Владимир Легойда: ищите в Церкви не тусовку людей с бородами, а Христа

О роли Русской православной церкви в политике и жизни общества, о поисках языка общения, о конфликтах с творческим сообществом, диалоге с молодежью, социальном служении и "православных активистах", подводя итоги 2017 года, рассказал в интервью РИА Новости председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда. Беседовала Марина Борисова.

 — Владимир Романович, недавно ВЦИОМ опубликовал опрос, посвященный доверию наших соотечественников к различным общественным институтам. Судя по нему, 71,9% доверяют Русской православной церкви, это второй результат после армии. Однако в информационном пространстве Церковь часто присутствует на фоне каких-то скандалов. Особенно щедр на них был уходящий год. Как вы объясните такой "разлом" в ее восприятии обществом?

— Не думаю, что действительно есть какой-то разлом. Просто информационное поле сегодня очень фрагментировано, точнее, фрагментировано общество. И каждый имеет свои источники информации, которая в этих самых источниках подается очень по-разному. Это в советское время не было альтернатив газете "Правда" (хотя и тогда многие умели читать между строк). Сейчас порой возникает такое ощущение, что мы не просто разные источники читаем, а живем на разных планетах. Поэтому цифры ВЦИОМ легко объяснимы.

Если же тот негатив, о котором вы говорите и который действительно есть, оценивать не по ощущениям и не по публикациям отдельных СМИ, но объективно брать весь медиамассив, то могу вам ответственно сказать, что процент выраженного негатива по отношению к Церкви очень невелик, его максимум за последние девять лет был в 2012 году. Кстати, процент выраженного позитива всегда больше, раза в три-четыре. Большинство же материалов СМИ о Церкви носит нейтральный характер.

Да, в абсолютных цифрах негативных публикаций стало больше, но это в том числе потому, что общее число публикаций на церковную тему с 2009 года выросло в 10 раз. Процент же негатива, повторяю, не сильно меняется и обычно не превышает 5% от общего числа публикаций.

Конечно, в социальных сетях картина немного иная. Но там она иная по отношению к любому социальному институту, не только по отношению к Церкви. Могу лишь сказать, что мы внимательно следим за всем, что происходит в блогосфере. Вся эта информация, безусловно, учитывается в работе Церкви.

 — Если говорить о масштабах — в этом году был долгий всероссийский  скандал вокруг фильма "Матильда". Вообще, в последнее время тема "Церковь и культура" привлекла к себе такое внимание, что даже патриарх посвятил ей отдельный раздел своей речи на Архиерейском соборе.

— Тема "Церковь и культура" никоим образом не сводится к дискуссии вокруг фильма "Матильда". Органическая взаимосвязь религии и культуры обусловлена тем, что исторически последняя возникает в религиозной форме. Кроме того, в сфере творчества, как и в жизни в целом, важен вопрос человеческой свободы, ее содержания и различных проявлений. Свобода — то свойство, в котором все разумные создания — ангелы и люди — подобны Творцу. С одной стороны, именно она привела и к грехопадению человека, с другой, она же дает возможность уподобления Богу, которая потенциально есть у каждого из нас.

В сфере творчества мы видим плоды человеческой свободы наиболее наглядно. Художник создает произведение, проявляя свой внутренний мир. Что в этом мире? Желание созидать, любить, свидетельствовать о добродетели, правде и истине? Или стремление разрушать и издеваться, множить порок, обелять грех?

С нравственной точки зрения нельзя согласиться, что свобода разрушать, где бы они ни находила применение, в том числе в творчестве, так же ценна, как свобода созидать. В том числе с этим связана острота диалога с творческим сообществом, для части которого, к сожалению, свобода является одинаково ценной, используется ли она для написания "Джоконды" или для прибивания половых органов к брусчатке Красной площади.

А в докладе патриарха Кирилла, о котором вы вспомнили, есть важные слова, напрямую связанные с нашей дискуссией: "Приятие или неприятие того или иного произведения искусства или явления культуры зачастую обусловлено вкусовыми предпочтениями или даже определенной специальной подготовкой человека. Здесь невозможно установить формальные незыблемые нормы, обязывающие, скажем, всех верующих только одним, определенным образом относиться к конкретной книге, спектаклю или фильму. Исключения составляют лишь случаи очевидного кощунства и богохульства, намеренно допускаемого художником в своем произведении".

Мне кажется, позиция Церкви выражена четко и ясно.

 — Безусловно. И все же не кажется ли вам, что в целом Церкви пока не удается найти правильный тон в своем диалоге с обществом?

— Из вашего вопроса можно сделать вывод, что общество и Церковь существуют как некие полностью автономные друг от друга субъекты, при этом вступающие в определенные отношения. Но это ведь не так. Даже чисто социологически. Если рассматривать Церковь как собрание верующих, то Русская церковь сегодня — большая или бо́льшая часть общества. В России, на Украине, в Белоруссии, Молдавии и других странах нашей пастырской ответственности.

