На прошлой неделе в московском Мультимедиа Арт Музее открылась выставка фотографий Вима Вендерса "Картины с поверхности земли". Вендерс, известный большинству, прежде всего, как режиссер, предстает здесь в условно новой роли - фотографа. На самом деле фотографии он посвятил не меньшую часть жизни, чем кино. Приехать на открытие своей выставки автор не смог, однако РИА Новости удалось расспросить его о том, как сочетаются профессии фотографа и режиссера, почему он почти не фотографирует людей, в чем порок цифровой фотографии и секрет идеальных кадров. Вопросы задавала Наталья Попова.
- Господин Вендерс, почему вдруг фотография сделалась важнее кино? Означает ли это, что кино перестало отвечать на важные вопросы? Или, наоборот, в кино уже все было сказано?
- Единственный существенный вопрос "Как следует жить?" постоянно видоизменяется, наполняясь новыми смыслами. И кино должно отвечать на него вновь и вновь, не может быть что-то сказано раз и навсегда. Кинематограф продолжает выполнять свою задачу, и он по-прежнему важен для меня. В моем случае эти две профессии не перекрывают друг друга. Если я делаю фильм, я занимаюсь именно им и ни чем другим, год, два, но если я еду в путешествие, чтобы фотографировать, тогда у меня в голове нет идеи фильма. Я работаю и люблю обе эти профессии, и я обнаружил, что они прекрасным образом дополняют друг друга. Ответы, которые дают "движущиеся" картинки и истории, то есть кино, принципиально иные, чем те, что раскрывает фотография.
- В какой момент фотография из хобби переросла для вас в профессиональное увлечение?
Я начал заниматься этим почти 30 лет назад. Тогда я купил свою первую камеру 6х7 (прим. ред. – среднеформатная пленочная камера), с которой я путешествовал около года, и постепенно фотография стала для меня чем-то иным, чем была раньше. Фотоаппарат и даже комната для проявки появились у меня, когда я еще был ребенком, но сделать фотографию именно "профессией" у меня не было возможности вплоть до 1982 года. Тогда же из первых серьезных работ появился мой первый фотоальбом - Written in the West, и одноименная выставка, объехавшая весь мир.
- Ваша московская выставка состоит главным образом из пейзажей, чаще безлюдных. Вы не любите снимать людей? Снимаете ли вы портреты?
- Нет, я фотографирую людей очень редко, предпочитаю пейзажи. Они могут больше рассказать о нас, людях, если позволить им это сделать. И они могут сделать это лучше, если они безлюдны. Едва в кадре появляется человек, все внимание устремляется на него, хочет того фотограф или нет. То же самое можно наблюдать в живописи. Например, на больших пейзажах, как у Каспара Давида Фридриха, можно увидеть вдали маленькую фигурку человека, но даже если он стоит к нам спиной, даже тогда все внимание обращается к нему.
Что интересует меня в "моих пейзажах", это те следы, которые мы, люди, оставляем. Что оставили после себя люди, которые здесь жили или проходили?
- Вы снимаете на цифру или пленку? Как долго, по-вашему, еще будет существовать пленочная фотография?
- Как фотограф я старомоден, и снимаю исключительно на пленку. В то же время в кино я давно использую цифровую технику, каждая из инноваций может стать поводом для отдельного рассказа.
В фотографии же я "завис" на аналоговом методе съемки, на пленке. Мне неприятно в цифровой фотографии то, что она позволяет избегать самого процесса фотосъемки: пропадает необходимость искать кадр, пытаться его поймать. При каждом спуске затвора сохраняется нечто неповторимое, нечто такое, что уже невозможно удалить с негатива, вне зависимости от того удачен кадр или нет. Но в цифровой съемке, нажав кнопку Delete, можно бесследно уничтожить все, что было сделано. Стоит ли вмешиваться в течение времени, которое отразилось на пленке?
Больше того, возможность незамедлительно увидеть снятое на дисплее отчуждает от акта фотографирования и вырывает меня из диалога с тем местом, которое я снимаю. Если я вижу результат, в том числе и промежуточный, фотография сразу становится продуктом, а я - производителем. Это больше не диалог, а отношения господства и подчинения. Конец. В процессе съемки на пленку мои отношения с местом развиваются и движутся дальше, до тех пор пока я, часто недели спустя, отсматривать сделанные кадры.
И, наконец, цифра отвергает не столько само действие, сколько понятие "оригинала". Отдельные фрагменты становится возможным разбирать, соединять по-новому, и это резко противоречит той "претензии на истину", которую я, как и прежде, больше всего ценю в фотографии.
Профессия фотографа, который снимает на цифровую камеру, сегодня это нечто другое. Фотографы превращаются в своего рода иллюстратора, освоившего новую технику живописи и оставившего собственно фотографию позади. Я же, напротив, рад, что продолжаю снимать по старинке. Это не ностальгия, а чистое наслаждение действительностью, а заодно - борьба против исчезновения фотографии.
- Были ли в вашей карьере кадры, которые не удалось сделать?
