Своя, особая судьба и у произведений искусства - музейщики любовно называют их "вещи". Подобно бальным платьям и драгоценностям, они хранятся вдали от посторонних глаз - в запасниках и семейных архивах, лишь изредка, по праздникам, выходя на публику. Праздником для художника, его родных и друзей становится персональная выставка, где собранные воедино вещи разных лет говорят о своем создателе ярче и полнее, чем могли бы выразить слова.
Скромная по размерам выставка Маркевича дает, тем не менее, мощное представление о масштабе личности автора - человека, который, по данным авторитетного международного издания, еще 40 лет назад вошел в число 400 лучших графиков мира. В его жизни было много тягот - детство, омраченное болезнью, фактически оборвалось в 8 лет, когда арестовали, а позже расстреляли отца. К искусству Маркевич начал приобщаться, помогая матери в художественной росписи ткани - этой работой для Московского цирка она зарабатывала на жизнь, где, кстати, в 1940-е трудился оформителем и будущий художник. Может, потому юноша и поступил в 1943 году в солидный Бауманский институт, но вскоре бросил и оказался в Полиграфическом. Там его редкий талант заметил один из педагогов и мгновенно перевел студента сразу на 3-й курс Суриковского института. Уже по результатам диплома Маркевича приняли в 1949 году в Московский союз художников, а оформленную им к диплому книгу выпустили в Гослитиздате.
Сказать, что творчество этого мастера широко известно в массах, было бы и правдой, и неправдой. Вряд ли многие из поклонников Зощенко и Булгакова запомнили имя художника, иллюстрировавшего их издания в 70-80-е и, по определению искусствоведа Елены Муриной, создавшего "тонкий графический перевод неповторимой поэтики Зощенко". Однако читателям врезались в память характерные, острые рисунки пером, то гротесковые, то лирические, точно передающие дух каждой книги, темперамент и настроение автора. Здесь произошло редкое совпадение писателя и художника, убеждена Мурина.
Но Маркевич ставил перед собой и более сложные задачи, с 60-х надолго предопределив новый стиль книжного дизайна. В основе этого стиля - неразрывное единство всего оформления книги, от обложки до шрифта (мастер создал ряд новых гарнитур, активно используемых его коллегами). Такой подход к работе в полиграфии - не что иное, как возврат к вершинам книжного искусства 20-х годов 20-го века, к наследию Владимира Фаворского, Сергея Чехонина, Дмитрия Митрохина и их современников, мысливших книгу как целостный организм. Дебютом и утверждением своего кредо стал для Маркевича эскиз суперобложки к повести Бориса Лавренева "Сорок первый" (1957). Иван Бунин, Виктор Астафьев, Томас Манн, Эрнест Хемингуэй, Павел Бажов, Александр Блок и Александр Грин, Жорж Сименон, Шекспир и Овидий - выход в свет этих и других авторов (всего их около 70-ти) в "одеждах от Маркевича всякий раз становился событием, замеченным и профессионалами, и массовой читательской аудиторией.
К счастью для художника, много лет он был связан с издательством "Иностранная литература", рассказал РИА "Новости" знаток советской книжной графики, кандидат искусствоведения Юрий Герчук. В книгах, предназначенных "на экспорт", власти позволяли художникам куда больше свободы формотворчества и эксперимента - и не ошибались, ибо работы Маркевича, как и его наиболее одаренных коллег, приносили дипломы и медали.
Однако в творчестве художника есть и другие пласты, представленные в ГМИИ произведениями гораздо менее известными, но ничуть не менее значимыми. Таковы экспонируемых впервые рисунки-импровизации 90-х годов: в них воплотились замыслы художника, лишь отчасти проявившиеся в книжной графике. Рисунки черной тушью на серо-голубой бумаге образуют самостоятельный графический цикл "Животные". На самом деле, как в баснях Крылова и Лафонтена, герой и здесь - человек, но рассказ о нем ведется эзоповым языком, живо и органично описывающим проявления человеческой натуры. В этих рисунках-импровизациях раскрылся потенциал крупного мастера, чья креативная фантазия долгие годы была скована законами работы над книгой.
Настоящей отдушиной для Маркевича служила акварель - в ее развитие он внес, по мнению специалистов, значимый и чрезвычайно оригинальный вклад. "Его пейзажи и натюрморты, пластически сосредоточенные на полновесной жизни объема в пространстве, стали своеобразным знаком мастера, - отмечает академик РАН, крупнейший специалист в области отечественного искусства Дмитрий Сарабьянов. - Даже впитав опыт метафизической живописи и других направлений начала прошлого века, подвергавших видимый мир коренному преобразованию, он сохранил в неприкосновенности целостность вещи. В этой целостности живет чувство полновесности бытия и красоты мира". Кропотливая работа над каждым листом давала результат столь удивительный и нетрадиционный, что немало художников пытались подражать Маркевичу, хотя никому не удавалось достичь присущей ему глубины содержания, тонкости письма, сложной и богатой оттенками сдержанности колорита. Авторитет мастера был настолько высок, что многие годы его избирали председателем Всесоюзной Акварельной комиссии Союза художников СССР.
Избранный членом-корреспондентом Российской Академии художеств, Маркевич удостоился при жизни только двух персональных выставок в Москве, третья состоялась в Тбилиси. Работы мастера хранят крупнейшие музеи России и других стран СНГ - в их числе Третьяковка, Русский, ГМИИ им.А.С.Пушкина. Ряд произведений попали в музеи и галереи Германии, Франции, Испании, США, Японии, Израиля и других государств.
Выставка "Обозначенное пространство", организованная Пушкинским музеем при деятельном участии родных и друзей художника, - дань благодарной памяти и попытка обозначить то место, которое по праву принадлежит Маркевичу в искусстве России 20-го века.
