5 февраля Русская православная церковь празднует Собор новомучеников и исповедников Российских, совершая поминовение всех усопших, пострадавших в годы гонений. На Архиерейском cоборе 2000 года к лику были канонизированы более тысячи новых святых. О том, как проходила их канонизация, в чем отличие советских гонений на христиан от античных, можно ли совместить память о ГУЛАГе с восхищением индустриализацией и считать ли исповедничеством отказ от членства в компартии, в интервью РИА Новости рассказал директор Мемориального центра "Бутово", член церковно-общественного совета при патриархе Московском и всея Руси по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской Игорь Гарькавый. Беседовал Алексей Михеев.
- Игорь Владимирович, тема новомучеников и исповедников ХХ века — одна из главных для нынешней Русской церкви. Патриарх Кирилл призвал отразить их подвиг в искусстве, работа по прославлению пострадавших за веру в советские годы ведется до сих пор. Но все равно есть ощущение некоторой недосказанности. Как, по вашим ощущениям, воспринимаются новомученики в Церкви сейчас?
— Мученик по-гречески — свидетель. В церковнославянском варианте акцент сделан на страданиях, а в древнегреческом — на том, что человек, рискуя жизнью и даже неся себя в жертву, свидетельствует об истине. В древней Церкви различали мучеников и исповедников только по одному критерию – мучениками считали тех, кто пострадал до смерти, умер, свидетельствуя о Боге, а исповедниками — тех, кто пострадал, но остался жив. Мало кто знает, что святитель Николай, согласно его древнему житию, тоже был исповедником веры, потому что оказался в римской темнице и долгие годы ждал там казни. Древние мученики и исповедники составляют основу нашего месяцеслова, наших святцев — Церковь помнит, что христианство восторжествовало именно благодаря подвигу мучеников.
В ХХ веке в нашей стране на Церковь было воздвигнуто беспрецедентное, превзошедшее по своей жестокости античные гонение, начавшееся в 1917 и закончившееся только в 1991-м — потому что нет никаких причин не считать мучениками за веру тех, кто страдал от притеснений в хрущевские или даже брежневские времена. В Русской церкви прославлено в лике святых 1760 новомучеников и исповедников, и количество новых святых фактически превзошло количество старых.
- Но тут должны были появиться определенные проблемы…
— Да, мы столкнулись с рядом проблем, которые не были известны Церкви в древности. В Римской империи казнь мучеников за веру происходила публично, на ней присутствовали другие христиане, которые позже свидетельствовали о подвиге мученика перед общиной. Потом, в ближайший воскресный день, епископ провозглашал мученика святым, и все — в принципе, никакой процедуры канонизации не существовало.
Но в XX веке гонители Церкви учли опыт своих предшественников. Хорошо понимая, какое значение для христианской традиции имеет почитание мучеников, руководители НКВД давали указание соблюдать строжайшую секретность при исполнении приговоров и захоронении тел убитых, чтобы, по словам одного из них, "церковники и прочая белогвардейская сволочь не нашли места захоронений и не превратили их в места паломничества".
Суд так же проходил тайно — большевики учли те издержки, с которым для них были связаны публичные процессы времен красного террора и гражданской войны, как, например, суд над митрополитом Петроградским Вениамином. Они поняли, что не напугали, а наоборот, укрепили Церковь, и многих даже привели к православию своей жестокостью. В результате о смерти исповедников веры, погибших в 1930-е годы, их близкие узнали только в девяностых.
Поэтому возникли объективные проблемы на пути прославления новомучеников — нужно было узнать, как они закончили свою жизнь. Зачастую эту информацию можно было почерпнуть только в таком неоднозначном источнике, как следственные дела. Правда, о многих сохранились воспоминания их товарищей по лагерям, по тюрьмам. Но сами эти свидетели практически исчезли к моменту, когда их свидетельства стали собирать. Церковь проделала колоссальную работу, ее объем можно сопоставить с тем, что сделали государственные и общественные структуры, изучая личные дел солдат, участвовавших в Великой Отечественной.
Еще одна проблема в том, что люди узнают о новых мучениках из официальных документов и церковных изданий. Мученики древности были для тех, кто начал их почитать, вполне конкретными людьми — их знали при жизни, любили и поэтому память о них бережно хранили. А те, кто знал новомучеников во время их подвига, в большинстве своем к моменту обретения Церковью свободы уже умерли — до девяностых дожили буквально единицы.
Вот конкретный пример: есть село, в нем храм, храм закрыли, может быть, разрушили, батюшку увезли куда-то и расстреляли, его уже в этом селе помнит одна старушка, да и та еле-еле — понятно, что человек теперь прославлен Церковью, его подвиг стал очевиден, имя занесено в святцы, но в том месте, где он жил, уже некому на эту память отозваться, да и села уже тоже, скорее всего, нет.
