В Мадриде открылась выставка, посвященная одному из самых важных фильмов Андрея Тарковского "Зеркало". Именно с испанской столицы начал показ этой кинокартины сын режиссера Андрей Тарковский-младший, живущий во Флоренции и возглавляющий Международный институт имени своего отца. Помимо непосредственно выставки в Мадриде проходят и показы кинокартин великого режиссера, а также их обсуждение со знаменитыми деятелями искусства. Почему у Тарковского было особое отношение к испанцам, когда будет открыт центр Тарковского под Рязанью и как будет выглядеть полная версия "Андрея Рублева" — обо всем этом Андрей Тарковский-младший рассказал в интервью корреспонденту РИА Новости в Испании Елене Шестерниной.
— Вы впервые привозите выставку об отце в Испанию?
— Восемь лет назад я привозил выставку оригиналов (моментальных фотографий) Polaroid, которые делал отец, она проходила в А-Карунье, в Галисии. С тех пор мы начали работать с Хосе Мануэлем Моуриньо — он представляет наш институт в Испании, у нас было много проектов, публикаций, книг. Сейчас мы привезли выставку "Зеркало". Она будет не только в Мадриде, но проедет по Испании. В Испании очень любят и трепетно относятся к творчеству отца.
Эта выставка посвящена только одному фильму — "Зеркало". Это автобиографический фильм, он основан на очень конкретных фактах, это история семьи, история отца, его детства, молодости. Выставка именно об этом фильме наиболее интересна для публики, потому что это выставка и о фильме, и о Тарковском.
— Какие еще выставки вы показываете в разных странах?
— Наиболее интересная, мне кажется, это как раз выставка фотографий Polaroid. Polaroid — это особенный вид фотографий, у меня есть замечательная коллекция фотографий, сделанных отцом. В марте мы были с ней в Буэнос-Айресе.
Выставка, посвященная "Зеркалу", новая. Здесь есть дополнительный материал, который никогда раньше не выставлялся, фрагменты рабочих дневников к "Зеркалу", которые нигде не публиковались, есть дополнительный материал во Флоренции.
Кроме того, готовятся еще две большие выставки — одна в Италии, в галерее Уффици. Это общая выставка, посвященная творчеству отца. Еще одна пройдет в Амстердаме, в музее кино.
Мы ежегодно проводим выставки в разных странах. Например, четыре года назад были в Бразилии. В Латинской Америке большой интерес к творчеству отца.
— В фильме "Зеркало" есть эпизод про испанцев. Расскажите о нем. Как он снимался?
— Режиссер Анхель Гутьеррес, очень известный шестидесятник, в то время деятель советской культуры, был другом отца. Они практически ровесники. (Гутьеррес приехал в Советский Союз ребенком в разгар Гражданской войны в Испании и уехал в 1974 году — ред.). Отцу очень понравилась история его жизни, и он попросил поставить в "Зеркало" фрагмент про испанцев. Анхель помог организовать съемки, нашел испанцев, которые жили в СССР и которых вывезли детьми во время Гражданской войны 1936-1939 годов.
Анхель очень интересный человек, преподавал драматическое искусство, был другом Михалкова, Тарковского, Высоцкого. Высоцкого в театр привел. Это человек, который сделал очень многое для нашей культуры, ставил спектакли в СССР. Он очень любит Чехова, в Мадриде создал Чеховский театр. Он говорит по-русски без акцента, думает по-русски.
— Вы собираетесь воссоздать полную версию "Андрея Рублева". О чем идет речь?
— Фильм, который мы все знаем, 184 минуты, полная монтажная версия 204 минуты. Из полной монтажной версии режиссер обычно что-то вырезает, подчищает. Но отец в том числе был вынужден делать цензурные вырезки. И для того, чтобы восстановить авторскую версию, нужно отставить те куски, которые он не хотел выбрасывать, то есть восстановить цензурные куски, и убрать то, что он сам вырезал из картины. Это 196 минут. Если посмотреть эту полную версию, то фильм становится даже понятнее, более логичным, более пластичным.
Все остальные фильмы полноценные, какими их задумывал отец, а с "Рублевым" произошла такая история. Вообще, судьба фильма очень сложная. Когда он вышел в 1966 году, его положили на полку, премьера состоялась в 1971 году, практически одновременно с "Солярисом". Кстати, для итальянского проката из "Соляриса" вырезали 45 минут. Ничего непонятно, совсем другой фильм. Отец сказал, что это не его картина, делайте, что хотите, но я к этому не имею никакого отношения. И лишь десять лет назад мы показали в Италии полную версию.
— Еще один проект, насколько я знаю, — восстановление аудиозаписей лекций о кино Тарковского. Расскажите, что это за записи? Кто их делал?
