Обозреватели РИА Новости рассказывают о самом ярком личном впечатлении от уходящего 2011 года.
Константин Богданов, военный обозреватель РИА Новости.
Самым заметным событием года для меня стала разыгравшаяся в отечественном оборонном комплексе могучая драма – на него свалились долгожданные деньги. Драме, возможно, суждено – клин-то клином выбивают – излечить другую застарелую психотравму нашего общества, сформировавшуюся в начале 90-х годов. Корни этой истории лежат совсем не в оборонке, но уже успели прорасти насквозь, подчинив себе сюжетную логику происходящего.
В отечественную «интеллектуальную экономику» наконец-то пошли деньги – и в ответ началось что-то непотребное. Бессмысленная и беспощадная эпопея с провалом размещения гособоронзаказа наложилась на «год космоса»: шесть громких неудач с декабря 2010 года, на любой вкус: от перелитого по ошибке топлива до станции «Фобос-Грунт», болтающейся на околоземной орбите то ли в качестве издёвки, то ли с немым (связи-то нет) укором.
Гособоронзаказ добивают по частям>>
Власти нервничают: финансирование хайтека идёт уже не первый год, тренд сломан, страна встает с колен, – а результаты в отрасли такие, что лучше бы и не начинали: сплошное государственному имиджу поругание и попрание.
Как целая отрасль недоедала
В чем дело? Дело в том, что отечественным высоким технологиям не хватает денег. Это знают все.
Кроме шуток: вам это подтвердит любой, кто двадцать лет подряд слушал постсоветский наукоемкий сектор. Сектор этот, как пономарь, на одной ноте тянул бесконечно повторяющееся «дайте денег, тогда мы всех порвем».
Десятки медийных специалистов трудолюбиво взращивали миф об ужасной технологической машине, доставшейся нам от погибшего СССР, которой только надо дать воли (в смысле, денег) – и она неудержимо прокатится по глобальным и внутренним рынкам, разя огнем и сверкая блеском стали.
Определенный резон в этом тезисе, если очистить его от истерических эмоций, все-таки был. Целые сектора простаивали в отсутствие госзаказа. Им в ответ неслось: «вписывайтесь в рынок». Кто-то напрягся, обернулся – и вписался, продавая самолеты и танки богатым странам третьего мира.Некоторые вписались, уйдя и создав свои частные бизнесы, плюнув на закостеневшие госструктуры и лежавшие на балансе Росимущества активы, из которых ликвидными порой были только офисные площади да сидевшие на них отдельные люди с ясным мышлением.
Но многие застыли в состоянии вязкого оцепенения, совмещенного с унылым ожиданием. Если бы в дантовом аду был предусмотрен круг для незадачливых стратегических менеджеров, то он выглядел бы именно так: бесконечное ожидание заказов, которые «вот-вот» придут, в плохо освещенных коридорах с облупленными стенами и треснувшими стеклами в окнах.
Гособоронзаказу добавят управляемости через ВПК>>
Потому что не может быть такого, что ты всю жизнь все делал правильно, а на выходе оказалось, что все плохо, ты же сам в этом и виноват, и делать теперь надо что-то другое. Просто не дают денег. Это универсальное объяснение встало на рефлекс.
«Читатель ждет уж рифмы «розы»; на, вот возьми ее скорей!»
Время шло, кадры уходили и не возвращались, вымирали и не обновлялись (потом начали обновляться, но легче не стало: система образования легла кверху лапками). Производства деградировали, заводские цеха покрывались пылью, научные школы и инженерные компетенции растворялись в небытии.
И тут правительство, освоившись на волне нефтяных доходов и поэтапной стабилизации экономики, вспомнило, что Россия, вообще-то, великая и даже ядерная держава, а потому ей просто необходим развитый космос и современная армия. И, как результат, загруженный заказами хайтек.
