Парижские газеты начали отсчет «критического периода» с 21 августа, когда стало известно о подписании Германией и СССР торгового соглашения.
«Соглашение не имеет никаких политических последствий», - успокаивала своих читателей независимая газета Paris-Soir, тираж которой – 1,7 миллиона экземпляров – составлял треть общего тиража парижских изданий.
В тот же день – 22 августа – в газетах появился анонс о заключении советско-германского пакта о ненападении, который был подписан 23 августа. Правительство Эдуарда Даладье отреагировало на известие частичной мобилизацией и введением ряда мер военного времени, а пресса – бурной полемикой.
Популярнейшие коммунистические издания – l'Humanité и Ce Soir (тираж - 350 и 250 тысяч экземпляров) – убеждали читателей, что Гитлер был вынужден пойти на соглашение с «могучим и экономически мощным» Советским Союзом. Для окончательного установления мира недоставало лишь подписания франко-англо-советского договора, переговоры о котором затянулись по вине союзников.
«Самолет в Москву вылетает каждое утро в восемь часов, господин Даладье», - писала 23-го августа l'Himanité.
Правая газета Le Journal (тираж - 410 тысяч экземпляров) 24 августа назвала пакт «самой ужасной изменой в истории народов». Крайне правое издание Le Matin (тираж – 310 тысяч экземпляров) днем позже заявило, что это соглашение «аннулирует» советско-французский договор о взаимопомощи от 1935 года и «антикоминтерновский пакт» Германии, Японии, Италии, Венгрии и Испании.
Для правой прессы Сталин был заинтересован в европейской войне, чтобы остаться в стороне и выйти победителем, и был пособником всех предыдущих завоеваний Гитлера и его союзников.
«Он позволил покорить шаг за шагом Абиссинию, Австрию, Чехословакию, Албанию, Китай и Шанхай (если не говорить о республиканской Испании) и теперь дает разрешение Гитлеру на уничтожение Польши», - писала газета Le Journal.
Уже 24 августа в издании появилось сообщение о секретном протоколе к пакту, а три дня спустя газета опубликовала предполагаемые условия раздела Польши: Германии восстанавливается в границах 1914-го года и присоединяет «польский коридор», СССР переходят прилегающие к нему провинции, Украина становится независимой, а крошечная Польша оказывается под протекторатом.
Соглашение Молотова-Риббентропа не вызвало иллюзий и у левого центра.
«1795? Это год последнего раздела Польши», - так озаглавила редакция газеты l'Oeuvre (тираж – 230 тысяч экземпляров) комментарий к заключению пакта еще 22 августа.
Но издание допускало и другие цели советско-германского сотрудничества: «СССР может поставить Германии зерно, нефть, лес, металлы и минералы, кожу и меха. Германские технологии могут помочь СССР в развитии железных дорог, каналов и заводов. Тогда и Рейх отступится от рынков, за которые борется: его претензии в Южной Америке, Азии, и даже в балканской и дунайской Европе станут менее настойчивыми».
Накануне войны пресса непременно сообщала новости со всех фронтов, но комментаторы старались максимально разрядить обстановку. С 23 августа до 4 сентября крупнейшие издания вели политику «умиротворения» читателей в дни так называемой «войны нервов». Популярные газеты призывали «не дать увлечь себя россказнями паникеров» (Le Petit Parisien, правоцентристское издание, тираж – 1 миллион экземпляров).
К 27 августа французское правительство уже мобилизовало три четверти военнослужащих запаса, Даладье по радио ясно заявил об опасности «оказаться в рабстве», Гитлер заявил, что его армия готова к войне, а британскому послу сообщил, что его терпение на исходе. Однако l'Oeuvre писала: «Нет очевидных доказательств того, что фюрер хочет начать битву, тогда как у него неоднократно была возможность ее начать».
Редакторы не утруждали себя обоснованиями. Ко вторнику 29 августа Гитлер отказался вести переговоры с Польшей, закрылась германо-польская граница, в Германии начали выдавать карточки на продовольствие и прекратили продажу бензина. Комментируя события Paris-Soir писал: «Это война! - Нет! не так быстро! Войны не будет, пока действительно не начнется война».
