Все было очень просто, пока КНДР оставалась режимом, замороженным во времени, с экономикой и политической системой, принадлежащей, скорее, середине прошлого столетия. Но сейчас на Дальний Восток России едет уже не лидер последнего сталинистского государства, а инициатор, возможно, последних в истории рыночных реформ в социалистическом государстве.
Это означает, что для Москвы /и, соответственно, Владивостока с Хабаровском и так далее/ нет выбора - поддержать или не поддержать эти реформы. Катастрофический их исход означал бы как минимум толпу беженцев через нашу общую границу. Успех сулит массу коммерческих возможностей, от многосторонних многомиллиардных проектов с участием Японии или Южной Кореи, до оживления мелкой приграничной торговли.
Теперь также становится очевидным, что контакты с северокорейским руководством - а они, напомним, оказались среди самых первых внешнеполитических акций президента Владимира Путина - стали для российской дипломатии чем-то средним между манной небесной и озарением свыше. Если бы сейчас общение с нашим восточным соседом оставалось бы на уровне середины 90-х, российский бизнес и официальные круги были бы вынуждены обращаться за посредничеством к Сеулу или Пекину, чтобы не остаться в стороне от начавшихся перемен на полуострове.
Сегодня же российское руководство имеет с северокорейскими реформаторами отношения лучше, чем кто-либо в мире. Так, полпред президента на Дальнем Востоке Константин Пуликовский чуть ли не дружит семьями с Ким Чен Иром, что несомненно поможет в ходе нынешней встречи двух лидеров.
Негативная сторона дела в том, что сейчас для Москвы практически не остается возможности оставаться в стороне от напряженных взаимоотношений Пхеньяна и Вашингтона. Отказ от собственной политики в отношении, допустим, Ирака означал бы для Москвы потерю реальных и ожидаемых миллиардов долларов в отношениях с этой страной, плюс потерю авторитета в арабском мире. И все же такая возможность теоретически существует, потому что Ирак и арабский мир не расположены на российской границе. Но нет никакой возможности оставаться в стороне от решения вопросов, могущих означать мир или войну, возможно - ядерную, на наших восточных границах. А Пхеньян, как и Багдад, может оказаться сложным партнером в этом отношении. Пример тому - недавний отказ МИД КНДР от американского предложения о международных инспекциях с целью установить, есть ли на Севере Кореи запасы оружейного плутония.
Считается, что отказ этот может привести к новому замораживанию строительства в КНДР атомной электростанции по американскому проекту /оно стартовало в начале этой недели, но уже на следующий день прозвучал северокорейский отказ/. Почти нет сомнений, что Ким Чен Ир будет выяснять на этот раз у Владимира Путина, не сможет ли Россия взяться за этот проект сама вместо американцев или начать трансграничные поставки электроэнергии через год, когда введение в строй Бурейской ГЭС решит, наконец, все проблемы Дальнего Востока.
Отказать Ким Чен Иру в этом случае будет невозможно, потому что реформы, начавшиеся в КНДР с создания там основ потребительского рынка, неизбежно придут к быстрой катастрофе при нынешнем уровне развития промышленности страны. А промышленность не может без энергии.
Так же сложно будет отказать ему в содействии при изучении опыта российских реформ /а это считается одной из целью поездки Кима на Дальний Восток/. Чего-чего, а опыта у нас в этом плане достаточно, поскольку, наверное, нет таких проблем, которые при этих реформах у нас не возникали бы. Не желая зла корейскому народу, Россия должна остеречь его от повторения своих былых ошибок.
Так или иначе, российское руководство знает о намерениях северокорейского больше, чем какое-либо другое. Знает, в частности, о том, что нынешний процесс отказа от карточного распределения товаров - лишь начало долгого и сложного процесса. Впрочем, иначе и быть не могло, реформы без этого не могли бы начаться. И не только потому, что в КНДР царят голод и промышленная разруха. Знает о том, что сталинистская /если не кампучийская, образца конца 70-х годов/ экономика страны дала серьезную трещину, когда в стране возникли совместные предприятия с южными корейцами, и на руках у людей появилась валюта, а с ней и черный рынок, где курс местной валюты к доллару раз в сто больше, чем официальный. Процессы такого рода необратимы независимо от намерений руководства нажать на тормоза. Сейчас для КНДР и ее экономики осталась только одна дорога - вперед.
Лидеры страны считают, что лучший путь туда - не российский, конечно, и даже не китайский /хотя руководство КНР в свое время старалось познакомить со своими реформами еще первого корейского лидера, Кима-отца, то есть Ким Ир Сена/. Да Россия и вряд ли знает, как можно двигаться из советских 40-х годов в начало 21 века в темпе форсированного марша. И вообще вряд ли чей-то опыт здесь пригоден. И все же в Пхеньяне заинтересованно воспринимают в качестве образца то, что произошло во Вьетнаме, где при сохранении власти у старого коммунистического руководства рыночные реформы идут совсем неплохо и без малейших потрясений. Это интересная идея еще и с учетом роли, которую сыграл в этом всем внутренне глубоко капиталистический Южный Вьетнам - и роли, которую неизбежно сыграет на Корейском полуострове его юг. Видимо, Москву тоже вполне устроил бы мирный и постепенный путь развития Севера через нынешние тернии к звездам.
