Не можно принимать в подарок вещи, на которых есть штрих-код, не можно фотографировать без разрешения, да и многое другое тоже — не можно. Как живет сегодня самая известная в России отшельница — в репортаже РИА Новости.

Агафья родилась в семье староверов, ушедших от людей и властей в тайгу в 1938 году. В начале 1980-х, благодаря журналисту Василию Пескову, про Лыковых узнал весь Союз. Сейчас если и вспоминают, то редко. А Агафья жива.

За последние годы мало что изменилось: живет там, где встречаются вздорные реки Еринат и Абакан, держит коз, выращивает овощи, по осени собирает шишки «кедры», так здесь называют сибирскую сосну. Молится. За себя и за весь мир. От ближайшего населенного пункта, поселка Матур, до Агафьи больше двух сотен километров тайги, снега и не вставшей полностью под лед реки.

Мы долго готовились к совместной экспедиции с заповедником «Хакасский». Тайга не пускала. Дойти до Агафьи не получалось. Летом до заимки Лыковых можно доехать на лодке за пару дней. Зимой это долгий переход на снегоходах и охотничьих лыжах.

Падает редкий снег — плохо. Им заносит набитую снегоходами по руслу реки дорогу — «буранку» — единственный признак того, что здесь есть люди. Все городское: деньги, телефоны, документы оставили в гостинице. Здесь эти вещи не нужны. Чем дальше мы будем уходить в тайгу, тем больше лишнего придется оставлять в избах.

Те, кто живет и работает в тайге, Агафью знают.

Река ощетинилась торосами — это снесенный ветром ниже по течению и замерзший лед. Снегоход объезжает их по невидимой кривой. Местами сквозь прозрачную воду видны камни. То тут, то там шумит река, пар поднимается над широкими промоинами.

Упираемся в поток по-весеннему бегущей воды. Объезда нет, кто-то проскочивший здесь до нас проломил лед тяжелым снегоходом с гружеными нартами. Сергей и Леонид, участковые инспекторы заповедника, наши проводники, решают «биться» через тайгу.

Пробиваться — здесь так и говорят. Дороги нет, есть возможность проехать между широкоствольными пихтами, кедрой, березами и кустарником. Тропа заканчивается крутым обрывом, и снегоходы прыгают.

— Под старость лет с таких высот сиганул, — Леонид Алексеевич возмущается, пока поправляет оборванные после прыжка крепления нарт.

Вдоль берега снегоход тяжело идет по камням.

— Память у Агафьи хорошая, через восемь лет она меня вспомнила. Обрадовалась, что я с Алтая, все родственники у нее оттуда, — рассказывает Леонид. — Мы приезжали — как раз время было картошку копать. Место под овощи еще ее тятенька с братовьями расчищали. Своеобразный климат там и условия.

Снег вьется за «Ямахой» мелкой колкой пылью. Тут, в тайге, бывает он совершенно разным. Плотным, как шапка на ромовой бабе, летящим как сахарная пудра, в ясный солнечный день — полосатым от иссиня-черных теней.

Много следов на нем, из-за этого создается впечатление, что есть где-то рядом люди. Круглые, с длинной полоской сзади — следы марала. Крупные, похожие на собачьи, — волчьи. Помельче — прошел сибирский кот, соболь.

— Ну что, смертнички, поехали, — Леонид Алексеевич ведет снегоход по широкой дуге, чтобы набрать нужную скорость и проскочить несколько десятков метров наледи. Мы идем вторыми и видим, как проседает под предыдущей машиной лед. Проскочили, спешим и гонимся за пока не осевшей дорогой. Температура не может определиться и гуляет от минус тридцати до плюс двух.

Когда-то по этому же маршруту уходила в тайгу семья Лыковых: Карп, его жена Акулина, сын Савин и дочь Наталья. Позже родятся Дмитрий и Агафья. Чем ближе подходили люди к их заимкам, тем дальше углублялась семья в тайгу. Почти сгнившие венцы брошенных ими изб все еще стоят по берегам реки Абакан.

Младшей Лыковой было 17 лет, когда наступил голодный год в тайге: «На постном мама не вынесла. К рыбалке нельзя стало — вода большая. Не позаботились, чтобы скотина была, охотиться не смогли. Баданный корень толкли, на рябиновом листу жили».

