14 апреля 1930 года умер поэт Владимир Маяковский. Причиной смерти стало самоубийство. Маяковский выстрелил себе в сердце. И хотя доказательств тому, что это было самоубийством, более чем достаточно, разговоры о «загадочной смерти» поэта продолжаются и 80 лет спустя. О последних днях поэта, о правде и вымысле о его жизни и смерти РИА Новости рассказала директор Государственного музея В.В. Маяковского Светлана Ефимовна Стрижнева. Беседовала Наталья Попова.
- Смерть Маяковского до сих пор называют загадочной. Хотя он оставил предсмертную записку и фактически были свидетели его самоубийства (Вероника Полонская была в квартире, когда он стрелялся). Почему так? Почему до сих пор продолжает подниматься вопрос - убийство или самоубийство?
- Я думаю, что любое самоубийство – это большая загадка. Хотя Маяковский просит «никого не винить», все равно для окружающих, для семьи и близких всегда возникает желание узнать, кто виноват. Если это желание не может быть восполнено, то естественно первая мысль, которая приходит – его убили.
Версия убийства была особенно актуальна, учитывая то обстоятельство, что внешне он не производил впечатление человека, который способен совершить самоубийство. Он был подтянутым, пунктуальным, оптимистичным, остроумным, веселым. Для стороннего взгляда казалось совершенно невозможным, что человек, который пишет такие стихи, на «ты» разговаривает с солнцем, что этот человек вдруг может взвести курок. Только близкие знали, что он был легко ранимым, мнительным во время болезни, раздражительным и даже грубым в период депрессии.
14 апреля он находился в состоянии крайнего нервного напряжения и раздражения. Если бы на сегодняшний день были документы, которые сказали, в чем была причина этого раздражения, то наверное факт самоубийства не вызывал бы никаких сомнений. Но поскольку этих документов у нас нет, то отсюда и возникают все эти вопросы, и тема продолжает муссироваться.
Активно обсуждается участие карающих органов в судьбе интеллигенции. И в этом смысле трагедия Маяковского очень хорошо накладывается на эту ситуацию.
Много было историй с арестами и в первые годы революции, и в последующие. Все знают об аресте Гумилева. Эта история и для самого Маяковского была очень трудной, он пытался заступиться за Гумилева, но опоздал со своим ходатайством. Плюс ко всему этому повод говорить об убийстве дает путаница с оружием, из которого стрелялся. У Маяковского было 5 разрешений на ношение и хранение различных видов краткоствольного оружия. В 1927 году он получил от В.М.Горожанина маузер. К сожалению, в разрешении №107 номер маузера не указан, поэтому утверждать, что именно из этого оружия застрелился Маяковский, мы не можем. Однако есть большая доля вероятности, что это был тот самый маузер. Не случайно его сразу же из комнаты забрал начальник КРО ОГПУ Гендин С.Г., о чем сделана запись в потоколе осмотра места происшествия. Там же указана не только марка, но и №312045 и калибр 7,65.
Маузер забрали в ОГПУ, потому что Маяковский не имел законного права на ношение этого вида оружия, так как не был сотрудником ОГПУ, он получил его в подарок. В год десятилетия ОГПУ Маяковский выступал в Харькове (тогдашней столице Украины) и посвятил другу (Горожанину В.М.) стихотворение "Солдатам Дзержинского".
Дальнейшая судьба маузера №312045 нам неизвестна. Возможно, он оказался в личной коллекции Гендина, есть лишь упоминание о переписке Л.Ю. и О.М.Брик 1923 года о том, что Лиля Юрьевна намеревалась, будучи гражданской женой В.М.Примакова, переоформить на себя маузер Маяковского.
В 1935 году Л.Ю.Брик пишет письмо И.В.Сталину.