Надежды на сохранение мира черпались из обмена посланиями, который не прекращался между Великобританией, Францией и Германией. Газеты, надеясь на разрядку, верили в целительный эффект посланий президента США Франклина Рузвельта Гитлеру, королю Испании Виктору Эммануилу III и президенту Польши Игнацы Мосьцыцкому, а также призывов к миру Папы Римского Пия XII.
С наибольшим вниманием газеты следили за переговорами в Берлине британского посла сэра Невила Хендерсона. «Посол Великобритании отправляется к Гитлеру», «Невиль Хендерсон доложил королю и премьер-министру о переговорах с Гитлером», «Лондон вырабатывает ответ Гитлеру», - гласили передовицы газет. Французские СМИ рассчитывали на Великобританию, надеясь на мир.
Сама переписка и переговоры зачастую оставались неизвестными прессе. Газеты писали: «В общем, ответ Гитлера должен содержать смесь положительных и отрицательных элементов, с возможным преобладанием «нет» над «да» в том, что касается Польши» (Le Petit Parisien).
«Чего мы ждем? Ответа Лондона? Ответа Берлина? Вопроса из Варшавы? Вмешательства Рима? Призыва из Нью-Йорка? Предложений Парижа? На самом деле, мы не знаем, кого слушать, мир или война?» - так описал Le Journal мысли рядового парижанина, проснувшегося утром 1 сентября.
И лишь в номере, подготовленном за день до нападения Германии на Польшу, когда Германия уже ввела войска в Словакию, l'Oeuvre решила разъяснить читателям правовые аспекты и смысл организации страны в военное время. СМИ не поспевали за правительством: французы, в том числе из газетных статей, уже знало о начавшейся эвакуации школ, обустройстве убежищ на случай военных действий, реквизиции предприятий и общественного транспорта, о цензуре в печати и на радио.
В том же номере редакция l’Oeuvre сообщила, что у Франции «лучшие в мире танки»: они прекрасно защищены и вооружены, а скорость им ни к чему, поскольку мешает стрельбе.
Наконец, после второго сентября лейтмотивом редакционных статей стали утверждения, что Франция и Англия сделали все, чтобы спасти мир, но «ничто не смогло сломить стремление немецкого канцлера к войне». Союзники «ждали до последнего», еще 1 сентября потребовав вывести войска из Польши.
«Этого захотел Гитлер, и только он. Он приговорил к смерти миллионы людей. Для Германии закон – это то, чего она хочет и то, что она навязывает. Рейх создает, или хочет создать свои собственные законы», - писал 2 сентября Paris-Soir.
Уже вступив в войну с Гитлером, французская пресса продолжала оправдываться за Мюнхенское соглашение, не разочаровавшись в политике «умиротворения» агрессора.
«В Мюнхене мы сделали Гитлеру уступку, которая должна была стать последней», - пишет l'Oeuvre. А Le Journal 4 сентября публикует едва ли не оправдательное письмо Гитлеру «одного француза»: «Вы говорили нашему послу, что чаша переполнена. Это правда. Вы захотели Австрию: мы сказали да. Вы захотели Судеты, Богемию, Словакию, Мемель. Мы сказали да, еще раз да, всегда да. Вы заявили, что Вам безотлагательно нужен Данциг. Впервые мы ответили: «Нет». Поймите нас. Когда Вы требовали что-то отдать, Вы говорили: это мои последние территориальные претензии в Европе. Я хочу мира. Наша страстная любовь к миру заставила верить Вам».
Для Le Matin нападение на Польшу, кажется, стало сюрпризом: «Гитлер вчера сбросил маску, и народ Франции принял этот резкий поворот с достоинством», - писала газета 2 сентября.
«Теперь командует Франция!», - под этим лозунгом Эдуарда Даладье французские газеты вступили во Вторую мировую, уверенные в непобедимости союзных армий Франции и Великобритании.
Для поддержки национального духа Le Matin 3 сентября в колонке редакции на первой странице доказывала, «что Франции повезло с хлебом, без которого не выиграешь войну», напоминая, что «урожай зерна в 1939 году должен составить 75 миллионов квинталов (центнеров)».
А Le Petit Parisien днем ранее напомнил читателям слова маршала Петена, который вскоре возглавит коллаборационистское правительство Виши: «Смелее, друзья, они не пройдут! Смелее, мы с ними разделаемся!»
