В конце ноября в российский прокат выходит долгожданная голливудская премьера триллера "Снеговик", снятого Томасом Альфредсоном по роману знаменитого норвежского писателя Ю Несбё с Майклом Фассбендером в главной роли. В интервью корреспонденту РИА Новости Анастасии Яконюк Ю Несбё рассказал, почему не вмешивался в съемочный процесс, что общего у детектива Харри Холе и космонавта Юрия Гагарина и как вышло, что русским персонажам в романах отведена роль плохих парней.
Несбё по праву может считаться королем скандинавского детектива. Известность среди взрослой аудитории ему принесли триллеры о сыщике-одиночке Харри Холе, который распутывает леденящие кровь преступления и ловит серийных маньяков, а среди детской — полные юмора повествования о Докторе Прокторе, который изобрел сказочно нужный ветрогонный порошок. Произведения Несбё выходят миллионными тиражами и переведены на 50 языков мира.
Несбё не раз признавался, что интервью — нелюбимая часть его работы. Беседу с корреспондентом РИА Новости писатель решил совместить с ужином, выбрав уютный ресторан в центре Осло, куда подъехал ровно в назначенное время на велосипеде.
— Давайте начнем разговор с премьеры триллера "Снеговик". Вы сами уже посмотрели картину?
— Честно говоря, я не видел этот фильм. И даже не видел трейлер.
— Как так?
— Я посмотрю его, конечно, когда он выйдет на экраны. В кинотеатре.
— Разве вы не следите за съемочным процессом, не контролируете, чтобы ваше детище не испортили? Ведь каждая книга — это, наверное, как ребенок…
— Нет, не вижу в этом особого смысла. Теперь это уже не моя история. Моя книга — всего лишь основа для того, что собирается рассказать режиссер, теперь все в его руках. Вы сказали: ребенок — я так не чувствую. Скорее это сформировавшийся взрослый. Я его создал, он вышел во взрослый мир и перестал быть ребенком. Теперь это дитя Томаса Альфредсона. И у меня нет ощущения, что он усыновил моего ребенка или что-то вроде того. Это просто другая история. Хотите прочитать книгу — это моя история, хотите посмотреть фильм — это к Томасу Альфредсону.
— Неужели вам не интересно, как Фассбендер справился с ролью Харри Холе, попал ли в придуманный вами типаж, характер?
— Я видел Фассбендера в "Стыде" и паре других фильмов, он великолепен. Кроме того, я с ним встречался — мы с ним лазили по горам. Самое главное, он хороший актер, и я надеюсь, он — прекрасный выбор на главную роль.
— Не боитесь разочароваться?
— Любое кино может разочаровать. Мне, конечно, любопытно, что они сделали, как сняли. Будет здорово, если мой вклад в эту историю окажется полезным, но фильм должен стать успешным или неудачным сам по себе. Можно из посредственной книги сделать поистине великое кино, а можно, перенеся хорошую книгу на экран, снять плохой фильм. Так что сама по себе книга еще ничего не гарантирует. Но у фильма хорошие стартовые позиции — талантливый режиссер, прекрасный состав. Так что посмотрим.
— Не так давно вышла очередная, одиннадцатая книга о Харри Холе. Расскажите, как он появился на свет и как менялся за все это время — от первой до последней книги.
— Знаете, сейчас вспомнить доподлинно, как я придумал Харри Холе, уже трудно. Меня часто в интервью об этом спрашивают, и мне нужно было как-то это сформулировать, потому что ответ сложный и нужно как-то его упростить, чтобы ответить. Получается, что подлинная история забывается, но ты помнишь, что рассказывал в интервью, и это постепенно становится правдой. И частично это и есть правда.
И уже в самолете я начал обдумывать будущую историю, вот тогда-то я и придумал Харри. Я начал с имени. Харри — это не очень обычное норвежское имя, кроме того, у него есть другой смысл. Харри означает "деревенщина" — такой провинциал, который не очень хорошо одет и все такое. Кроме того, Харри звали одного футболиста из моего детства.