Но даже если говорить лишь о, скажем так, официальной повестке Церкви в медиа, то и здесь все не так однозначно. Конечно, проблема тональности или — шире и глубже — проблема языка весьма актуальна. Опять же, не только для Церкви. Общество стремительно меняется и фрагментируется, это сегодня даже не проблема языка, но проблема языков. Даже с молодежью надо уметь говорить на многих языках, потому что и молодежь очень разная. Решена ли эта проблема Церковью? Нет, не решена. Но, простите, а кем она решена?

Кроме того, я не сторонник теории заговоров, но, убежден, против Церкви ведется целенаправленная работа, причем из разных центров. Надо быть очень наивным, чтобы этого не видеть. Конечно, это совсем не значит, что мы все белые и пушистые, а проблемы исключительно "из-за врагов". Это, конечно, не так. Порою христиане — миряне, священники, епископы — сами дают повод для справедливой критики. И об этом, кстати сказать, в том же докладе патриарха на Архиерейском соборе сказано немало.

Но, повторяю, нередко и коллеги-журналисты вносят свою лепту, когда хозяева тех или иных СМИ ставят перед своими редакциями такие задачи. Тем более что элементарную проверку фактов во многих из таких СМИ давно променяли на количество посещений и лайков.

И это касается не только Церкви. Ведь есть жизнь, а есть ее медийное изображение, и я не встречал человека или организации, абсолютно довольных своей медийной проекцией. Но мне кажется, здравомыслящего человека это должно сподвигнуть только к одному — развивать и совершенствовать критическое восприятие всего информационного потока.

 — Но, согласитесь, не СМИ создают всевозможных "православных активистов". Мы имеем дело с реальными акциями, организуемыми людьми, которые называют себя православными. И их действия становятся все более агрессивными.

— Что касается конкретных агрессивных действий, им всегда дается своевременная и совершенно однозначная оценка. Чувствует ли Церковь ответственность за эту часть своей паствы? Конечно, чувствует. Но если человек приходит и говорит: "я христианин, я создал свое "христианское государство", и позволяет себе агрессивные и противоправные действия — он провокатор. И здесь абсурдно говорить, что вот, смотрите, до чего Церковь довела людей.

Особенно удивительно, когда это говорят верующие люди. Чего же вы тогда ту самую ответственность, которую мы все должны разделять, переносите на… Кого? Лично патриарха? Синод? Епископов? Да, ответственны. Но все мы, каждый по-своему. И надо не виноватых искать, а всем вместе думать, как сделать так, чтобы таких искажений и вывертов религиозной жизни у нас было меньше. К сожалению, полностью их исключить нельзя. В силу фундаментальности факта о падшем состоянии человеческой природы.

Я много раз об этом говорил и еще раз повторю: есть разница между религией и религиозной мотивацией. Экстремистские действия могут быть религиозно мотивированы, но это не значит, что надо автоматически запрещать священные тексты или возлагать всю ответственность на ту или иную религиозную общину.

Нередко это серьезный недостаток религиозного или религиоведческого образования. Поэтому, в частности, мы и говорим о необходимости знакомства — со школьного возраста — с основами традиционных религий. Чтобы это знание перестало быть роскошью образованного человека, а стало реальной прививкой от любой радикальной риторики, которой пытаются забить тебе голову.

Потому что когда человек, называющий себя православным, говорит о чем угодно, кроме Христа, это уже тревожный сигнал. Христианство — это о Христе и Евангелии, все остальное вторично. И как только это вторичное выходит на первый план, нужно быть как минимум осторожным.

 — Насколько вообще ощутимо влияние Церкви на политику, в том числе и международную? Как объяснить, что, с одной стороны, некоторые политологи пугают грядущими религиозными войнами, а с другой — единственным очевидным для всех итогом даже такого исторического события, как встреча патриарха Московского и папы римского, стало то, что в Россию привезли мощи святителя Николая?

— Ну почему же единственным? После встречи патриарха с папой невозможно стало игнорировать тот факт, что христиан преследуют просто за то, что они христиане, а не потому, что они оказались в ненужное время в ненужном месте.

Еще раз хочу напомнить: до встречи патриарха с папой в мировой повестке просто не было темы преследования христиан по религиозному признаку. Несмотря на все попытки нашей Церкви говорить об этом на различных площадках, включая самые представительные международные. Именно после встречи патриарха с папой ситуация изменилась, именно эта встреча сделала очевидным тот факт, что в начале просвещенного XXI века в мире происходит геноцид христиан.