— Записывала и хранила записи кинокритик Марианна Сергеевна Чугунова. Сейчас мы с ней работаем над этим архивом, восстанавливаем его. Отец читал два курса лекций на высших режиссерских курсах в 1977 и 1984 годах. Но было также много встреч с публикой, презентаций фильмов, Чугунова все это записывала. Она и мама всегда говорили, что надо записывать. Отец никогда не проявлял к этому интереса. Он никогда не готовил выступления для конференций, это всегда была импровизация — очень интересно, рассуждения об искусстве. Это очень интересный материал. В общей сложности порядка 50-60 часов лекций, плюс конференции, лекции, которые он читал в Берлине, Лондоне, в Италии, в Швеции — всего около 600 часов материала. Мы хотим опубликовать три книги — лекции, конференции и встречи с публикой. В Италии у меня издательство, мы уже опубликовали дневники, книгу "Запечатленное время", и следующей публикацией будут эти лекции. Но мы восстанавливаем и голос в киношколе в Сан-Себастьяне (Испания). Они участвуют в финансировании этого проекта, идет прослушивание этих лекций с субтитрами, потом обсуждение.
Сейчас я монтирую документальный фильм об отце, который основан на аудиозаписях, куда войдут также лекции о кино.
— Вы сняли фильм об отце?
— Да, съемки уже закончились, мы снимали везде, где он работал — Владимир, Суздаль, Москва, Мясное, Тучково, как раз на этом месте, где стоял этот дом из "Зеркала", в Швеции, в Италии, во всех местах съемки "Ностальгии". Это будет его история. Фильм основан именно на его голосе. Это будет рассказ Тарковского о самом себе, без комментариев. Все так много говорят о Тарковском, столько книг вышло. Но это будет то, что говорил он.
Конечно, хорошо, что его творчество изучается, но иногда возникают легенды, мифы, какие-то истории, которые иногда правдивы, а иногда не имеют никакого отношения к реальности. Я хочу, чтобы слышали именно его. Именно поэтому я пытаюсь всегда публиковать его тексты, его книги.
Сейчас я монтирую фильм, он должен выйти весной. Продюсеры решат, на каком фестивале его покажут. Конечно, в России и Италии мы его покажем.
— Когда можно ждать открытия музея под Рязанью?
— В Мясном дом остался таким, каким был при отце. Это мой дом, я иногда там живу, мне нравится это место, я там вырос, провел там детство. Я его открою для публики. Это будет частный музей. А рядом будет построен центр — с выставочными залами, кинозалами и с музеем, там будет воссоздан его московский кабинет, студия, где он работал. В этом центре будут проводиться ретроспективы, мастер-классы.
Я хочу, чтобы молодые люди, студенты могли изучать там кино, учиться видению определенного направления в кинематографе, в искусстве в целом. Идея в том, чтобы сделать не просто музей. Меня пугает название "музей". Это место должно жить. Это культурный центр, дом Тарковского, вокруг которого должна происходить определенная культурная жизнь, деятельность, а не просто какой-то архив.
Надеемся, что первое открытие будет в 2020 году. Рассчитываем, что постепенно в течение пяти лет вся структура заработает.
— Когда Тарковский на пресс-конференции в Милане объявил, что не вернется, это был протест? Он думал, что вернется? Ведь его не лишали ни гражданства, ни паспорта. Тяжело ли далось это решение? Сложно ли ему было жить за границей?
— Во время съемок "Ностальгии" начались определенные проблемы. Впрочем, они у него всегда были. Часть фильма должна была сниматься в России, как раз в Мясном, но он начал понимать, что его стали все больше зажимать. Когда презентация "Ностальгии" проходила в Каннах (в 1983 году), советские представители сделали все возможное, чтобы картина никакой премии не получила, дело доходило до третирования судей. Была очень неприятная ситуация. (Режиссер Сергей) Бондарчук был членом жюри. И отец немного не понял, почему советский человек так старается, чтобы не дать премию русскому фильму. Это очень его оскорбило. Он попросил дать ему три года, чтобы сделать три картины, которые он в России не смог бы сделать. Он не собирался оставаться. Ему сказали, чтобы он приехал, пообещали обсудить все на месте. Но он понял, что если приедет, то его никогда не выпустят. Он был вынужден провести эту пресс-конференцию.
Да, его не лишили гражданства. Но для себя он выбор сделал. Очень сложный. Для него чудовищно было быть оторванным от России, он очень привязанный к России человек. Свершилось пророчество фильма "Ностальгия", где герой не вернулся. Но он смог сделать "Жертвоприношение", поставить "Бориса Годунова", у него было много проектов, которые он хотел сделать, — "Жизнь святого Антония", "Гамлет", но не успел.
