Александр Бессмертных, президент Внешнеполитической Ассоциации, бывший министр иностранных дел СССР.
Эта само собой разумеющаяся констатация географического факта в восприятии
политиков приобретает совсем неоднозначную трактовку. Одни считают, что Москва
готова, объединившись с Европой или по крайней мере с ее ведущими державами,
выступать "в критических ситуациях" против США. Другие убеждены, что Россия
тянется к могущественной Америке, потому что это выгоднее - известно, что боги
пекутся о "больших и великих", пренебрегая остальными.
Такое расхождение во
мнениях само по себе знаменательно. Каких-то два десятка лет назад те, кто
принимал решения на Западе, исходили из предпосылки, что Москва, противостоя и
США и Европе, стремилась расколоть северо-атлантический альянс. Советские СМИ и
ведомственные представители гневно отрицали такое "провокационное" предложение.
На самом деле, однако, СССР в те времена действительно пытался внести разлад
между США и их европейскими союзниками. Впрочем и Вашингтон делал все, чтобы
ослабить связи стран Восточной Европы с Москвой. Таковы были правила игры в
холодной войне.
По окончании в 1989 году этой 50-летней войны ситуация
изменилась. Перед Россией (вернее, тем, что от нее осталось после развала СССР)
предстал улыбающийся Запад, ласковый и щедрый, обещающий десятки миллиардов
долларов помощи. Таким он казался Ельцину и его окружению. Дипломатия 90-х годов
при всех министрах иностранных дел была прозападной до потери российского
сознания. А коль Западом "правил" Вашингтон, то она была прежде всего
проамериканской. Про Европу, конечно, помнили, но частенько пробегали мимо.
В
лице Путина Кремль обрел политика, разбирающегося во внешних делах. При этом
явно проевропейского склада. Он много лет изучал политические перепетии
континента из самой его середины - из Германии.
Первые годы президентства
Путина совпали с заметным подъемом росийско-европейских связей, с ростом
инвестиций в нашу страну. Европа смелее и увереннее, чем другие регионы, шла на
российские рынки. Поэтому прагматически Европа была ведущим партнером России при
сохранении в отношении Москвы некоторых идеосинкразий, о которых писал еще
Данилевский в середине позапрошлого столетия.
Однако российский президент с
самого начала явно отдавал себе отчет в том, что стратегически именно США
занимают особое место в мире. Не только сохраняя, но и наращивая свою
военно-политическую мощь, Вашингтон начал все больше проявлять беспокоящую нас
"заносчивость силы". В западном оркестре американские духовые и ударные
инструменты стали стали заглушать европейские скрипки и флейты.
Было ясно,
что столь нужный для выходящей из кризиса России рост прагматического
взаимодействия с Европой может быть серьезно ослаблен, если в отношениях Москвы
с Вашингтоном начнется охлаждение. Кремль круто развернул руль на укрепление
"стратегического партнерства" с Белым домом.
Стратегия Путина на западном
направлении видится как стремление обеспечить тонкое сплетение обеих линий -
европейской и американской в единый позитивный подход. Это, на мой взгляд,
верная, обещающая успех политика.
Подспудная задача в то же время состоит в
том, чтобы найти наиболее приемлемую модель сочетания этих двух важных
компонентов политики - близость с США и близость с Европой. Поиск такой модели
осложняется тем, что между США и Европой действительно существует расхождения по
ряду важных вопросов, по таким, как роль международных институтов (ООН в первую
очередь), урегулирование на Ближнем Востоке, однополярность как модель
мироустройства и другие. Существует и скрытая неприязнь европейцев к
американским претензиям на единоличное мировое лидерство.
В этой связи
необходимо, чтобы истинным камертоном для настройки тональности наших подходов к
обеим сторонам оставалась принципиальная российская оценка событий, базирующаяся
на учете нашего национального интереса.
Именно в таком плане хотелось бы
рассматривать эпизод с присоединением Москвы к Парижу и Берлину в декларативном
давлении на Вашингтон с целью не допустить военных действий США против Ирака без
санкций Совета безопасности. Это была не антиамериканская, а антивоенная
легалистическая акция. Ни у одной из трех столиц не было стремления создать
некое "сердечное согласие". Вскоре это стало понятно и Вашингтону.
Для
Москвы данный эпизод оказался дополнительным свидетельством того, что стратегия
"сплетения двух линий" требует тончайшего дипломатического
искусства.
Возможно, этим обстоятельством можно объяснить одну загадочную
ремарку, оброненную Путиным во время недавнего визита в Лондон. Он сказал, что
некоторые стратегические и прагматические подходы России "вступили в
определенное противоречие". Хотя он проиллюстрировал эту мысль
заинтересованностью Москвы в "сильном долларе" и "слабом евро", осталось
впечатление, что российского Президента не менее заботит и то, как не допустить,
чтобы указанное противоречие не помешало Москве закреплять устойчивое положение
между США и Европой.
Представляется, что и в Вашингтоне, и в европейских
столицах отдают отчет в важности этого российского курса, объективно
содействующего сохранению исторических связей между тремя важнейшими "центрами
силы" в мировой политике.
(Мнение автора может не
совпадать с мнением редакции)
