Гений, прежде всего страстотерпец, фанатик собственного дара, в известном смысле даже безумец, особенно с точки зрения здравого смысла. Влюбленный Ван-Гог, явившись в дом любимой в городке Боринаж, где его с ужасом встречала провинциальная шахтерская семья, мог в знак своего чувства протянуть ладонь над горящей свечой и держать руку до тех пор, пока дым от паленой кожи не заполнял всю комнату. Восхищенный революцией солдат Филонов мог протиснуться к трибуне солдатского съезда в Измаиле и выступить с такой неистовой страстью, что армия единодушно избирает пророка Председателем Солдатского съезда Придунайского края.
Все годы революции Филонов шагает по лестнице славы и власти пока не создает в Петрограде Институт художественной культуры и Мастерскую мирового аналитического искусства. Одновременно он и его друг поэт Велемир Хлебников называют себя Председателями земного шара.
"Я художник мирового расцвета, следовательно, пролетарий", - говорил о себе молодой художник, организатор петроградской выставки "Гибель капитализма".
Эта обращенность к народным массам, желание создать новое искусство понятное пролетариату парадоксальным образом сочеталась у Филонова с созданием абсолютно закрытых для понимания картин-формул, написанных в невиданной прежде манере распада композиции и сращивания фигур по непонятным законам самого мастера.
Рисуя ломовиков, крестьян, едущих на подводах, Филонов накладывает человеческие лица на морды измученных лошадей, а телегам придает телесную плоть изработанной кожи. И это странное сочетание костей, лиц и мускульной силы людей и лошадей создает мрачную музыкальную сюиту общего рабства живых в мире природы.
Разумеется, оценить по достоинству гений изощренного мастера мало кто мог в то время всеобщего дилетантизма.
Прежде всего, провалилась ставка художника на понимание у пролетариев и крестьян. Как можно оценить то, что невозможно понять? Филонов переоценил эстетическую энергию революции, которая очень скоро приняла характер помпезного натурализма в стиле ВДНХ, где изобилие изображали без всяких затей - гора яблок и винограда в руках цветущих здоровьем колхозниц и чабанов. И поярче солнце!
Художник вскоре оказался совершенно не нужен пролетарской стране. Его грандиозную выставку в 1929 году даже не разрешили открыть, его Мастерскую аналитического искусства практически запретили и "филоновцы" перешли на подпольное существование.
Эти гонения только подстегнули неистовый характер фанатика, который только от ударов бичей и колючек терния узнает, что гоним и следовательно идет верной дорогой. Питерский Саванарола с жаром монаха уходит из банального подполья в настоящие бездны отчуждения. Филонов решается на беспрецедентный шаг - он создает свою вселенную, собственную историю, собственную этику и новую землю.
Каждая его картина отныне требует комментария и словаря.
Кто эти три страшных старца в драгоценных облачениях на картине "Пир трех королей", что за миф изображен на полотне "Запад и Восток", где мы видим грубую деревянную барку, выброшенную на камни вместе с тремя жуткими рыбаками в поддевках. Почему на "Ленинградской симфонии" из морозного узора выплывают две окровавленных геометрических головы?
Феноменальную по трудности задачу создания своего содержания, он утяжеляет созданием собственного живописного языка.
"Упорно и точно рисуй каждый атом", заклинал Филонов свою кисть.
Истеричная попытка чувствовать кончиком кисти движение каждого атома привела к тому, что художник выпал из жизни как яйцо из гнезда, выброшенное кукушкой. Его никто не понимал. Пожалуй, лучше всего эту тягу разглядеть незримое передали устроители выставки Филонова в Центре Искусств на Неглинной /июнь, 2001/, поставив в выставочном зале стол с десятком микроскопов, где каждый посетитель мог узреть в окуляре фрагменты живой материи: клетчатку зеленого листа, кристаллический узор камня, инфузории в капле воды, то есть всю ту структуру природной органики, из которой Филонов создавал свои картины, превратив свой мозг в род микроскопа.
Тихая слава о сумасшедшем гении далеко разошлась по Европе, и уже в начале тридцатых годов в Ленинград в берлогу мастера заторопились коллекционеры, послы и посланники, культурные атташе и богачи-собиратели авангарда.
Филонов мог бы разбогатеть в два счета, перевести дух, поправить здоровье, послать любимую сестру купить белый хлеб, красок прикупить, наконец, новые кисти. И что же? Филонов отказал всем! И так отказывал все десять лет, до начала войны.
"Мои картины должны принадлежать России", говорил мастер, выставляя за дверь очередного иностранца.
Пожалуй, во всем мировом искусстве XX века не найти равной по самоотречению фигуры, может быть только монашеский подвиг Серафима Саровского, который стоял десять лет на высоком камне в молитвах посреди леса может сравниться со стоицизмом Филонова.
Что ж, как известно, к Серафиму подходили медведи, чтобы святой приласкал зверя рукой, точно так же бродила вокруг Филонова мировая слава, чтобы он удосужился потрепать ее за ухо.
Не имея никаких публикаций и монографий, практически никому неизвестный, кроме специалистов, Павел Филонов предстал на своей первой посмертной выставке в Русском музее в 1988 году /60 лет спустя после той несостоявшейся в 1929 году/ как общепризнанный классик мировой живописи, как фигура, бесспорно вставшая в один ряд с Леонардо да Винчи и Рембрандтом, Пикассо и Малевичем.
По сути, ни одна из крупных работ Филонова не ушла за границу, все остались в России, хотя по высшему счету это неправильно - ни в Лувре, ни в музее Гугенгейма нет его живописи, и этим невольно мастер остается чисто российским феноменом. Масштабная кража его рисунков из фондов Русского музея в хаосе перестройки - единственная утечка работ матера за границу. На аукционах Сотбис они ушли по цене в сотни тысяч долларов, невиданная цена за бумагу и карандаш.
Павел Филонов умер в начале 1941 года в блокадном Ленинграде.
По свидетельствам очевидцев, художник умер от голода в самые первые месяцы, кстати, когда голод еще не набрал адский размах. Человек, живший впроголодь почти двадцать лет, сам себе устроивший личную блокаду, мог бы выжить и на ленинградской пайке, мог бы, если бы не отдавал свой хлеб умирающим соседям.
Перетерпеть голод Филонов не смог, это оказалось такой же великой утопией, как создать искусство, понятное всем.
