Елена Кальницкая, генеральный директор Государственного музея заповедника "Петергоф", рассказала РИА Новости о том, как бренд "столица фонтанов" мешает зарабатывать в зимнее время, зачем музею эндаумент, и как получилось, что на территории дворцового парка постоянно живут двое пенсионеров. Беседовала Мария Ганиянц.
- Петергоф – огромный комплекс, сколько у вас всего на балансе зданий, садов и парков?
- Действительно, мы один из самых больших музеев страны. Заповедник охватывает памятники Петергофа, Стрельны и Ораниенбаума, более ста исторических зданий, семь парков — всего 550 гектар земли.
Здания не равнозначны — например, Большой дворец в Петергофе и Караулка в парке Александрия, расположенного восточнее Нижнего парка Петергофа и отделенного от него каменной стеной — там была семейная резиденция императора Николая I.
Кстати, в этом историческом парке у нас постоянно живут два человека. Еще в 1990-х годах небольшой домик на территории парка — памятник архитектуры — был каким-то образом приватизирован. А куда девать пенсионеров сегодня — непонятно, нет правового механизма, чтобы здание "расприватизировать", а люди уезжать не хотят, и это их право.
- И сколько же вам в год нужно денег на это гигантское хозяйство?
- Бюджет ГМЗ "Петергоф" достаточно велик, и примерно 40 % от него мы зарабатываем самостоятельно. Но все равно средств не хватает!
- Ну, тогда вы — самый эффективный федеральный музей страны. Остальным крупным музеям и 25% от бюджета не удается заработать.
- Мы стараемся, как можем. Зарабатываем не только на билетах и экскурсиях, но и на сувенирах, на печатной продукции, на проведении частных мероприятий, которые готовим очень продуманно, не в ущерб памятникам.
- На западе частные вечеринки в музеях — обычное явление, а российские музейщики, похоже, негативно к этому относятся?
- Это правда. Мы никогда не допускаем гостей в интерьеры дворцов. Однако придумали достойный и красивый формат для корпоративных мероприятий. Люди приезжают к нам на корабле, проходят экскурсией по парку и дворцу, после этого попадают в Купеческую гавань, где стоит шатер для необходимого в таких случаях "пира", а заканчивается все – фейерверком в одиннадцать вечера.
Но зарабатывать нам очень нужно: не забывайте, что наш "высокий сезон" — четыре месяца в году, когда работают фонтаны, а остальное время посетителей почти нет. И мы зимой живем на то, что зарабатываем летом. В зимний период бывает, что доход музея составляет всего три миллиона рублей в месяц, а зарплатный фонд — для сравнения и понимания — 45 миллионов рублей. И сотрудников нельзя распустить на зиму, мы понимаем все житейские сложности.
Все наши почти три десятка музеев, среди которых есть очень интересные и малоизвестные, например Музей игральных карт или Музей велосипедов, работают зимой по выходным дням, но в них почти никто не ездит специально.
- Почему?
- Есть устойчивое понятие: Петергоф – столица фонтанов. Раз фонтаны не работают — в музеи не едут. Чего мы только не делали, и выставки ледяных скульптур, и всевозможные развлечения, но пока — не срабатывает. До революции в парке устраивались и катания на тройках, и ледяные горки. Но сегодня организовать подробный досуг проблематично. Например, мы решим построить хорошую ледяную горку, а она, если делать как надо, будет стоить огромных денег. Значит, понадобится инвестор. Как только он появится, главной целью для него станет задача заработать столько, чтобы перекрыть свои расходы. Услуга станет платной, музей ничего не выиграет, а меня сразу начнут упрекать со всех сторон за недешевые удовольствия. Ведь в Петергофе живут горожане, растят детей, знают, что зимой по традиции парк бесплатный. Что тут поделаешь, мы — абсолютно сезонная история. Это место "намоленное" только летом. И так было всегда.
- Насколько я понимаю, по новому закону о бюджетных учреждениях, вы можете при музее хоть турагентство открыть, хоть ресторан.
