Автор: Екатерина Кронгауз
По мере развития новых медиаресурсов, возникших на волне перестройки, их задачей становится освоение не столько запретных прежде тем, сколько неизвестных в СССР медийных форматов. Так, в 1992 году, после двух лет успешного функционирования на рынке руководители "Коммерсанта" принимают решение об издании наряду с популярным еженедельником большой ежедневной деловой газеты — "Коммерсантъ-Daily". Вспоминают старейшие сотрудники ИД "Коммерсантъ" Елена Нусинова и Максим Ковальский.
Елена Нусинова (1956, Москва) — журналист. В 1979 году окончила Московский государственный институт культуры. Работала в ИНИОН, библиотекарем, преподавателем. С 1989 года — редактор в информационном кооперативе "Факт", затем — руководитель отдела в информационном агентстве "Постфактум". Живет в Москве.
С 1990 года — сотрудник ИД "Коммерсантъ". В 1994-1997 годах — выпускающий редактор субботнего номера "Коммерсантъ-Daily". В 1995-1997 годах — выпускающий редактор еженедельника "Коммерсантъ-Власть". В 1997-2010 годах — ответственный секретарь ИД "Коммерсантъ". Главный редактор нескольких изданий ИД "Коммерсантъ": с 2000 года — журнала "Weekend", в 2001-2010 годах — приложения "Стиль", в 2006-2012 годах — приложения "Каталог", в 2010-1012 годах — журнала Citizen K.
— Вы один из старейших сотрудников "Коммерсанта". Как вы попали в "Коммерсант"?
— Я попала в "Коммерсант", когда он был информационным кооперативом "Факт" и производил разнообразные телетайпные бюллетени — такой был прогрессивный способ распространения информации. В моих бюллетенях были обзоры прессы. А "Коммерсант" начался примерно через полгода, сначала был еженедельным.
Деловая газета "Коммерсантъ". Справка >>
За эти двадцать с лишним лет я была составителем полосы иностранной прессы, начальником отдела рерайта, выпускающим субботнего номера газеты Daily, выпускающим журнала "Коммерсантъ" (впоследствии "Власть"), ответственным секретарем ИД, главным редактором журналов "Стиль", "Каталог", Weekend, Citizen K. Многое из этого одновременно.
— Что за люди работали в "Коммерсанте" на рубеже 1990-х?
— Там было совсем немного профессиональных журналистов, больше экономистов, экономическое предполагалось как доминантное. Почти все они тогда были очень молодые, а те, кого они привели с собой и кого потом набрали для ежедневной газеты, еще моложе. Журналистов, уже сделавших себе имя, не было — [Владимир] Яковлев не просто боялся воспроизведения советской журналистской манеры письма, он обязательно хотел добиться новой, другой.
— В каждом разговоре про "Коммерсант" обязательно всплывает "тот-самый-новый-язык" — было ли это самым важным тогда, или это позднейшая мифология?
— Прежний газетный язык был ни на что не годен. Сейчас довольно трудно себе представить, на каком одновременно и пустом, и загаженном месте все происходило. Советская журналистика (за исключением нескольких всем известных имен), несмотря на распространенные сейчас ностальгические настроения, все-таки была страшная мерзость. Самые отвратительные сегодняшние ее вольные и подневольные воспроизводители все еще очень далеки от оригинала. "Московские новости", конечно, были не советскими, а антисоветскими, но этот язык тоже стремительно устаревал: советская власть кончилась, и тогда казалось, что навсегда. Способа внеиделогически, безоценочно, не проклиная и не прославляя, сказать что-то в газете о политике, экономике, обществе просто не было. Его искали — неумело, неуклюже, но вполне сознательно. И до большой степени нашли.
— В фильме Леонида Парфенова к 20-летию "Коммерсанта" вы сказали, что все ориентировались на The New York Times, но никто ее в глаза не видел — это было преувеличением, или не совсем?
— Я не совсем так сказала. Некоторые видели в глаза, иные даже читали, но никто не пробовал читать изо дня в день, а значит, представления о том, что такое настоящая ежедневная газета, хоть New York Times, хоть любая другая, ни у кого не было.
— И никто никогда не ездил смотреть, как там все устроено?
— Куда-то Яковлев, кажется, ездил. Но даже если он сумел понять, "как все это устроено", буквально перенести тамошний опыт на здешнюю почву было невозможно: разрыв был слишком велик, непреодолим. Не только в технологиях и квалификации журналистов — читатели были совершенно иными, им нужна была не калька западной газеты, а ее русская версия. Поэтому неважно, насколько расплывчато Яковлеву виделась New York Times — воспроизвести ему предстояло не ее, а именно представление о ней. То есть сделать газету, которая соотносилась бы с происходящим в России примерно так же, как "Нью-Йорк Таймс" соотносилась с происходящим в Америке.
Делатели и создатели: Леонид Злотин о нулевом номере "Коммерсанта" >>
То, что в мировой журналистике составляет понятие "информационный стандарт", по-русски впервые возникло как "коммерсантовский стандарт". До мирового ему было далеко, но пропорции совпадали. После того, как этот стандарт научились примерно соблюдать в "Ъ", он зажил собственной, отдельной от "Ъ" жизнью: сначала распространился на остальные СМИ, потом стал общим и безусловным, был властным и победительным, потом под давлением обстоятельств стал ломаться, теряться, путаться, сейчас на него жалко смотреть.