В 1981-м по очереди умирают все дети, кроме Агафьи. В 1988 году «убирается тятенька» Карп Осипович. Агафья остается одна.

Много раз Агафье Карповне предложат переселиться ближе к людям. На что она ответит свое неизменное «не можно». А нам скажет: «Как страшно вы живете в городах». И отсюда, из сибирских лесов с их простыми правилами, действительно кажется: страшно.

В кармане куртки лежит письмо для Агафьи из Боливии, в одном месте конверт промок и просвечивает слово «Аминь». Марки с яркими картинками смотрятся на фоне гор, деревьев, подпирающих застиранное небо, и льда — как из другого мира.

У этого же монохромного мира своя интонация. Свой ритм. Поросшие лесом спины гор, за ними — голец — вершины без растительности. Сползающая вниз, ближе к реке, россыпь камней — курума. Все звучит по-своему.

За два дня мы проезжаем чуть больше 170 километров и упираемся в открытую воду. Дальше путь можно продолжить только на лыжах. Вещи, рюкзаки, теплую экипировку оставляем в одной из переходных изб, рядом и снегоходы.

Езда на лыжах, подбитых лошадиным камусом (шкура с голени животного. — Прим. ред.), — занятие медитативное. «Хрум-хрум» — хрустит снег, правая-левая — передвигаются ноги. И тишина. Лишь изредка свистит рябчик, шумит на перекатах вода, трещит лес.

Агафью мы замечаем сразу, она идет по замерзшей реке с вязанкой дров, потом поднимается по 70 ступенькам самодельной лестницы вверх до своего дома. После 40 километров на лыжах, безлюдья эта невысокая женщина, занимающаяся своими делами, кажется нереальной. Сложно угадать, сколько Агафье лет. Сама она говорит, что в апреле будет 73. Еще в пути Сергей скажет, что она, как ребенок, верит всему. Люди для нее изначально добры.

— Карповна, здравствуй! — Сергей у Агафьи бывает часто, последний раз в январе шел десять часов на лыжах, чтобы ее проведать.

Агафья улыбается и рассматривает нас по очереди. Для нее появление людей в это время года — неожиданность. Зимой на заимку прилетают только вертолеты.

Она опирается на два, в человеческий рост, тюка сена — недавно забросили с воздуха для ее коз. Позже я спрошу Агафью, что случится, если люди перестанут помогать.

— Будет беда, — спокойно ответит женщина.

На заимке Лыковых построено несколько домов. Ближе к реке — небольшая изба, где жил бывший геолог Ерофей Седов. Выше, соединенные одной крышей-навесом, два дома: один — Агафьи, второй — ее помощника Гурия. О том, что на заимке живет еще один человек, мы узнали перед экспедицией. Уже несколько лет старообрядческая церковь отправляет к Агафье помощников, но даже вдвоем жить здесь тяжело.

Агафья садится на лавку и торопится открыть письмо.

— Как же вас нашли, что пишут из Боливии? — спрашиваю.

— Да всем известно, что сороковой год, как нас нашли. Когда люди пришли, мне 34-й год шел. Так-то люди-то хорошие были. Первое-то напугались, как пришли. Мы уж знали, что с вертолета люди увидели пашню, недели две как прошло, и они пришли.

— Соболь это или не соболь? Что-то незнакомое, а это были собаки. Не видала я их. Тятя бы сразу узнал. Консервы и хлеб принесли, но мы-то от этого отказались. Утром на другой день пришли, принесли рыболовные крючки, соль поваренну — мы исть-то не стали, — вспоминает Агафья.

Так Лыковы познакомились с геологами, проходили около 16 километров, чтобы зайти к ним в гости.

— Всей семьей с ночевыми ходили, палатку нам поставят с печкой железной. Молились мы в открытую. Мы им картошку, орехи принесем, а они нам лопатки, топоры, гвозди, материал — красный сатин. Рубахи мы из него сшили, сарафаны, красиво было.

Агафья на фотографиях последних лет одета одинаково: два платка, ситцевое платье, черная лопатина — так она называет свое пальто. Разглаживает рукой платье — три года назад сшила на руках:

— Ткань «в огурцы» называется.