Если говорить о конкретных фактах, то чуть больше года назад, в январе 2017-го, в Париже прошел V Европейский православно-католический форум, посвященный проблеме террористической угрозы. В мае 2017-го в столице США состоялся Всемирный саммит в защиту гонимых христиан, где присутствовали делегаты из 136 стран. Саммит был организован благодаря совместной инициативе Русской православной церкви и Евангелистской ассоциации Билли Грэма. А в марте 2017 года Комиссией по международному сотрудничеству Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте Российской Федерации было принято решение о создании специальной рабочей группы, которая бы координировала деятельность российских религиозных общин в деле оказания помощи населению Сирии.

Пастырские визиты патриарха Кирилла в другие страны — это тоже своего рода народная дипломатия. Особенно когда есть сложности в отношениях между государствами. Так, когда праздновалось 300-летие пребывания Русской православной церкви в Англии, патриарх посетил Великобританию, а недавно архиепископ Кентерберийский посетил англиканский храм в Москве. Эти визиты, естественно, сопровождались и встречами православных с англиканами. Кстати, архиепископ Кентерберийский подчеркнул, что наши отношения продолжаются, даже когда политические отношения переживают сложные времена, и что Русская церковь занимает важнейшее место в мире и имеет серьезное влияние в России.

Не нужно при этом воспринимать Русскую церковь как равного государствам участника международных отношений. Подобный статус есть только у государствоподобного образования Ватикан, и он обусловлен теми властными полномочиями и их богословским обоснованием, которого придерживается Святой престол, но никак не православные церкви. Православная церковь никогда не претендовала на полное погружение в мировую политику. Это, впрочем, не является препятствием для того, чтобы добиваться принятия во внимание позиции православных христиан, да и — сообща с другими общинами — всех верующих в международных отношениях.

Тут важно еще и то, что у мировых религий практически нет нравственных противоречий, поэтому верующие всегда смогут договориться. А когда есть общественно-нравственный консенсус, можно решать и другие проблемы.

Конечно, даже все христиане не обязаны одинаково смотреть на политические, художественные и любые другие вопросы. Но я наблюдал последовательное отстаивание тех же традиционных семейных ценностей руководством самых разных стран канонической ответственности Русской православной церкви. И, думаю, это связано в том числе и с личной верой этих людей. Именно через эту веру мы и можем влиять на происходящее в мире.

 — Если уж вы заговорили о личной вере, то ее реальное проявление, выраженное в самых разных социальных проектах, — тема достаточно популярная. Хотя, чем больше публикаций о социальном служении Церкви, тем очевиднее, что в масштабах России это — капля в море.

— Здесь есть два уровня. Первый — это то, что делает Церковь как организация. Например, первый детский хоспис в современной России открыл в 2003 году в Петербурге священник Александр Ткаченко. А капля это в море или нет… Не надо забывать, что само море-то высушенное, поэтому и капля может стать живительной, особенно если мы говорим, допустим, о приютах для женщин, оказавшихся в тяжелой ситуации.

Скажем, зимой 2003-2004 годов в Москве насмерть замерзло 400 человек. Тогда православная служба "Милосердие" создала "Автобус милосердия". Сначала это был старый пазик, на котором добровольцы объезжали места скопления московских бездомных и спасали тех, кто мог бы замерзнуть, так как больницу их все равно бы никто не взял — не было прямых медицинских показаний. В первую же зиму работы автобуса количество погибших от мороза снизилось в пять раз. Это капля в море или нет? Почти 10 лет работал этот автобус, а в 2013 году власти Москвы переняли этот опыт, и сегодня улицы столицы объезжают 30 машин. Побольше бы таких капель, которые наполняют водоемы живительной влагой!

Но есть и второй пласт, еще более важный. Хотя он, может быть, не так очевиден. Церковь меняет людей. Пусть это происходит не быстро и даже не всегда, но происходит. Церковь меняет людей, а люди меняют жизнь.

Главное, чтобы планка не снижалась, чтобы звание христианина воспринималось как дар и обязанность свидетельствовать о Христе, а не как статус в обществе.

 — Но если Церковь работает на столь отдаленную перспективу, осознают ли это сами священники? Способны ли они просчитывать результаты на несколько поколений вперед?

— Церковь работает на разные перспективы. Есть и вполне конкретная реакция на то, что происходит сегодня. Примеры я привел выше. Что же касается перемен в человеческом сердце, которые не случаются одномоментно… Я думаю, любой ответственный священник это понимает. Он не будет пытаться изменить приходящего к нему человека за один день. Это и есть пастырский подход.

Церковь может много чем заниматься и занимается, и это хорошо, но этим многим занимаются и другие. А вот о Христе и Евангелии, кроме Церкви, никто говорить не будет. Это — главное служение Церкви. А все остальное естественным образом выстраивается вокруг. И люди-то в Церкви в первую очередь ищут жизни в Боге. Или, по крайней мере, должны искать.

