МОСКВА, 8 апр – РИА Новости, Анна Банасюкевич. Кама Гинкас поставил в Московском ТЮЗе необычный спектакль – сложную композицию на основе знаменитых пьес под названием "Шуты Шекспировы". В интерпретации режиссера высокий статус шута получили самые известные персонажи английского драматурга: Гамлет, Лир, Просперо, Ричард Третий, Офелия, Ромео и многие другие.
Спектакль начинается с забавной репризы – два шута, комика в современных костюмах, но ярких колпачках, под джазовую мелодию ведут шутливый разговор, обмен колкими репликами, в которых узнается начало "Ромео и Джульетты". Занавес пока закрыт, и вот из зала, на сцену стекаются все новые и новые персонажи – один другого нелепее, в странных костюмах, кто-то в шляпе с искусственными фруктами. Кто-то, с дьявольскими пластмассовыми рогами на голове, тащит мимо зрителей плакат "Свободу Ходорковскому", а потом на секунду покажут портрет самого режиссера, иронично обозначившего свое участие в общем сумасшествии, в глобальном карнавале жизни.
Кама Гинкас: русский театр обращен к сердцу, а не к голове >>
Как известно, Шекспир писал, что мир – театр, а люди в нем – актеры. Исходя из этого хрестоматийного посыла, Гинкас увидел шекспировских героев, традиционно приподнятых на трагические котурны, как вечных паяцев, играющих своими масками.
Композиция спектакля сложная: фрагмент "Ромео и Джульетты", открывающий спектакль, перетекает в "Гамлета", потом будут и "Буря", и "Король Лир", и снова что-то из "Гамлета". Шекспировский мир в версии Гинкаса неделим. Вдруг Офелия окажется свидетельницей убийства Банко ("Макбет"), а Ромео и Джульетта, только что достаточно фривольно игравших сцену на балконе (в спектакле вместо него обычная приставная лестница), оборачиваются Гамлетом и Офелией в сцене ссоры.
Жизнь по Гинкасу предельно театральна: пожилой человек напяливает на себя бумажный колпак-корону и восторженно лепечет "Я – Лир, я – Лир!"
Театральность спектакля Гинкаса явлена в своих традиционных, не облагороженных формах, со свойственной ей условностью, телесностью и сермяжной грубостью. В отрывке из "Короля Лира" Эдгар, притворяющийся блаженным Томом, скрывает под бумажной юбкой огромных размеров накладной фаллос, а у престарелой кормилицы в "Ромео и Джульетте" железные кастрюльки вместо грудей.
Гинкас обнаруживает в текстах Шекспира огромное количество средневекового, варварского, не знающего стыда, смеха, обезоруживающего зубоскальства. Хромой горбун Ричард III, обольщающий Анну у смертного ложа убитого им мужа, одерживает быструю победу – так что даже благородный покойник-король не выдерживает, поднимает голову с носилок и вопрошает: "я вам не мешаю?". Страдалица Анна здесь манерная дурочка, напоминающая некоторых нелепых персонажей из фильмов Рязанова. А ушлый ловелас Ричард, поиграв в дьявольского горбуна, становится просто потасканным плейбоем, мешая текст Шекспира с песней Юрия Антонова.
Шутовство в спектакле Гинкаса может быть мелким, пародийным, раздражающим, но иногда приобретает черты ритуала – дважды на сцене появляются женщины в черном, похожие то на монашек, то на макбетовских ведьм, наколдовывающих судьбу, обольщающих и искушающих.
Гинкас не раз напоминает о театральности окружающей нас, и об изменчивой природе этой театральности. В отрывке из "Гамлета" кто-то держит в руках плакат – с одной стороны там написано "Полоний или будет хуже!", а если повернуть, то "Полоний – чмо!" Трудно быть в чем-то уверенным, если жизнь пугает нас и обманывает тысячью мгновенно сменяемых личин.
В спектакле занято много актеров, много молодых. Они составляют целую вереницу причудливых шутовских образов, иногда заполняя собой всю сцену, превращая ее в карнавал. Иногда просто в цирк – в каких-то сценах кто-то ездит на одноколесном велосипеде - моноцикле, девушка двигается, балансируя, на большом шаре, акробаты выделывают кульбиты. Но есть в спектакле две роли, которые выделяются трагической неброскостью, слегка притушенной театральностью на фоне бьющей в глаза маскарадности и пародийности. В финале насмешливый тон спектакля притушен трагической нотой "Короля Лира", сценой встречи в степи ослепленного Глостера – Валерия Баринова и нервного гневного Лира – Игоря Ясуловича. Актеры играют своих героев подробно, с интонационными нюансами, не забывая ни на секунду о высоком градусе театральности этой истории.
В финале Ясулович совсем просто и буднично, свесив ноги со сцены, читает хрестоматийный монолог "Дуй, ветер, дуй..." и все те же вечные паяцы – шуты, арлекины, имеющие сотни исторических названий, подводят итоги на опустевшей сцене словами Шекспира: "Жизнь-это только тень, комедиант, паясничавший полчаса на сцене, и тут же позабытый, - это сказка, которую пересказал дурак, в ней много слов и страсти, нет лишь смысла".