Для выяснения ситуации с Маяковским и его самоубийством в Кремль запрашивают дело о самоубийстве и материалы, собранные Я.С. Аграновым, проводившим свое расследование гибели поэта. Вместе с документами отправлены пуля, стреляная гильза и браунинг, разрешение на его ношение и хранение выдано Маяковскому в 1929 году. У кого в 1935 году находился маузер №312045 - неизвестно. Таким образом, маузер исчез из дела и появился браунинг, а пули к маузеру и к браунингу были одного калибра, и вот эта подмена и стала одним из аргументов для тех, кто утверждал, что Маяковского убили.
Я поддерживаю версию самоубийства по той простой причине, что это подтверждают все проведенные нами экспертизы. Выстрел был сделан в упор и траектория капель крови, которые падали со ствола пистолета (кровь из раны попала на него во время выстрела) на рубашку и ковер, дуга этих капель соответствует длине руки Маяковского. Для меня это серьезный довод, потому что, если это было убийство, то убийца должен был быть такого же роста, как Маяковский, должен был стрелять в упор, стоя к нему лицом. Но это совершенно невероятно, чтобы Маяковский допустил, чтобы ему кто-то стрелял в грудь, а он бы никак на это не отреагировал. То, что выстрел был сделан не с расстояния, а в упор – подтверждает входное отверстие. Выстрел в упор, траектория падения пистолета и слепок правой руки (пальцы правой руки в отличие от левой разогнуты как бы под тяжестью выпадающего оружия) - все это достаточно веские аргументы, чтобы утверждать, что смерть Маяковского была самоубийством.
Стрелялся он сам, но другой вопрос – почему? Мы можем классифицировать его гибель как доведение до самоубийства. Мы не знаем, что произошло 12 апреля, мы не можем исключать, что кто-то был все-таки виноват, потому что последний толчок к этому шагу произошел 12 апреля.
Неслучайно в календаре на столе Маяковского остался листок с цифрой 12. Тринадцатое и четырнадцатое он уничтожил, а двенадцатое все-таки оставил. 12 апреля были написаны два взаимоисключающих документа: это письмо «Всем. В том, что умираю, не вините никого…» и конспект разговора с Полонской, где как раз наоборот он пишет «нет, я не кончу жизнь, я не доставлю такого удовольствия Художественному театру…». Между двумя этими документами есть явное противоречие. Написаны они в один и тот же день. И это невольно заставляет думать, что в этот день произошло что-то такое, что заставило его всерьез задуматься о своей дальнейшей судьбе. И в том числе решить свои дела с Полонской. Он хотел, чтобы она стала его женой. Вел переговоры с Сутыриным о получении двух квартир, для себя и Бриков.
В тот день состоялся некий разговор, вызвавший в Маяковском возмущение. Никаких ни писем, ни бумаг подтверждающих факт этого разговора, нет. Кроме записи, сделанной Маяковским на форзаце записной книжки № 71 «Норику. Вот когда сегодня мерзавцы и т.д.» Кто мерзавцы? Почему так и не сказал Полонской?
Разговор мог быть телефонный. 12 апреля 1930 года была суббота, и скорее всего, как обычно человеку говорили «до понедельника решай», а понедельник и был 14 апреля. Может быть и этим объясняется настойчивость, с которой Маяковский удерживал Полонскую в тот день. Трудно сказать. Это все просто размышления, без документов которые могли бы это подтвердить, все это остается на уровне гипотезы.
Вопрос гибели Маяковского очень сложный, потому что в причинах его самоубийства много составляющих. Это и неудача творческая, я имею в виду неудачу с постановкой «Бани» в театре Мейерхольда. Статься В.Ермилова в «Правде» перед премьерой. Это и обида за предательство друзей из ЛЕФа, которые не пришли на открытие его выставки «20 лет работы», а друзья в свою очередь обиделись, что он сделал свою выставку персональную, а не сделал общую коллективную. Кроме того, РАППовцы (РАПП - Российская Ассоциация пролетарских писателей, куда перешел Маяковский после разрыва с ЛЕФом - прим. ред.) тоже не спешили приветствовать юбилей его творческой деятельности. К тому же Маяковский был болен.