Холе — это была фамилия одного полицейского, которым меня в детстве пугала бабушка. Могла, например, сказать: "Если не вернешься домой вовремя и не ляжешь в кровать в 20:00, Холе придет и заберет тебя". Я его даже видел — того полицейского — и побаивался. Так вот, я подумал, что тот полицейский и мой Харри — хорошая комбинация, получается что-то пугающее, мистическое.
Надо сказать, я не так уж много усилий потратил на создание его как героя. Были какие-то черты, которыми я хотел его наделить. Меня вдохновлял тогда образ Бэтмена — это темный герой, антигерой, злодей. Истории в духе crime noir. Я был вдохновлен этим жанром и попытался придерживаться его правил и рамок, сделав его более современным.
У Харри должно было быть трагическое прошлое, поэтому его отправили в Австралию, он такой одиночка, который расследует убийство норвежской девушки. Там он чужак, но и в норвежской полиции он тоже в некотором смысле аутсайдер. Так что его взгляд — это как бы взгляд со стороны. И так оно и было, ведь первые две книги вовсе не о Харри. Он выполняет функции камеры, он продукт лихо закрученного crime noir — детектив, но довольно нейтральная фигура.
Но постепенно он как будто выходил из-за камеры, выступал на первый план и становился частью истории, ее центром. Для меня как для писателя этот процесс был интересен, и я все больше погружался в характер персонажа.
— В одном интервью несколько лет назад вы сказали, что чувствуете, будто между вами и Харри есть сходство. Это так?
— Знаете, в какой-то момент писатель понимает, что во многом пишет о себе самом. Когда у тебя есть главный герой, получается так, что материал для создания его образа ты черпаешь в том числе из собственной жизни, используешь собственные черты, мысли, переживания. Конечно, у нас совсем разные жизни, и в них много принципиальных отличий. Но это неизбежно, когда ты, будучи писателем, используешь себя для создания образа, причем ты делаешь это для всех героев, даже когда пишешь, ну, не знаю, о психопатах, — нужно отыскать в себе маленькую частичку этого образа и поработать с ней, понять.
— Вы не устали от Харри за эти годы, не захотелось покончить с ним?
— Когда так долго имеешь дело с чем-то, что-то неизбежно теряется, но что-то и находится. С одной стороны, ты рискуешь устать от своего героя, а с другой — все глубже погружаешься в его личность.
Когда человек становится старше, и так у многих, ему все менее интересно приобретать новых друзей, а вот желание лучше узнавать старых друзей растет. Вот примерно так я чувствую себя с Харри.
— То есть можно ждать следующей книги о Харри?
— Если я вам сейчас скажу, то вы узнаете, выживет Харри в последней книге или нет.
— Это что, секрет?
— Ну да.
— На первый взгляд Осло — очень спокойный город, каждое преступление, даже бытовое, здесь превращается в ЧП. Откуда берутся в ваших книгах жестокие серийные убийцы, кровожадные маньяки? Как вам вообще удается придумывать такие изощренные преступления, от описания которых в прямом смысле стынет кровь?
— Ну, вы все-таки будьте поосторожнее в Осло, когда выходите на улицу… Но если серьезно, наверное, мне нужно самому пугать себя. Когда я был маленький, я ходил в темный лес. Там не было ничего жуткого, вряд ли со мной могло случиться что-то плохое. Но в моей голове возникали страхи, фантазия создавала ужасных монстров, как и у многих детей. Наверное, у меня просто более богатое воображение, чем у других детей.
Я даже проходил тест для определения типа личности. Он был довольно скучный, по всем показателям я был довольно обычным ребенком, но один параметр — воображение — был выше среднего, и я так понял, что если бы он был еще немного выше, я мог бы стать пациентом психиатрической клиники (смеется).
Вы говорите: жестокие преступления. В любой книге важен момент саспенса. Если хочешь, чтобы твою книгу читали, хочешь, чтобы читатели ждали, поймает ли Харри убийцу, надо создать такую картину, ощущение, будто что-то очень важное стоит на кону. Ты должен нутром чувствовать, что если убийцу не поймают, мир рухнет. Он просто обязан это сделать.
