Вадим Дубнов, политический обозреватель РИА Новости.
День солидарности в борьбе с терроризмом, учрежденный в память жертв Беслана, честнее было бы отмечать не 3 сентября, когда все закончилось, а 1-го, когда штурм и развязка еще казались немыслимыми. То, что в истории навсегда осталось Бесланом, случилось раньше, еще до того, как террористы выдвинулись по направлению к Беслану. Как и Дубровка началась задолго до того, как КАМАЗы с боевиками Мовсара Бараева пересекли московскую Кольцевую.
Фора для террориста
Война с терроризмом проигрывается в момент ее начала. Само объявление о ней, призыв к бдительности и предупреждение об опасности – акт о капитуляции, потому что ни бдительность, ни спецслужбы не спасут. Самые проницательные аналитики с самой разветвленной осведомительной службой, способные разоблачить любой заговор, уничтожить любого организатора и обезвредить любую бомбу, однажды не разоблачат, не уничтожат, и тогда начнется обратный отсчет в другом месте и с другой бомбой, или в другом автобусе поедет другой смертник.
Террорист всегда на шаг впереди – так в игре "сыщики и воры" у последних всегда преимущество. А в случае с терроризмом это преимущество куда более безнадежно и убийственно, чем во всех других криминальных историях. Преступление можно предотвратить. Стихию – нет. Только минимизировать последствия.
Справиться можно с тем, чей ресурс – экономический, людской, идейный, временной – уязвим или хотя бы исчерпаем. У терроризма нет проблем с кадрами, ими может стать целый народ. У террориста всегда пребудет мотив, и этот мотив вечно наступательный. У терроризма времени хоть отбавляй, оно работает на него – и оно тоже против тех, кто с ним борется.
Терроризм баснословно дешев. Затраты на теракт в разы ниже затрат на борьбу с ним, не говоря о цене ликвидации последствий, и все логично: антитерроризм должен перекрыть все направления возможного теракта, в то время, когда террориста из них всех интересует одно-единственное.
Из всех статей расходов на Буденновск или взрыв в Домодедово, надо полагать, самыми значительными были взятки – постовым милиционерам, ДЭЗам, миграционным службам и так далее.
11 сентября 2001-го было, наверное, самым дорогим в истории терроризма. Но что эта дороговизна по сравнению с Ground Zero и бесконечными нулями в обозначении цены, которую пришлось заплатить Америке?
Война с химерами
Терроризм еще нигде и никогда не достиг своей провозглашенной цели, но у этой цели всегда есть беспроигрышная для него альтернатива – он просто убивает людей, и уже никому не интересно, с чего все началось. И это все объективно, как траектория метеорита, в соответствии с которой от него уже Земле не увернуться, и воевать с брейвиками мир не умеет, потому что брейвики – его, этого мира, неотъемлемая часть.
Все ведь очень цинично: террористу нужно убить как можно больше людей. Те, кто с ним борется, как в операции по спасению заложников, изначально допускают, что всех не спасут. Значит, им надо, чтоб террорист убил как людей можно меньше. Счет идет на жизни в буквальном смысле слова. Потому для того, кто, как он сам полагает, меняет ход истории или хотя бы мстит миру за то, что тот такую историю допустил, война уже выиграна, вне зависимости от того, чем закончится операция спасения.
Война с терроризмом – это война с химерами. Зачастую кости тех, из-за которых у одних появился повод мстить, а у других бояться, уже давным-давно истлели, и те, кто продолжает их дело, уже не в состоянии подняться над далекой историей. А искомой химерой может стать хоть независимость, хоть мир без евреев, хоть мировая революция, хоть торжество единого бога.
Только вот наше 3 сентября стоит особняком. Потому что у нас пока, к счастью, нет ни Брейвика, ни Кашмира. У нас то, что стало войной с терроризмом, совершенно не должно было ею становиться. Своих химер мы создали собственными руками.
Капитуляция
Российский терроризм и корни его возникновения – подражание мировой практике в той же степени, в которой эпигонством была сама национально-освободительная борьба в Чечне.
Превращение обычного постсоветского праздника непослушания в то, что стало почему-то называться войной за независимость, было уродливой формой продолжения обычного спора нарождавшихся постсоветских элит за полномочия. В Татарстане договорились, с Чечней было решено не договариваться, хотя договор, который предлагался Дудаевым, был весьма умеренным вариантом татарстанского.
Да и после первой войны Масхадов слишком часто для провозвестника суверенитета повторял слово "общее": общее оборонное пространство, общее экономическое, даже правовое…
Все только с виду начиналось так, как это начинается везде, где мечтают о другой истории. На самом же деле, басаевских боевиков после Буденновска встречали в Чечне восторженно не потому, что те совершили национально-освободительный подвиг. Они в представлении чеченцев просто отомстили – за разрушенный Грозный, за залитый кровью после бомбежки Шали… Кстати, Радуева после Первомайского и Кизляра цветами уже никто не встречал.
Как быстро и легко из романтиков-героев вырастают чудовища, история знает и без терроризма, тем более что романтиком Басаев никогда и не был, да и на настоящее чудовище так и не потянул.
Но вне зависимости от того, объективны ли причины терроризма, или под эти причины рядятся совсем не романтические поводы, свихнулся ли вожак на идее или монстром его сделало банальное тщеславие, последствия, если ставка сделана на террористическую технологию, как оказалось, одинаковы.
И уже не идеи первичны, тем более, что они так превратны и подвержены коррозии, а, наоборот, теперь технологии – все, идеи – почти ничто. Нет целостной системы идей, за которые едут взрывать Домодедово, как нет внятной политической логики, объединяющей тех, кто уходит к "лесным", как называют на Северном Кавказе боевиков.
И только технология массового убийства способна сделать эти отсутствующие мотивы тем, чем они хоть как-то могут быть похожи на ту химерическую правду, из-за которой пытаются поменять историю где-нибудь в Кашмире.
Но ведь и государство с готовностью включается в эти эпигонские игры – борьба с терроризмом сулит ведь немало политических бонусов, вне зависимости от того, чем наполнены террористические идейные кодексы. Однако и по этим правилам оно тоже отчаянно проигрывает: сначала оно всех убеждает в алькаидовских корнях и источниках происходящего, а потом все и на самом деле по-алькаидовски и происходит.
Сначала всех подозрительных оно объявляет ваххабитами и на этом основании террористами, а потом эти подозрительные обнаруживают, что зеленое знамя и в самом деле очень многое оправдывает, и миф становится похожим на правду точно так же, как вчерашнее эпигонство становится сегодняшней историей.
И победителей уже нет. И остается только солидарность с жертвами, и потому название того, что отмечается в восьмой раз в день бесланского убийства, звучит в действительности как акт о капитуляции. В войне, которая продолжается уже почти двадцать лет. И которая была совершенно не обязательна.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