К сожалению, очень часто стали забывать, что такое был советский период, что такое брежневская эпоха, что такое цензура, как давили художников, как не давали работать, как люди умирали.
— Можете рассказать о своем первом воспоминании об отце?
— Одно из первых воспоминаний как раз связано с фильмом "Зеркало". Это эпизодичные моменты. Я был на съемках, мне было два с половиной года. Помню, как снимали пожар. Как вертолет летал, который меня напугал. В эпизоде, когда (актер Анатолий) Солоницын уходит, большие порывы ветра, так это вертолет. Мне вертолет, с одной стороны, нравился, но одновременно я боялся подойти к нему. Отец брал меня на съемки, в павильоны "Мосфильма", мне было интересно. Отец был очень теплый, мягкий, любящий человек, у нас с ним были замечательные отношения. Он был ко мне привязан, я был привязан к нему.
— Расскажите о вашей последней встрече.
— Он уехал в Париж на лечение осенью, я оставался в Италии, мне нужно было идти в школу. Через месяц его не стало (Тарковский умер 29 декабря 1989 года в Париже — ред.). До его отъезда мы вместе отдыхали на море в Кала Пиккола, в доме друга отца, продюсера Пио де Берти Гамбини. Монте-Арджентарио (регион Тоскана — ред.) — очень красивое место. Это было последнее место, где мы с ним виделись. Потом я приехал в Париж, но приехал уже на похороны.
— Отец что-то писал в дневниках или говорил о разнице подходов к съемкам фильмов в СССР и на Западе? В работе актеров, например.
— Работа за границей была большим стрессом. Система производства была другой, чем в СССР, здесь система продюсеров, экономия денег. Но он прекрасно знал о сложностях работы и в России, и здесь. Но подход к съемкам, работа на площадке не изменилась. Он создавал вокруг себя группу людей. В России это были отобранные годами люди, проверенные, постепенно сформировалась команда. Здесь, в принципе, тоже. Несмотря на то, что он сделал один фильм в Италии, сложностей не было. В Швеции было посложнее, там своя система работы. Но он был очень открыт, общался, у него был человеческий подход к каждому члену группы, он не строил из себя мэтра. Это честное, открытое, прямое отношение к людям позволяло создавать нужную атмосферу для работы. Сложности есть на любой площадке — это есть и в России, и здесь.
— Правда ли, что через какое-то время Тарковский не очень хорошо отзывался об "Ивановом детстве"? Фильм получил "Золотого Льва" на Венецианском кинофестивале в 1962 году.
— Он никогда не отзывался хорошо о своих картинах. Он писал в дневниках: "Все говорят, что я замечательно снимаю, может, я снимаю чуть лучше, чем мои коллеги в стране, но все равно все плохо". Писал, что пересмотрел "Рублева", все плохо, много ошибок. Шедевр мирового кино, в ста лучших фильмах мира больше 50 лет, но он находил какие-то вещи, которые ему не нравились. Он очень критично относился к своему творчеству и творчеству других. Его не всегда любили, потому что он говорил то, что думает, открыто и прямо. Эта открытая критика привела к большому количеству врагов среди коллег. Он был бескомпромиссный человек.
— Вы похожи по характеру?
— Пытаюсь не идти на компромиссы, но у меня не такая работа, много свободы в принятии решений. У него была другая ситуация, он был вынужден бороться каждый день за свое творчество. Но он говорил, что любой настоящий художник должен пробиваться. Одна из характеристик великих художников — способность пробивать свое творчество, доказать несмотря ни на что. И ведь какие фильмы он сделал в СССР! Это удивительно. Как можно было снять "Андрея Рублева" в 1960-е? "Солярис", "Сталкер"… Каждый его фильм — это чудо. Это говорит о его характере, бескомпромиссности. Могли же задавить. Многие ломались в СССР. Он — нет.
— Вы разделяете точку зрения, что Тарковский более популярен за границей, чем в России?
— У него всегда был и есть свой зритель. Отношение к его фильмам, впечатления, мнения везде одинаковые. Эмоции тех людей, которые впервые смотрят фильмы Тарковского за границей, точно такие же, как у русских людей. Это удивительное качество. Он затрагивал какие-то универсальные стороны души, он говорил с человеком, а человек везде одинаковый.
Но он всегда говорил, что он русский художник и именно потому, что русский, понятен другим. Он говорил, что если будет работать как западные, как итальянские режиссеры, у него ничего не получится, это будет провал. Говорил: "Хорошо, я буду снимать в Италии, в Швеции, за границей, но буду снимать как русский художник".