Хотя социальное служение, с моей точки зрения, играет совершенно особую роль. Примечательный момент: Христос ни с кем себя никогда не отождествлял. Кроме одного раза, когда Он сказал: если вы сделали это одному из малых сих (тех, кто в чем-либо нуждается) — то сделали Мне. То есть о милосердии говорится как о прямом служении Христу.

 — В последнее время Церковь активизировалась в информпространстве: в интернете, на телевидении. С чем это связано?

— Со спецификой современного этапа развития информационного общества. Сегодняшние школьники и студенты по-другому подготовлены, у тинейджеров иначе работает мозг. Они привыкли получать информацию по таким каналам, по которым им ее никто не дает, потому что поколение преподавателей не перестроилось. Объем и скорость циркулирования информации обрекают нас не на ее поиски, а на отсев.

 — Поэтому патриарх в своей речи на Архиерейском соборе так много внимания уделил именно молодежному служению?

— Молодежное служение приоритетно для Церкви. Напомню, патриарх, рассуждая об итогах работы с молодыми, сказал: "Следует трезво оценивать ситуацию. Результат проведенной работы — это пока что малая часть того, что нужно совершить".

Мы, говоря с молодыми, должны избегать высокомерия, фальши, не держаться за мирское благополучие, привязанность к которому действительно раздражает молодежь. Если весь смысл послания —предъявить список того, чего молодой человек не должен делать, то лучше вообще промолчать. Церковь призвана к тому, чтобы научить — в том числе и прежде всего своим примером — молодежь тому, что надо делать: любить ближних, жертвовать собой, не бояться говорить правду.

И это вызов для каждого архиерея, священника и мирянина.

Надо помогать молодому найти не тусовку людей с бородами, а Христа. У меня был студент, который как-то сказал, что "ушел из Церкви". Несколько лет пел на клиросе, что-то потом ему не понравилось; что-то действительно не очень приятное и совсем не христианское. Мы с ним немного поговорили на эту тему, а потом я ему сказал, что он не мог из Церкви уйти, так как пока в нее не пришел. Просто ходил человек в "клуб по интересам": кто-то занимается баскетболом, кто-то играет на скрипке, а он пел в церковном хоре — мало ли кто где у нас сегодня поет. И никакой мировоззренческой драмы с ним не случилось, скорее социально-бытовая. Хотя и в ней, конечно, нет ничего хорошего… Церковь — это Христос. И я убежден, что у моего замечательного студента встреча с Ним еще впереди.

Просто не нужно бояться вступать в любые разговоры с молодежью. Хотя я вовсе не считаю, что стать понятным для молодых можно только вызвав на рэп-баттл Оксимирона или Гнойного. И в тяжелой борьбе показав, что мы тоже не лыком шиты. Эта молодежная субкультура все-таки не массовая, несмотря на количество просмотров.

Я вообще, считаю, что нет никакого особого "общения с молодежью". Мы сами создаем эти границы. А любое общение — это дорога с двусторонним движением. Вот я, например, предлагаю своим студентам писать рецензии на фильмы, которые они уже явно не смотрели. Скажем, на "Калину красную" Шукшина. И если потом вижу (а так и происходит), что они используют в своих текстах шукшинское "шаркнул по душе", понимаю: работает. А с другой стороны, не надо презирать то, чем они живут, нужно проявить к этому внимание, а не бросаться сразу учить их жизни.

 — Как вы считаете, в обозримом будущем мы придем к состоянию, когда, услышав аббревиатуру РПЦ, человек будет понимать, что это про Евангелие и Христа, а не про политику и какие-то корпоративные интересы?

— Ну, во-первых, я очень надеюсь, что когда-нибудь мы придем к тому, что аббревиатуру РПЦ наконец перестанут использовать, что наша многолетняя просьба об этом будет услышана.

Если же говорить по сути… Пройдет еще несколько лет, и восприятие православных как наследников тех, кто в XX веке пострадал за веру, уйдет в прошлое. Мы уже не сможем прятаться за спины святых и о Церкви будут судить по тому, что из себя представляем мы — те, кто сегодня называют себя православными. И единственное, что мы сможем показать обществу, — нашу жизнь, стремление жить по Евангелию.

Если христиане, члены Церкви в массе своей не будут жить или стараться жить по-христиански, то, несмотря на все усилия священноначалия, на все газеты и журналы, все информационные стратегии, мы начнем катастрофически терять соль, о которой говорит Евангелие. Вот об этом надо думать, говорить и писать. Этим надо жить. И я очень надеюсь, что призыв к подлинной христианской жизни, о которой сегодня постоянно говорит патриарх, будет услышан и реализован.