Ольга Галахова, театральный критик, главный редактор газеты "Дом актера" – специально для РИА Новости.
Юрий Бутусов поставил в театре "Сатирикон", в который он приглашался с завидным постоянством его худруком Константином Райкиным, "Чайку" А.П. Чехова. Однако если прежде такие значительные спектакли, как "Король Лир" Шекспира или "Макбетт" Ионеско, осуществленные Бутусовым на этой сцене, ставились на первого актера труппы, того же Константина Райкина, то на этот раз глава театра предпочел отдать эту постановку на откуп всей труппе.
И надо сказать, что труппа не подвела, не подвела по многим причинам – но есть, возможно, одна причина более существенная, чем иные. Скажем так: сама труппа, сам театр и оказались сюжетом этого спектакля поверх пьесы.
Спектакль-революция
Юрий Бутусов ставит не столько Чехова, сколько то, как Чехов вошел в наши жизни, как его пьесы стали сюжетами реальных судеб, и судеб драматических.
Театральные постановки по произведениям Антона Чехова. Справка>>
Неслучайно спектакль посвящен актрисе Валентине Караваевой (1921-1988), а в программке как бы постскриптумом режиссер напоминает, как после звездно стартовавшей карьеры она попала в автокатастрофу – и сниматься в кино стало нельзя, поскольку шрам на лице не представлялось возможным скрыть. Путь в кинематограф был заказан, в театре тоже наступила пора незаметных ролей. Она продолжала играть дома, перед любительской камерой, Нину Заречную, которую однажды ей пришлось сыграть в молодости. "Так она и умерла, — сообщает программка — рядом лежала сделанная ею чайка, птица из проволоки, бумаги и перьев…".
С самого начала режиссер действует против принятых правил в распределении ролей: те, кто, казалось бы, должны играть Аркадину, играют Заречную. Треплев здесь моложе Тригорина, но сильно моложе и Нины, а сам Тригорин старше Аркадиной и чуть моложе Нины. Сын старше матери. Разве такое возможно?
Агриппина Стеклова — Заречная? Не верю глазам своим! Ей же Аркадину играть! Но в том-то и дело, что Агриппина играет не столько Заречную, сколько актрису, играющую Заречную. Вот Караваева играла же перед камерой для самой себя до последних дней жизни ту же Нину, играла, когда ей было за шестьдесят. А молодая актриса Полина Райкина, совсем недавно окончившая Щуку (как и ее прославленный отец), играет Аркадину, потому что в театре проще молодой сыграть героиню зрелого возраста, чем — наоборот; наконец, потому что так в данный момент легла масть в труппе.
Фотолента "Герои пьес Чехова – 110 лет на сцене" >>
Это настолько ошеломляет поначалу, что первый акт, а их в спектакле четыре (в общей сложности спектакль длится больше четыре часов), ты сидишь ошарашенный и ищешь оправдание такому подходу. Ведь в театре так часто случается, когда заявка оказывается интересней осуществленного в целом решения. Однако в "Сатириконе", к счастью, оказалось по-другому, и потому случилась революция в искусстве. Этот спектакль, в котором, на мой взгляд, все-таки есть издержки и излишества, все равно получился событийным.
Режиссер выходит на сцену
Кстати, такая революция могла бы произойти и в МХТ на "Иванове", если бы труппа смогла бы настроиться играть не роли, а спектакль. Самое коварное, что есть в театре — распределение — убивает то, что необходимо режиссеру: общность. И сегодня, когда само общество так разобщено, так равнодушно, потребность у театра в этой общности оказывается исключительно важной.
Режиссеры с опытом осознают, приходя в театр на постановку, что сам сложившийся институт театра опасен, поскольку способы создания спектакля часто оказываются зависимыми от казенных правил, и рутина начинает вторгаться в замысел еще до репетиций. Кто сказал, что Агриппине Стекловой поздно играть Заречную? Разве это справедливо, что не оказалось Бутусова на ее пути раньше?
Но и здесь режиссер, распределяя роли, убеждает актеров в том, что играют они не роли, а создают новую общность. Они все вместе страстно и темпераментно обнаруживают в себе беспощадного Чехова, уловившего, как обжигает искусство, как много несправедливого, горького, унизительного, грубого должен вынести человек искусства на своем пути.
Бутусов сумел увлечь всех этой задачей, найдя роль в спектакле и для себя, роль Автора спектакля, который всегда есть отчасти Треплев.
Какая разница для режиссера — провалиться на любительской сцене или на профессиональной? Провал — везде провал. Чтобы этого не случилось, чтобы артисты донесли все смыслы, Бутусов превращает свое ремесло в роль. Он выбегает в конце, в начале каждого акта, и как погонщик мулов, отчаянно машет руками, топочет ногами, чтобы зарядить сцену высоковольтным напряжением, отдать всю энергию, которой почти не осталось, своему представлению. То, что обычно переживается режиссером за кулисами, Бутусов честно выносит на обозрение публики: и отчаяние, и иронию, и беспомощность, и страсть.
Жизнь в библиотеке
Не репликой Маши начинается спектакль, а монологом Треплева (Тимофей Трибунцов) о новых формах. Книжный мальчик, больше прочитавший, чем проживший, библиотечный ребенок в круглых очках, изопьет свою горькую чашу жизни. Кресты с Голгофой из комьев смятой бумаги, которые обозначат режиссер Бутусов и художник Александр Шишкин с правой кулисы, – очевидная метафора пути каждого в этой пьесы, в том числе и Маши (Марьяна Спивак), и Полины Андреевны (Лика Нифонтова), а не только Нины, Тригорина (Денис Суханов) и Аркадиной.
Фотолента "И это тоже Чехов: необычные постановки известных произведений">>
Треплев состарится, но не повзрослеет, обретет мудрость, но не обретет мужества, брошенный матерью, преданный любимой, он не найдет поводов или смысла жить. Не киевский мещанин, но приживал, сирота при живой матери, обреченный прожить дни в библиотеке дяди. Вот такой Треплев начинает и заканчивает спектакль. Он не стреляется, хотя слова эти доктора Дорна в тексте остаются. Веревочные качели, которые в начале спектакля, — знак милого пленера, оказываются мрачным знаком виселицы в финале.
В этом спектакле Юрий Бутусов устанавливает особые правила и способы игры. Актеры играют актеров, играющих персонажей "Чайки".
Природа условности режиссером обозначена, поэтому, к примеру, последняя сцена встречи Нины и Треплева играется трижды. Здесь мы видим разные воплощения Заречной – от гротескно-страшного до щемяще-нежного. От той Заречной, которая сблизит профессию актрисы с одной из древнейших, — тут купцам и приставать не надо — до трепетной, надорвавшейся в жизни женщины. То мы видим потрепанную Коломбину, падшую так, что уже никогда не подняться. То перед нами та классическая Нина, познавшая грубость, но не растерявшая нежности. Эту же сцену прежде разыграют другие артисты.
Театр есть большая и непрерывная репетиция, а жизнь — длинный пролог к порогу бытия.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