- Какими были отношения Маяковского с властью в последний период его жизни?
- Я иногда думаю, что именно поспешность этого юбилея стала одним из показателей того, что не все было в порядке в отношении и властей к Маяковскому. Первый его сборник вышел в 1912 году, а праздновал он 20-летие в 1930-м году, а не в 1932-м. Почему в 1930-м, потому что к 1910-му относятся его первые стихотворные опыты во время пребывания в Бутырской тюрьме, но он сам потом с юмором говорил «хорошо, что отобрали, а то бы напечатал», т.е. он всерьез эти опыты не воспринимал.
По всей видимости, ситуация, которая сложилась с постановкой «Бани», была для него настолько показательной, что он поспешил сделать отчет о работе. Он сам это подчеркивал, что это не юбилей, а отчет о его работе за 20 лет. Но на этот отчет о работе не пришел никто из приглашенных представителей власти. Фактически этот отчет о работе не был принят, потому что ни слов благодарности, ни статей, ни наград за 20 лет работы он не получил, хотя собрано было много материала о том, что было сделано Маяковским в искусстве. И это очень показательно.
Маяковский чувствовал охлаждение к нему власти, хотя он никогда и не был любимцем властей. Достаточно вспомнить строчки его лирического вступления в поэму «Во весь голос»:
Я знаю силу слов, я знаю слов набат
Они не те которым рукоплещут ложи…
Скорее он был им неудобен, из-за своей громкоголосости, из-за того, что он всегда занимал очень активную жизненную позицию. И, видимо, новым властям это не очень нравилось, хотя внешне все казалось нормальным, каких-то открытых репрессий по отношению к Маяковскому не было. Другое дело, что тиражи его изданий были не очень велики, что книги его залеживались на складах и их не выставляли на витрины книжных магазинов, были проволочки с издательскими делами. Это действительно было, и это его возмущало, он писал по этому поводу письма в ЦК.
К числу открытых выступлений можно отнести только то, что журнал «Печать и революция» вырвал из тиража портрет Маяковского с поздравлением к 20-летию творческой деятельности. Это уже откровенный выпад против Маяковского, который не мог его не задеть. Но кто дал указание вырвать портрет из тиража, по сей день так и остается неизвестным.
Отношения с властью у него испортились после 1928 года, когда в автобиографии «Я сам» появляется запись»Пишу поэму «Плохо». Под этим названием оказались пьесы «Клоп», «Баня», цикл стихов «О дряни». Тогда же было опубликовано стихотворение «Разговор с товарищем Лениным». Вместо того чтобы писать поэму, посвященную 50-летию Сталина, Маяковский написал стихотворение, в котором есть такие слова «Многие
без вас отбились от рук», это, конечно, не могло сильно радовать власти и с определенным акцентом могло быть передано в высшие круги.
- С 1935 года дело о самоубийстве Маяковского находилось в личном архиве Ежова (Ежов Николай Иванович - советский политический деятель, занимал пост главы НКВД в 1937 году и генерального комиссара госбезопасности - прим. ред.). Почему оно попало в секретный архив?
- Все очень просто, дело попало к Ежову в 1935 году. В этом году Лиля Юрьевна Брик написала письмо Сталину, в котором говорила о том, что к наследию Маяковского относятся недостаточно внимательно, исключены из школьных программ его поэмы «Хорошо» и «Владимир Ильич Ленин», не издается, как это было запланировано, полное собрание сочинений. То есть существует целый ряд проволочек, и поэтому необходимо вмешательство Сталина в решение этих дел.