Для этого не годятся мелкие воришки-карманники, а нужно, чтобы это было что-то по-настоящему страшное. Помните фильм "Челюсти"? Ведь там не нужно было показывать саму акулу, достаточно увидеть, на что она способна. Не нужно описывать подробно само чудовище, достаточно показать, что оно может сотворить. Наступает момент, когда монстр превращается в зеркало для других героев и мы уже следим, как они с ним справляются. Это зеркало отражает разные качества — интеллект, мужество, показывает слабые стороны.
Некоторые говорят: зачем тебе нужен именно серийный маньяк, чем плох обычный убийца? Когда речь идет о человеке, совершившем единичное убийство, важно поймать его, и тогда жизнь продолжится. А в случае серийных убийств особенность в том, что они будут продолжаться и ты должен их остановить, в этом и есть суть триллера.
Убийца, который совершает одно преступление из ревности, или ради денег, или по каким-то другим причинам, — это не то чудовище, которое я преследую. Для Харри такой убийца неинтересен, ему нужен настоящий монстр.
— Мне кажется, один из героев ваших романов — тьма: ее описание можно найти в каждом произведении. Почему так важен этот образ?
— Частично это обусловлено характером Харри, частично — особенностями жанра. Это формирует ощущение, что должно появиться отчаяние, безысходность в моем герое. Он должен находиться на таком этапе своей жизни, когда он сражается с внутренним злом. Ведь важная часть любой истории это конфликт. Нет конфликта — нет истории.
Харри это герой, который просто делает свою работу. Это история про одиночку, который не очень-то любит людей, не ощущает себя членом общества. Но в своей работе он чувствует ответственность за это общество. Это не значит, что Харри хотел бы изменить порядок вещей, он отнюдь не революционер. Но он понимает, что может делать свою работу лучше, чем кто-либо другой.
Это безумие, потому что нужно пожертвовать всем, что у тебя есть, достигнув вожделенной цели, и это будет твой вклад в жизнь общества. И это то, что переживает Харри: он словно отправляется в космос, выполняя самоубийственную миссию по поимке серийного убийцы. Скорее всего, он не очень-то рад, что приходится это делать, может быть, даже не чувствует гордости. Но он делает свою работу.
— Во многих ваших книгах мы встречаем героев русских по происхождению. Почти все они отрицательные персонажи, преступники, дилеры и просто, что называется, плохие парни. Почему именно русским персонажам отведены такие роли?
— Что, правда? Это в каких книгах? Да, точно, у меня были в "Призраке" люди из Сибири, бывшие заключенные, с татуировками… Черт, придется теперь придумать каких-то положительных русских.
— Да, пожалуйста.
— Это не специально. Знаете, почему это так у меня получилось? Я вам скажу: сегодня мы довольно хорошо представляем себе другие страны, культуры, другие общества. А в России, несмотря на то что она всегда была близка географически, до сих пор много непонятного, загадочного, мистического.
В середине 1970-х годов мама возила меня в Москву и Петербург. Мне было 17. С одной стороны, Советский Союз произвел невероятное впечатление: все было такое огромное, величественное.
Но, с другой стороны, все было такое темное, гнетущая атмосфера, люди выглядели несчастными. Было ощущение, будто что-то происходит, но мы этого не видим, какая-то тайна вокруг. Не знаю, почему такое впечатление осталось, ведь большинство русских, с которыми я встречался, мне очень понравились. И хотя мы сегодня знаем о России больше, в ней по-прежнему остается что-то загадочное, непонятное.
— Ваши книги из серии о Докторе Прокторе популярны среди детей примерно так же, как триллеры о Харри Холе среди взрослых. Раз уж вы рассказали, как появился Холе, вспомните, как возник Доктор Проктор.
— Моя дочь, когда была маленькой, всегда просила рассказывать ей истории, и я придумывал разных персонажей. Она задавала рамки, что это должны быть за персонажи: профессор, маленькая девочка примерно с нее ростом и еще очень-очень маленький мальчик.
