которой непосредственно вооруженные действия – взрывы, подрывы, захваты заложников – это всего лишь подсобка, а основное – информационно-психологические атаки в надежде на детонирующее их действие.
Еще в ходе первой чеченской кампании выяснилось, что в прямом и в длительном боестолкновении с федеральными силами мятежникам рассчитывать практически не на что. Тогда и была предпринята операция «Буденовск», увенчавшаяся относительным успехом для террористов.
После этого и стало оформляться распределение ролей между отмороженным Басаевым и вменяемым Масхадовым. Первый терроризирует, второй предлагает себя в качестве меньшего зла и переговорщика с противником.
Прообраз такой связки был опробован еще российскими эсерами на рубеже прошлых веков. У них сформировался тандем: ЦК партии во главе с Черновым и Боевая Организация Евно Азефа. Обе структуры существовали автономно, хотя ЦК считал себя начальником по отношению к БО. Время от времени эсеровский ЦК (совсем как Масхадов) открещивался от чрезмерной крови, пролитой боевиками, выдавливал из себя соболезнование семьям невинно погибших, и обещал в отдаленном будущем разобраться с виновниками. Но дело-то в том, что сама эсеровская партия была всего лишь платным приложением к Азефу и его бойцам.
«Платным» потому, что деньги из Японии и других зарубежных источников шли исключительно под взрывы и убийства. Азеф был фактически кормильцем идейных борцов с царизмом. Да и сам терроризм уже тогда стал в большей мере бизнесом, нежели был политикой.
И на Ближнем Востоке Палестина явилась двуликим Янусом, поворачиваясь к нам то террористическим лицом, то миролюбивым.
В миролюбцы и миротворцы из боевиков переквалифицировался Арафат. И сделал он это столь правдоподобно, что весь крещеный мир в последние годы жил в страхе перед возможной кончиной или гибелью легитимного главы Автономии. И все тоже пугали друг друга активизацией экстремистских акций в случае, если, не дай бог, с ним что-нибудь случится. Но вот в конце прошлого года не стало палестинского Масхадова, и мир не перевернулся. И (стучу по дереву) жить на обетованной земле стало спокойнее.
Современный мир с его глобальной коммуникативной системой общения и оповещения так устроен, что самым отмороженным и отвязным террористам позарез нужен террорист с человеческим лицом.
А уж как последнему надобен отморозок типа Басаева…
Думаю, как бронепоезд на запасном пути, как сверхоружие.
Так что им нельзя друг без друга. И неважно, согласовывали они свои действия или нет; совершенно очевидно, что их жестко связывала внутренняя логика тех ролей, в которые они уже вжились.
Было одно интервью Масхадова, где он сокрушался, что сразу не полетел в Беслан, чтобы вывести из школы заложников.
Но до этого было интервью и Басаева, в котором тот излагал поэтапный план шантажа России: в обмен на одну уступку со стороны Кремля – питьевая вода для детей, в обмен на другую – еда и т.д.
Возможно, в этом сценарии и было предусмотрено явление Масхадова в Беслан. А возможно, и нет… Но важно то, что оба работали друг на друга. Просто один взял на себя обязанность сделать грязную работу, чтобы второму досталась общемировая слава чистенького человека.
Но в тот момент «не срослось». Масхадов, видимо, ждал гарантий собственной безопасности и упустил возможность.
Потом не раз приходилось слышать от Закаева и Масхадова о возможной перспективе нового Беслана. И в случае его повторения президент Ичкерии уже не поколебался бы со своей спасительной миссией. И образ бы его не померк в веках.
…Сейчас на его роль идет кастинг.
В этой «пьесе» заменить Басаева можно, а вот актера на амплуа Масхадова сыскать будет много сложнее. Тут нужен не абы кто, не марионетка, а лидер. Артист Закаев мог бы претендовать, если бы не просидел столько времени в городе Лондоне.
В новой постановке старой пьесы заинтересованы и люди Березовского. Они так часто повторяют сакраментальную фразу: «Второго Беслана страна не выдержит!», что сам Беслан уже стал идеей-фикс, идеей-знаменем, под которым они надеются вернуться на политическую сцену России.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