Поэтому у нас возникает проблема узнавания новомучеников — они возвращаются к нам, а мы, я имею в виду всех, кто сейчас соотносит себя с православной традицией в нашей стране — мы удивляемся этой встрече, и иногда для развития их почитания нужны бывают годы и десятилетия.
- Одно время велись споры о том, что далеко не все вели себя героически и нечего всех огульно считать святыми. Другая точка зрения – что канонизировать надо гораздо больше пострадавших. Но общенародного почитания даже тех, кто все-таки прославлен, не чувствуется. Почему?
— Особое значение подвига мучеников в древней Церкви было очевидно для всех. В церковных песнопениях, в древнем чине отпевания обязательно звучат молитвы мученикам. Один из тропарей чина венчания начинается словами "святии мученицы, иже добре страдавше и венчавшеся". В церковной древней традиции это была такая главная точка сборки всего церковного самоосознания. Эту высоту для себя четко обозначали.
Но одна из проблем нашего времени — что человек к таком свидетельству не готов. Он привык к определенному комфорту, объединяющей культурой стал консьюмеризм, и люди, даже соотносящие себя с церковной традицией, хоть и пытаются стать другими, но в реальности принадлежат еще миру сему. На субъективном уровне это мешает развитию почитания новомучеников — им неудобно молиться о земном достатке или успехе, неловко обращаться с такой просьбой к человеку, который все это оставил, чтобы послужить Богу и Церкви.
- Сейчас в общественном пространстве меньше говорят о ГУЛАГе — больше о Победе, акцент делают не на репрессиях, а на достижениях в промышленности, экономике, международных отношениях. Звучат призывы "примириться с историей", не делить ее на черное и белое. Как можно примирить этот дискурс и прославление пострадавших в преследованиях, и можно ли вообще?
— Протоиерей Глеб Каледа, выдающийся представитель нашего духовенства, тайный священник на протяжении многих лет, рассказывая о своем опыте, говорил, что ХХ век – это героическая эпоха в истории православия. Когда мы говорим о прошлом, мы говорим о светлом прошлом. Оно может быть трагическим, драматическим, может быть связано со страданиями, но, тем не менее, для нас в этом прошлом есть важный позитивный момент — огромное количество людей оказались до конца верны Богу и Церкви, обрели уникальный духовный опыт, который сейчас является, может быть, действительно не до конца понятым, не до конца раскрытым богатством. Но когда к нам на Бутовский полигон приезжают католики и протестанты из разных стран, они со светлой завистью говорят о том, что Русская церковь обладает в лице новомучеников неким оправданием всего того, что было в истории до и, во многом, после их эпохи.
А звучащие слова о примирении надо понимать в зависимости от контекста. Мы не готовы к примирению с людьми, которые требуют, чтобы мы забыли о том, что произошло в минувшем столетии с нашей страной, с нашей Церковью, забыли о разрушенных храмах, о расстрелянных священниках, миллионах пострадавших людей. Но мы готовы к конструктивному взаимодействию с оппонентами, к какому бы политическому лагерю они не принадлежали — это необходимо сделать, потому что мы все живем в одной стране, и нам нужно научиться как-то вместе сосуществовать.
- Мы говорим о тех, кто подвергся лишениям за свидетельство о своей вере. Но поскольку в Советском Союзе за такое свидетельство преследовали практически всегда, можно ли сказать, что все верующие, кому довелось жить в нем в те годы — исповедники? Или только некоторые?
— Почти любой человек исповедовал свою веру — в семейном кругу, на работе, в армии. Когда я служил, нас заставляли крестики снимать перед строем. Но не каждый может быть назван исповедником и прославлен Церковью, есть разные уровни и ступени подвига. Кто-то мог не вступить в партию по религиозным убеждениям и не получить престижной работы — это ведь тоже исповедничество, но не ставшее главным делом жизни. А были и те, кто за миссионерство оказывался в тюрьмах, лагерях и психиатрических больницах.
Каждый должен был сделать свой выбор, и сам этот выбор есть шаг к исповедничеству. Сказать, что ты православный христианин и пострадать, или не сказать, но при этом сделать что-то для того, чтобы Церковь утвердилась и сохранилась? Одному только Богу, думаю, известны все исповедники веры в нашей стране. Я убежден, что их миллионы, может быть, десятки миллионов. Не тех, кого соответствующим образом и чином прославляет Церковь, но тех, кто каждый в свою меру приобщился к этому великому подвигу.