- Их бесчисленное множество. Иногда просто оказываешься не в то время и не в том месте. Не так давно я в очередной раз попал в Долину монументов (Monument Valley) на границе Аризоны и Нью-Мексико. В 70-е и 80-е годы я бывал там и много снимал. Но в этот раз не сделал ни одного кадра. Это был сущий ужас: мне казалось, что все прекрасные пейзажи вдруг спрятались, исчезли под шапкой-невидимкой. Места, которые раньше считались своеобразными "тихими гаванями" для фотографов, сейчас "защелканы до смерти" потоком туристов, которые ежедневно делают там миллионы кадров, и режиссерами бесчисленных рекламных роликов. Там больше ничего нельзя увидеть. Там нужно ввести десятилетний мораторий на фотосъемку, чтобы это место могло отдохнуть…
- В одном из интервью вы говорили, что XXI век станет веком иносказания (die Bildersprache), в котором главным будет изображение. Что вы вкладываете в это понятие? И какова в этой концепции роль 3D-технологий?
- "Картинки" уже давно превратились в новые тексты. Взгляните, как быстро дети способны разобраться с любой компьютерной программой, рассчитанной на интуитивное распознавание иконок и ярлыков. Большинство людей воспринимают из текстов лишь крохи, сконцентрированные фрагменты. Если бы человек XIX столетия оказался вдруг в современном мегаполисе, скажем, на Пушкинской площади в Москве, он в ту же секунду сошел с ума. Потому что не смог бы вынести весь этот визуальный поток, мощный оптический удар.
3D надо воспринимать в другом контексте: эта технология изменяет привычное восприятие кино. Кинематограф почти 120 лет втирает нам очки, уверяя, что показывает нам окружающий мир как некое "помещение". С помощью всевозможных ухищрений - камер, движущихся по рельсам, вертолетных съемок, монтажа, ручных камер, стэдикама (прим.ред. - система стабилизации камеры во время съемки) и т.д. - кино заставило нас поверить, что владеет пространством. Но все, что оно нам показывало, мы видели на двухмерном киноэкране, то есть плоским. Пространство оставалось лишь иллюзией. Сейчас ситуация меняется резко, радикально, и я думаю впоследствии окончательно и бесповоротно. И кино, и телевидение научились наконец тому, что наши глаза (и наш мозг) умеют уже давно: создавать трехмерные, объемные изображения, у которых есть глубина, есть объем, а не просто вырезанные по контуру силуэты. Меня воодушевляют возможности, которые предоставляет это новое измерение в кино. "Пина" была моим первым документальным проектом в 3D, и все следующие фильмы я намерен снимать только так.
- Ваша соотечественница, Лени Рифеншталь, тоже в итоге пришла от кино к фотографии, от движения к статике - почему, как вы думаете? Что для вас, как для профессионала интереснее - ее фильмы или ее поздние африканские фотографии?
- Карьеру Лени Рифеншталь нельзя истолковывать, основываясь только на эстетических критериях. Здесь в игру вступают политика и власть. Я думаю, что в своих фильмах она наслаждается собственной "властью" - в тот момент она была еще поразительно молода, можно сказать, вундеркинд – а с возрастом нашла в фотографии покой, который так искала в тот момент.
- Что вы смотрите - если для себя? Чьи работы для вас важны - как в кино, так и в фотографии?
- Мой любимый фотограф сейчас - бразилец Себастьян Сальгадо (Sebastiao Salgado).
- Известно, что Вернер Херцог учит людей, желающих стать режиссерами, ходить пешком, читать книжки, взламывать замки и т.п. А чему бы Вендерс хотел научить тех, кто хочет стать режиссером (или фотографом)?
- Уже около 20 лет я преподаю в Высшей школе искусств в Гамбурге (Kunsthochschule, Hamburg), где я – профессор цифрового кино. Я пытаюсь привить моим студентам одно - доверять собственному взгляду, а не следовать некоему готовому "рецепту". Хороший фильм или хорошую фотографию можно сделать, если верить, что ты единственный, кто точно может, или должен, это сделать.
- СМИ писали, что вы сейчас работаете над экранизацией романа Рю Мураками "Мисо-суп" (The Miso Soup). Почему вы обратились к Японии и японской культуре?
- Я отказался от съемок этого фильма после катастрофы в Японии в марте прошлого года. После съемок "Пины" я занялся семейной драмой под названием "Все будет хорошо" (Everything Will Be Fine), мы снимаем в Монреале и Квебеке.
- Вы говорили, что собираетесь следующий фильм тоже снимать в 3D, но он будет про архитектуру. Можно ли поподробнее рассказать про этот проект? Что вообще главное в архитектурных съемках - фотографических и кинематографических?
- Мой архитектурный фильм – это долгосрочный проект. Подобно танцу, архитектура близка к 3D и лучше воспринимается в пространственном изображении. Больше я ничего по этому поводу рассказать не могу, я только начал съемки.
- Считаете ли вы себя немецким режиссером? Важно ли для вас иметь возможность регулярно приезжать в Германию? Мучает ли вас ностальгия?
- Я испытываю ностальгию по многим местам, где не был довольно долго. Сан-Франциско, Сидней, австралийская пустыня, Лиссабон… Нужно бы уметь находиться одновременно в нескольких местах, чтобы видеть, как они меняются.
- Что вы думаете о русском кино? Успех "Фауста", "Как я провел этим летом" и "Елены" на международных фестивалях заставил критиков в нашей стране говорить о возрождении российского кино.
- Несомненно. Русское кино когда-то уже было движущей силой мирового кино. И я пожелал бы ему того же в будущем.