- Да, музей сейчас бюджетное учреждение нового типа – БУНТ. Но мы еще не понимаем в полной мере, как будем существовать в новых условиях. Понимание придет только с опытом.
Теоретически, конечно, мы можем сделать турагентство. Но сколько для этого придется пройти согласований: с Минкультуры, с Росимуществом и пр. Да и зачем нам турагентство? Объяви мы завтра конкурс на его создание, сразу придет "полк" желающих, и в основном — ради офиса. А потом выяснится, что фирма, которая выиграла конкурс, раньше занималась утилизацией мусора.
Приведу в пример недавний опыт. Некая фирма выиграла тендер на инвентаризацию нашего зеленого массива. В идеале в их задачу входило дать заключение о состоянии каждого дерева в парках, определить, те, которые уже высохли, могут упасть, требуют ликвидации. Однако оказалось, что сотрудники в этой фирме ничего не понимают в деревьях, тем более таких старых, как у нас. Я спрашиваю юношу-руководителя: а как же вы конкурс выиграли, на что рассчитывали? А он отвечает: "Если бы я признался, что этого не умею, меня бы не допустили, а так я пытаюсь. Вдруг?"
А туристический бизнес — серьезное дело, тут нужен высокий профессионализм, и мы считаем, что нам дополнительной выгоды это не даст. Возможно, мы могли бы организовать турагентство в Москве и привлекать москвичей.
- И что вам мешает?
- Везде должны работать люди, которые любят то, чем занимаются, и разбираются в этом. А у нас нет специалистов, которые сидели бы в Москве в турагентстве, и при этом работали на Петергоф и его любили.
- Вы стали одним из первых музеев в стране с действующим фондом целевого капитала (эндаументом), почему решили в это ввязаться? Большинство музеев считают, что пока в фонде не будет скоплено 20-30 миллионов долларов, и затеваться-то не стоит.
- Конечно, учитывая, что целевой фонд — это существование с процентов, то на первых порах эти проценты будут очень небольшими. Но ведь надо с чего-то начинать.
Весь мир живет с эндаументами, причем довольно успешно. У нас в стране их начали использовать ВУЗы. Например, есть прекрасный опыт Европейского университета, который живет, во многом, за счет эндаумента.
Когда мы решили создать фонд целевого капитала, эндаумент, мы стали просто писать письма в никуда — богатым людям и компаниям. Первым жертвователем в наш фонд целевого капитала был Ульви Касимов, который дал 5 миллионов рублей, потом — Благотворительная организация "Искусство и спорт", которую создавал Алишер Усманов, дала примерно столько же. Вот пока все. Но как развивать эндаумент — наша забота, мы ищем разные пути.
- На что вообще меценаты или спонсоры легче всего дают деньги?
- Как ни странно, на летние праздники деньги найти легче, чем на реставрацию музейных предметов. А если честно, то благотворители поддерживают те проекты, которые могут прозвучать. И это понятно.
В целом, нам грех жаловаться. Есть поддержка государства, помогают разные организации и фонды, которые позволяют содержать Петергоф в идеальном порядке. Беда в том, что многим нашим дворцам по 300 лет, они постоянно требуют новых ремонтов, и не потому, что реставрируются не так, а просто возраст берет свое. Взять хоть деревянный Путевой дворец Петра I в Стрельне. Мы его в прошлом году привели в порядок, он стоял как игрушка, но прошла зима — и все надо делать заново.
Я занимаюсь историей архитектуры всю жизнь, изучила множество документов, и поняла, что в XVIII веке все было точно так же: только позолотят — позолота начинала осыпаться, приходилось золотить заново. Просто у русских императоров были и бюджет, и желание, и возможности делать все как они хотели (без согласований и тендеров). Но и у них текло, и падало, и разваливалось. Так что, если у нас и течет, и падает, и разваливается — это вполне естественно. Наша задача – хранить, беречь и реставрировать.