— Нынче на Пасху хочу сшить новое, ткань-то вапсче красивая. Раньше-то мы своим жили: пряли, ткали. Меня многому сестра Наталья учила, крестной она моей была.

Агафья хорошо помнит имена и детали произошедшего с ней. В разговоре легко переходит от событий десяти-двадцатилетней давности к настоящему. Еще раз достает письмо.

— Они третий год письма пишут, а приехать-то?

Агафья ждет семейную пару в гости, в прошлом году даже посадила больше картошки, но никто не приехал. Из конверта выпадают фотографии пальм и бирюзовой воды. Агафья просит прочитать, что написано на обороте. «Страна Перу, океан, здесь морские животные есть, и великие, и малые. Ничего от сего не вкушаю по заповеди Отеческой». 

— Придешь к Агафье, а она сразу делится всем, что у нее есть. Если осень, то овощи принесет, лето — рыбу, сейчас вот картошку на ужин дала, — говорит Сергей.

Агафья и Гурий пришли в избу Ерофея, где мы остановились: Агафья с круглым сероватым хлебом — пекла для себя, Гурий с банкой алтайского меда.

— Сажали мы с семьей много: ячменя два сорта, рожь, репу, редьку, брюкву. Ежедневно ячмень в ступе толкли. Всякую траву запасали. На питье я и сейчас собираю: мать-и-мацеху, сныть, богородскую траву. Да чего тут рассказывать?

О своей известности Агафья не знает, да если бы и узнала, то сильно бы удивилась. Все в ее мире тяжелого труда, молитвы и таежного братства — равны.

— Надо, Карповна, перевезти поближе тебя. У нас там кордон. Ягоды много, медведЕй мало. А? — Леонид Алексеевич заглядывает Агафье в лицо.

— Нет уж, теперь все.

В избе темно, натоплено и тихо. Агафья рассказывает о прошлом лете и уходящей зиме.

— Температура под сорок была в январе. Вся изба застыла. Дрова сыры, пець не топлена, я с кошками под одеялом грелась. Встану, а пець остыла, огонь снова добуду. Кошек всех-то до семи у мене.

Прошлое лето для тайги выдалось неурожайным, для животных и людей — голодный год.

— Лето было дождливое и холодное. Когда рыбачу, то в балагане (шалаш из тонких деревьев и веток. — Прим. ред.) ночую. Рыбу сушу, а которая позже, на зиму — солю. Далеко в тайгу сейчас не ухожу, той осенью с помощником Георгием шишки собирали, паданки было много. Этот-то год не было. Красну кислицу начали объедать бурундуки да птицки, я прозеленью сколь собрала. С медведем я встречалась дважды. Гляжу, на самой дороге зверь. Закричала Иисусову молитву, он развернулся от меня, метнулся в кусты. Я постояла у кромочки и великому мученику Георгию стала молиться.

Агафью слушают внимательно. Тут почти у всех есть свои истории встреч с медведями. Алексеич скажет: «Нет такого, что увидел медведя и помер, — нет, конечно. Но все остерегаются. Особенно в голодный год».

— Было днем по старому стилю 31 июля. В протоке сетка стояла, иду и вижу следы медвежьи. Надо было мене вернуться домой. А я за рыбой решила сходить. Две рыбки нашла, топорик был с собой. Оглядываюсь, где бы медведя не было тут. А вот он в ложбинке заворочался. Вылетел и на меня попер. Я тогда только стала молиться, вижу — все уж мене. Он развернулся, круг дал и побежал. Взяла в руки камесек с топориком и домой тихонько пошла.

Агафья разглаживает на коленях платье, то самое — «в огурцы». Рисунка почти не видно, стерся за несколько лет.

— В этой избе Ерофей жил и умер. Буровым мастером он когда-то работал. Подошел как-то к нам и говорит: «Вы крещеные, я крещеный». И помогать нам стал. Посылки на него все приходили. Когда умерли братья и сестра, он помогал. Более 30 лет были мы знакомы. Тятя умер, Ерофей на похоронах был.

МИА «Россия сегодня» благодарит за помощь в организации экспедиции Государственный природный заповедник «Хакасский».