Но вопрос для правительства уже состоял не в том, какой из госактивов каким боком вписывать в рынок. Он стал гораздо более циничным, и вместе с тем – практичным: у нас тут КОЕ-ЧТО ОСТАЛОСЬ, что с ним теперь делать? Может, его еще можно как-то заставить работать и приносить какую-никакую прибыль?
Можно. И кое-где есть чем гордиться – во многом вопреки, а не благодаря, во многом из-за подвижничества конкретных людей или фантастической везухи при осваивании внешней конъюнктуры. Но – можно.
Однако, запас прочности советского хайтека, за некоторыми исключениями, успешно превзойден – и в оборонке, и в космонавтике, и в иных отраслях, требующих для устойчивой работы менее прозаического, нежели оборотный капитал и складские помещения. Реанимировать уже практически нечего – недостающее придется создавать с нуля.
Конвейер непрерывного образования, отраслевая наука, система управления профессиональными знаниями и компетенциями, насыщенные инновационные среды, программы высокорисковых НИОКР… это все слишком сложно и слишком долго.
Поэтому мыслить стали проще и конкретнее. Все проблемы возникают от того, что на участке нет денег. И наоборот: на участке проблема? – сколько нужно денег, чтобы ее решить? Это едва ли не единственный язык, на котором, кроме русского и матерного, говорит вся страна – сверху и донизу, без исключений.
Универсализация взгляда на систему через призму денежного потока порождает обвальную деградацию самой логики управления: целые наборы переменных просто исключаются из поля зрения как «ненужные». Монетарный взгляд на деловой процесс становится тотальным.
Это упрощает работу аппарата и действительно позволяет ввести его в русло контроля по наблюдаемым показателям (т.н. «бюджетам»). Но одновременно все сильнее отрывает штабы от окопов.
Оборонный заказ: танки денег не боятся>>
Можно возразить: ведь грамотно налаженный учет и контроль ограничивают и коррупцию, и воровство средств – неважно, государственных или корпоративных. Но в системе победившего «монетарного универсализма» логика коррупции и воровства не существует в отрыве от логики остальных бизнес-процессов, пусть даже запускаемых с благими целями.
Стержень и фокус внимания такой системы (что при штатной работе, что при коррупции) – финансовый поток. Поэтому нет никакой разницы – дать денег или украсть денег – если ограничиться только наблюдением за деньгами. Деньги производят только деньги (неважно – в белую ли, в серую, или втемную), а не ракеты и не новые технологии.
Инструмент без цели
Всякий, кто изучает сложные системы, первым делом учится избегать простых и прямолинейных объяснений, как бы они не ложились на душу, грея её. Потому что простые объяснения – это всегда заход на простые решения. Простые же решения плохи тем, что подходят только к простым задачам, – а таковых не существует нигде, кроме голов узких специалистов, честно редуцирующих сложную проблему аккурат до уровня собственной некомпетентности.
И, тем не менее, один по-настоящему простой вывод из всего вышеизложенного сделать все-таки можно. Пусть не в форме ответа, а лишь как вопрос – но ведь правильно заданный вопрос порой содержит в себе добрую половину ответа.
Вынужденный «монетарный универсализм», придя из 90-х годов, в течение годов нулевых окончательно выродился в «монетарный цинизм», распростершись далеко за пределами одной лишь системы управления сектором высоких технологий. Или, если быть уж совсем точным, пришел из-за этих пределов и по-хозяйски обосновался в наукоемкой отрасли, не видя разницы между нею и ларьком у метро.
Может быть, это было бы и не так плохо: в условиях назревшей политики реконструкции (у нас ее три года назад назвали модернизацией, на том дело и «освоили»), да еще и на фоне мирового экономического кризиса, здоровый консервативный цинизм, ограничивающий популистские метания и непоследовательные государственные траты, был бы только в плюс.
Но цинизм подобен газу: он всепроникающ и заполняет весь предоставленный ему объем. А что, собственно, ограничивает монетарный цинизм при распространении в ларьке под названием «Российская Федерация»? Неужели только размер бюджета?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