— Если большая часть "Коммерсанта" состояла не из журналистов — на что была похожа редакционная жизнь, редколлегии?
— Мне не с чем сравнивать — я никогда не была в другой газете. Но я думаю, что всю систему редколлегий те, кто раньше работали журналистами, отчасти воспроизвели. Но не слишком многое — технология с самого начала была другой, "Ъ" был первым изданием, которое целиком делалось на компьютерах. Ни рукописей, ни гранок, ничего исконно газетного не было, это многое определило в образе жизни.
— Но вы как-то представляли, насколько жизнь в "Коммерсанте" отличалась от жизни других журналистов? В смысле, например, материальном? Тогда ходили слухи о баснословных зарплатах.
— Зарплаты были большие по тем временам, но не абсолютно, а относительно — вокруг же все бедствовали. А на коммерсантовскую можно было именно что безбедно прожить. Зато в других редакциях был рабочий день. Они сдавались в шесть, самые прогрессивные — в восемь. Чтобы любой текст с сегодняшним информационным поводом сегодня же обязательно и сдать, потому что завтра не возьмут, скажут, протух, — такого нигде не водилось. Переписывать заметку по шесть раз, тоже нигде больше не было принято тогда.
— А эти правила, по которым заметка переписывалась шесть раз, — они были понятны? Что и кто делал шесть раз с одной заметкой?
— Переписывать было не правилом, а распространенной практикой. Основное коммерсантовское правило композиции известно в формулировке [Андрея] Васильева: у заметки должны быть начало, середина и конец. Его и некоторые опытные авторы исполняют с известным затруднением, а "Ъ" вначале на 90 процентов состоял из очень начинающих, им это прямо-таки вовсе не давалось. И в "Ъ" было много непривычных тогда формальных требований к тексту, связанных с упомянутым уже информационным стандартом. Так что переписка не казалась авторам блажью начальства (как, говорят, казалась потом сотрудникам "Сноба"), они переписывали по замечаниям к тексту, вполне конкретным. Но в газете это продолжалось недолго — одни авторы научились, другие отвалились.
Максим Ковальский о том, как переписывал текст про алмазы России 36 часов >>
— Вы занимались рерайтом с самого начала? Откуда возникла идея разделить сбор фактуры и написание текста? И кто входил в первую группу рерайта?
— Это была яковлевская идея, ему кто-то рассказал, что так делают в иностранных газетах: мальчиков попроще посылают все разузнать, они сбегают, поглядят, потом возвращаются и рассказывают мальчикам поумнее, а те уж все расписывают. Но воплотить эту удивительную идею ему так никогда и не удалось. Сбор фактуры и написание текста не делились ни за что. Отдел рерайта появился с началом ежедневной газеты. В нем были [Максим] Ковальский, [Кирилл] Харатьян, [Петр] Холобаев, [Алексей] Каменский, еще очень многие, человек двадцать. Но это просто название такое волнующее, рерайт, а так — редактура. Мы не имели тогда никакого отношения к содержанию, только к форме. Новый язык, новые требования к тексту — все это было увлекательной редакторской задачей.
— У вас были какие-то конкуренты или хотя бы ориентиры в российских изданиях?
— Коротко говоря, нет. Тогда нет.
— Про "Коммерсант" всегда ходило какое-то невероятное количество легенд — ну, например, что была буддистская молельная будка какая-то, которую Яковлев построил, и ее разобрали после его ухода, но она где-то по-прежнему хранится, и пока она есть, есть и "Ъ". Или что строят гигантский бассейн прямо посреди редакции. Что из этого было правдой?
— Спортзал был, занятия восточными единоборствами были, были тренажеры, молельни не было, бассейна тоже. И Яковлев, насколько я понимаю, не был чистым буддистом. Любая законченная форма ему претила.
— Считалось, что Владимир Яковлев воплощает собой и "гений", и "злодейство" — насколько это было так? В "Коммерсанте" была "вертикаль власти"?
— Яковлев был абсолютный монарх, ему беспрекословно подчинялись, я больше такого никогда не видела. С ним этого тоже, кажется, после "Ъ" не случалось. Вот что важно понимать: это была первая большая ежедневная газета в стране, такую никто здесь не пробовал делать, поэтому и возникали всякие нью-йорк-таймсовые миражи. Тут же не только в языке или структуре дело. Сейчас не представить, какая это была неисполнимая затея, чтобы 16 полос формата А2 каждый вечер уходили в типографию. Война. Мне до сих пор пустые полосы снятся. Яковлев придумал эту газету, она собралась и стала выходить его энергий и волей. Как бы ни был важен вклад всех остальных, без Яковлева предприятие было бы невозможным, вот и весь гений. Злодейства от него никакого не было, так, капризы, завиральность. Но он гораздо чаще бывал прав, чем неправ, и гораздо лучше всех придумывал. Тогда. И вертикаль была. Да "Ъ" и до сих пор живет, как воинское подразделение, приказы старшего по званию не обсуждаются. Тем важнее, кто оказывается старшим.