Сталин же, чтобы наложить резолюцию на это письмо, он должен был знать историю вопроса. Поэтому он запросил дело Маяковского. Дело находилось в тот момент в руках Агранова (Агранов Яков Саулович - комиссар госбезопасности - прим. ред.). Он вел тогда личное расследование гибели Маяковского и собирал абсолютно все, что хоть каким-то образом касалось дела о самоубийстве. Все документы, собранные Аграновым, включая и дело о самоубийстве, которое вел следователь Сырцов, направлены в Кремль.
Посмотрев документы, Станин наложил резолюцию «Тов. Ежову», потому что Ежов в это время возглавлял комиссию РКИ (Рабоче-крестьянская инспекция). В этой резолюции Сталин пишет: «Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление… и сделайте пожалуйста все упущенное нами. Если моя помощь понадобится – я готов». С визой Сталина дело переходит Ежову. Ему вместе с Мехлисом и Талем было поручено разрабатывать программу сохранения литературного наследия Маяковского. Таким образом, все документы остались у Ежова, а когда его репрессировали, его архив остался в архиве ЦК КПСС. В 1995 году, это дело поступило в музей из президентского архива.
Для музея это стало событием. Но уже тогда над документами работал Скорятин (Скорятин Валентин Иванович - журналист, автор нескольких книг о смерти Маяковского - прим. ред.), который в нескольких номерах «Журналиста» вел журналисткое расследование «дела об убийстве Маяковского», поскольку он был сторонником версии убийства, а не самоубийства. Но постепенно, работая с этими документами, он все больше и больше приходил в противоречие. Сначала его версию «подтверждал» тот факт, что перед смертью к Маяковскому приходил некто Локтев, и, ссылаясь на этот факт, он говорил, что этот Локтев и мог быть убийцей. Но потом в архивах нашего музея были обнаружены документы, из которых следовало, что Локтев был просто разносчиком книг и принес Маяковскому том собрания сочинений Ленина. К сожалению, это журналисткое расследование прервалось смертью В.И. Скорятина.
Предсмертное письмо Маяковского было передано в музей еще раньше, в 1958 году. Когда письмо было впервые опубликовано, оно вызвало самые разные толки. Шел разговор и о том, что письмо поддельное, потому что оно написано карандашом. Но если посмотреть записные книжки Маяковского – большинство записей у него сделаны карандашом. Музеем была проведена подчерковедческая экспертиза письма, доказавшая подлинность.
- Лиля Брик вспоминала, что Маяковский уже однажды стрелялся, но неудачно. По ее же словам, мысль о самоубийстве была хронической болезнью Маяковского. Это действительно так?
- Действительно, есть свидетельства Лили Юрьевны, что он стрелялся, но была осечка. Есть свидетельства Николая Асеева, что в период кризиса отношений между Маяковским и Лилей Юрьевной у него тоже якобы была попытка самоубийства. Но практически свидетелей этих попыток нет. Ведь когда раздался выстрел 14 апреля, все соседи по коммуналке сбежались.
- В вашей книге приводятся воспоминания Вероники Полонской (Полонская Вероника Витольдовна – актриса МХАТа, возлюбленная Маяковского - прим. ред.) и протокол ее допроса, в некоторых моментах эти документы прямо противоречат друг другу. Какими на самом деле были отношения Маяковского и Полонской?
- Объяснить этот факт можно хотя бы тем, что она была замужем, и ей не хотелось сразу предавать огласке свои отношения с Маяковским. Тем более что ее муж ничего не знал об этих отношениях. Вся эта история на самом деле сломала ей жизнь. Свои воспоминания Полонская написала по просьбе тогдашнего директора музея Маяковского только через восемь лет после того, как произошла трагедия. Полонская была очень честным человеком, она не пыталась подстраивать свои воспоминания под уже написанные книги. Она писала то, что помнила, а поскольку у нее был тяжелейший шок после этой истории, депрессия, длившаяся несколько лет, с провалами в памяти, она иногда допускала ошибки памяти, путала даты, но в целом ее воспоминания правдивы.