Я начинал рассказывать историю, продолжал на следующий день и так далее. Я для нее был такой джук-бокс, набитый историями, стоило ей только сказать: расскажи что-нибудь. Она пользовалась этим на всю катушку, даже приводила друзей из детского сада, говорила им: "Эй, пошли, мой папа классно рассказывает истории".
И я начинал: "Ну, о чем вы хотите, чтобы я рассказал?" — "Ну, я хочу, чтобы там были овощи". — "Овощи. Например?" — "Ну, картошка и так далее". Это было приятное время. Я рассказал тогда огромное количество историй, которые, конечно, так и не превратились в книги. Но эта история — про Доктора Проктора, — я в какой-то момент понял, что рассказываю об одних и тех же персонажах, мне самому стало интересно. Это тоже история об одиночках, таких же, как и Харри Холе. И о дружбе, конечно, которая для них важнее всего.
— И все же рассказывать истории — это ваша профессия, работа? Или хобби? Образ жизни?
— Это профессия. Но не работа. Вот интервью — это работа, бывает по десять интервью в день, это очень тяжело. Порой думаешь только о том, что в это время ты мог бы писать.
— Да вы счастливый человек.
— Знаю. Я везучий, потому что большую часть времени я хочу писать, у меня есть это желание. Можно возвращаться к героям, линиям, продумывать все заново. У меня есть пять читателей, которым я доверяю, они работают в издательстве. Так вот, они читают все, что я написал, первыми и встречаются без меня, обсуждают. Потом говорят мне, к чему пришли: что важно или наоборот.
— А вы не говорите им: "Я писатель, звезда, мне лучше знать"?
— Нет, они всегда правы. Читатель всегда прав. Это умные люди. Я пишу для читателей. Если они говорят, мы не понимаем этого персонажа, это не их вина. Это моя вина — я должен объяснить, чтобы они поняли. И тогда я должен поработать над этим. Могу сказать, что я принимаю во внимание примерно две трети из того, что они говорят: они просто помогают мне сделать мою книгу еще более интересной.
Я однажды получил письмо от читателя моей книги "Кровавый снег", это короткое произведение. Так вот тот читатель был подписчиком в одном книжном клубе и автоматически получил ее. Он послал мне гневное письмо: "В этой книге всего 180 страниц, я платил такие же деньги за книги о Харри Холе, у меня такое чувство, что вы меня обманули. И вообще, она мне не понравилась!"
— Еще, наверное, написал "верните деньги"?
— А я так и сделал. Ой, наверное, не надо этого говорить в интервью. Не хочу, чтобы это стало правилом. Напишите, что это было одно-единственное исключение.
— Однажды вы сказали, что каждый писатель должен вести диалог со своими предшественниками. С кем вы ведете беседы?
— Дайте подумать… Марк Твен, Роальд Даль. Знаете, еще многое зависит от того, что ты читаешь, насколько это тебя захватывает. Я читал много Достоевского и Гамсуна, когда бы молод, может быть, слишком молод для этого, не мог многого понять в силу возраста, позже перечитал.
Из американских писателей-битников, наверное, Керуак, еще Буковски, Томпсон. Назвал бы Чандлера, Гюнтера Грасса. И многие норвежские писатели: Гамсун, Унсет — у нее мне нравятся не исторические романы, а ранние, когда она писала о себе, они не кажутся старомодными, это очень созвучно нашей действительности.
Вообще, когда читаешь хорошую литературу, понимаешь, что человеческая сущность не слишком изменилась с течением времени. Вот сейчас я читаю Марселя Пруста — когда-то моя мама-библиотекарь присылала мне Пруста и спрашивала: "Ну, ты прочел?". Я говорил: "О, мама, там так много!" Но сейчас я читаю, хотя и не все, но отчетливо понимаю: а ничего в человеческой сущности не изменилось, все, как было в XIX-XX веках. Наверное, это потому, что хорошая литература существует вне времени.