Она рассказывала обо всех их отношениях и о том, что ждала ребенка от Маяковского. Она сделала аборт, и для нее это стало тяжелой историей, потому что аборт был неудачным. Маяковский об этом ребенке и аборте не знал, знал только Яншин (муж Полонской). Яншин считал, что это его ребенок. Этот неудачный аборт привел к тому, что у нее появилось отвращение к интимным отношениям. А поскольку объяснить это Маяковскому она не могла, а он не мог понять, что с ней происходит, то начал подозревать, что она ему изменяет, что она его разлюбила. И, конечно, отсюда возникали все эти резкие сцены, которые Маяковский ей устраивал. Вероника Витольдовна писала в своих воспоминаниях, что если бы он сделал ей предложение до всего случившегося, она бы приняла его. Но в сложившейся ситуации ей были очень тяжелы все эти истерики, сцены и она стала колебаться, сможет ли она вынести этот чудовищный его характер, и тянула с решением этого вопроса.
- Что вы скажете о Патриции Томпсон – «тайной дочери» Маяковского?
- В 1925 году Маяковский приехал в Америку, где И.Хургин познакомил его с Элли Джонс. Начался роман. Уезжая из Америки, Маяковский знал, что Элли ждет ребенка. В 1928 году Маяковский приезжал в Ниццу, чтобы повидаться с девочкой.
- Как вы относитесь к разговорам о том, что и Лиля Брик и Осип Максимович, скажем так, способствовали ухудшению состояния Маяковского?
- Я не могу сказать, что они способствовали ухудшению его состояния, это не совсем так. Они уехали и оставили его одного. Хотя прекрасно знали, что он очень плохо переносит одиночество. Знали, что он был в ссоре, что он был болен. Они оставили его и уехали. Поэтому когда Лиля Юрьевна в последующие годы говорила: «если бы мы были с ним, то этого бы не случилось», возникает невольный вопрос, а зачем тогда вы уехали?
Во всяком случае, они не предприняли никаких попыток, чтобы снять с него это состояние депрессии, в котором он находился. Не попытались помирить его с ЛЕФовцами, попросить чаще его навещать. Глядя со стороны я не очень хорошо понимаю такие отношения близких людей.
- Как вообще Осип Брик относился к роману Маяковского и его жены?
- У них издавна был договор, что каждый живет сам по себе, как хочет, и только на ночь они все приходят домой и ночуют все в одном доме.
Брик и Маяковский были хорошими друзьями. Осип не ревновал жену, потому что у него в это время уже был свой роман. Но на самом деле Лиля всегда любила только Осю. Маяковским она была увлечена, ей было приятно его поклонение, она могла играть им как щенком. Но любила она только мужа. Она много раз говорила, что «когда умер Володя – умер Володя, когда умер Ося – умерла я». И то, что Осип к ней охладел, было трагедией его жизни. Все ее многочисленные любовные похождения - это попытка утвердиться в глазах Оси. Впрочем, лучше читать ее воспоминания и книги, написанные о ней людьми, хорошо лично ее знавшими. Я не из их числа.
В судьбе Маяковского Лиля Брик сыграла очень странную роль, и, как мне кажется, далеко не всегда благоприятную. Она была убеждена: чем больше Володя помучается, тем лучше стихи напишет. В воспоминаниях о Маяковском В.Б. Шкловский заметил: «В любви легко быть жестоким, надо не любить».
- О Маяковском написаны сотни, если не тысячи книг, издано практически все что он написал. Как вы считаете, остались ли еще пробелы в его биографии и творчестве?
- Конечно. Во-первых, до сих пор не выяснены обстоятельства 12 апреля. Я думаю, что по мере того как будут открываться архивы, может быть, нам удастся узнать какие-то подробности и расставить новые акценты. Сейчас все еще остается место для спекуляций, ведь когда нет документов, тогда и возникают эти спекуляции. Может быть, и новые стихи найдутся. Место для новых открытий все еще есть.
